dt52
13.06.2011, 19:40
ПРАВДИВОЕ СЛОВО ПРОТИВ ХРИСТИАН
http://www.iriston.com/nogbon/news.php?newsid=44
Моргоев Хетаг
ПРАВДИВОЕ СЛОВО1 ПРОТИВ ХРИСТИАН2
В последнее время все чаще и чаще мы слышим с разных сторон, что мы осетины – христиане, только мы об этом ничего не знали, или какие-то полухристиане-полуязычники. Данный взгляд на нашу религию и мировоззрение, выросший в пропаганду чужеродного нам культа, приносит свои ядовитые плоды, очень многие осетины действительно считают, что они «что-то такое», «типа как христиане». Однако между христианством и нашей религией существует, дистанция огромной длины, и коренные различия, на основных из них мы и обратим внимание читателя.
ОДИН НЕ ЕДИН
Мы осетины верим в одного единственного бога Хуыцау и не имеем никаких представлений о возможности бытия еще каких-то богов, хотя во всякого рода литературе часто встречаются рассуждения о некоем «осетинском пантеоне». В отличие от нас христиане, следуя своему учению, полагают, что их бог существует в трех разных лицах – ипостасях (сущностях): бог отец, бог сын, бог дух святой, которые, тем не менее, каким-то образом слиты воедино. Триединство распространенный мотив в мифологии, религии и религиозно-философских представлениях существовавших по всему миру. Христианская троица воспринята из онтологии (учении о бытии) неоплатоников. Согласно учению крупнейшего представителя неоплатонической философской школы Плотина, сверхчувственный мир (божество) состоит из трех ипостасей, образующих уровни, лестницу убывающего совершенства (1 с. 34). Впоследствии данная «неоплатоническая триада через каппадокийских богословов перешла в виде единосущной троицы (бог – отец, бог – сын, бог – дух святой) в христианский канон» (2 с. 117).
Догмат о троице был закреплен на первом (325 г.) и втором (381 г.) вселенских соборах. Данное учение всегда вызывало и вызывает споры внутри христианства между его течениями и сектами. В профаническом (бытовом) представлении троица часто воспринимается как полуслитность- полураздельность ипостасей или их иерархия. Неприятие трехликого бога осетинами вылилось, например, в термин «трийы фырттё» (сыновья трех), коим мы называли православных попов и миссионеров (3 с. 11). Этот термин и сейчас существует как оскорбление, что весьма показательно.
Содержание догмата о троице всегда оставалось малопонятным для паствы и малозначительным в культе. Чаще всего, например православные молятся Иисусу, его матери Деве Марии (Богородица) и св. Николаю Чудотворцу. До того как стать святым, последний из этой троицы прославился чудесами несколько иного рода. «На I вселенском соборе (325 г.), бывшем под председательством императора Константина Великого Николай Чудотворец (Санта Клаус. М. Х.),епископ Мир Ликийских собственноручно поколотил пресвитера Ария за его учение о неравенстве Иисуса Богу» (4. с.337). Несчастный Арий умер в Константинополе в 336г., о его смерти церковники рассказывают удивительные истории. Исполненные христианского благочестия, любви к ближнему, а также памятуя заповедь своего улетевшего на небо бога любить своих врагов, они говорят, «будто Арий умер благодаря вознесению молитвы местным епископом: лопнул пополам в общественном туалете и исчез в фекалиях» (5 с.323). Несколько иначе передает эту историю епископ Григорий Турский, он сообщает, что у Ария «в уборной вывалились внутренности через задний проход…» (6 с.45). Подобные замечательные повествования в христианстве весьма распространены, они обусловлены резким неприятием и стремлением подавить любого рода инакомыслие.
КРОВАВЫЙ БОГ РЕЛИГИ ЛЮБВИ
Христианство – одна из самых нетерпимых идеологий. Эту наиболее характерную для себя черту оно восприняло из иудаизма. Ветхий завет – законодательство иудеев освящает уничтожение всего, что каким-то образом не входит в орбиту представлений и мотиваций авторов этого священного писания. Любой представитель вида Homo Sapiens находящийся в здравом уме, ужаснется от кровожадности и жестокости «великих» библейских героев и их господа. Повествование ветхого завета пропитано ненавистью к человеку, тем более, если он поклоняется не Иегове. Библия наставляет убивать брата, дочь, жену, если они не поклонники Иеговы (см. Втор. 13, 16 – 10), она требует вырезать целые города: «Порази жителей того города острием меча, передай заклятию его и все, что в нем, и скот его порази острием меча» (Втор. 13, 15).
Последний судья и первый пророк Израиля Самуил, постарев, возвел в военноначальники, помазал на царство Саула, которому передал требование их бога: «…Теперь иди и порази Амалика. И истреби все, что у него; и не давай пощады, ему, но предай все смерти от мужа до жены, от отрока до грудного младенца, от вола до овцы, от верблюда до осла» (I Цар. 15, 3). Однако требование не было выполнено до конца, евреи не убили царя Амаликова Агага, откормленных овец и волов, и это ослушание в деле истребления всего живого вызывает сильнейший гнев кровожадного бога, резню пришлось доканчивать Самуилу (см. I Цар. 15, 9 – 35). Приемник Саула Давид (его имя значит любимец (бога)) вначале предводитель банды, на котором также обитает дух господа, став царем, ведомый своим богом, продолжает кровавую рубку. Вся его жизнь, судя по библии, проходит между постелью и резней. Этот священный документ радостно повествует о грабежах и истреблениях, ради наживы, смакует невероятные зверства, учиняемые Давидом: «И собрал Давид весь народ, и пошел к Равве, и воевал против нее, и взял ее. И взял Давид венец царя их с головы его, а в нем было золота талант и драгоценный камень, и возложил его Давид на свою голову, и добычи из города вынес очень много. А народ, бывший в нем, он вывел, и положил их под пилы, под железные топоры, и бросил их в обжигальные печи. Так он поступил со всеми городами Аммонитскими. И возвратился после того Давид и весь народ в Иерусалим» (II Цар. 12, 29 – 31). Горы разрубленных тел, ядовитый запах разлагающихся конечностей, потоки крови брызжущие со страниц книги книг, способны привести в ужас человека с нормальной психикой. Ужасно и то, что именем этого царя-садиста, стало модным называть мальчиков в Осетии. Однако Давидовы зверства это просто исполнение требований бога-изувера. Иудео-христианские пророки также с животным остервенением готовы грызть, рвать, купаться в реках крови, испытывая чувство блаженства, еще бы ведь они исполняют волю своего бога. Илья пророк своими руками зарезал 450 жрецов финикийского бога Ваала (см. III Цар. 18), чей культ конкурировал с культом еврейского Иеговы – бога отца христианской троицы. «Сегодня наука не знает документа, который с такой чудовищной последовательностью рекомендовал бы законодательным порядком истребление людей, как это делает Библия» (7 с. 94). Бог ветхого завета – Отец небесный Иисусовых проповедей «одержимый абсолютностью, как до сих пор ни одно порождение религиозной истории, и жестокостью, которую никто после этого не превзошел, стоит за всей историей христианства.… Это бог столь редкой кровожадности, что он поглотил все демоническое» (5. с. 65).
Христианство с момента своего появления ведет непрерывную борьбу со всем, что не укладывается в ее догмы и каноны. «Вся история христианства была в своих примечательных чертах историей войны, одной единственной войны вовне и вовнутрь, наступательной войны, гражданской войны, подавлением собственных подданных и верующих» (5 с. 14). Злобный «сын» новозаветных легенд в притчах-иносказаниях повелевает: «Врагов же моих тех, которые не хотели, чтобы я царствовал над ними, приведите суда и избейте предо мною» (Лук. 19, 27), (буквально зарежьте их).
Христианство в своем зародыше, будучи одной из иудейских сект, первые века своего существования само развивалось в сектах, разбросанных по Римской империи. Относительно религиозной жизни в империи, основным законом была веротерпимость, что для христиан, конечно, являлось неприемлемым. «Хотя закон и запрещал хулить и оскорблять дозволенные в империи религиозные культы, но христиане у***** не подчинялись ему, напротив считали своей обязанностью открыто (даже письменно) порицать язычество и его учреждения; в кругу верующих во Христа это считалось исповедание веры, достойной награды» (4 с.286). Набрав силу и, наконец, став носителями господствующей идеологией в государстве, христиане от слов перешли к делу. Они начали с уничтожения храмов, библиотек, школ. Христианские императоры законодательным порядком запрещали, под страхом смертной казни, отправлять традиционные богослужения. Церковные авторитеты, сами имевшие вооруженные отряды, часто пользовались услугами армии, дабы огнем и мечем насаждать любовь к ближнему. Только подобным образом христианство утвердилось в тех странах, где оно считалось государственной религией.
Войны становятся религиозными, во славу Иисуса. «Христос, воспетый уже в ранних средневековых гимнах как борец, становится теперь вообще предводителем воинства, королем, победителем»(5 с.15). Идеология христианской религиозной войны, успешно дожила до наших дней, ведь их бог и их церковь, всегда одни и те же, «даже вьетнамскую войну американские епископы объявили крестовым походом и потребовали во время второго ватиканского собора сбросить атомную бомбу на Вьетнам, чтобы защитить католические школы!»(5 с.16).
Гнусным нападкам со стороны православной церкви подверглись осетины. Потерпев поражение в своей миссионерской деятельности среди горцев, попы, как это всегда бывает, призвали на помощь своих хозяев. Царское «правительство, через полицейские органы, стало насильственно принуждать их к посещению церквей и к исполнению православных обрядов, за уклонение от которых стали подвергать преследованиям, доходящим до лишения свободы и до разлучения мужа с женой (не обвенчанные), хотя бы у них были дети, и стали распадаться семейства и разорятся хозяйства, но осетины все по прежнему продолжали бойкот православной церкви, не посещая и не исполняя ее обрядов» (8 с.152).
БОГ РАБОВЛАДЕЛЕЦ
В Осетии, как и во всем остальном мире, христианство навязывается народу «с верху», так было при царизме, так это происходит сейчас при капитализме. Разрушение собственно осетинской религии, внедрение христианства порождают эклектичные формы верований. «Под религиозным эклектизмом следует понимать такое слияние верований, которые не имеют глубоких социально-психологических корней в воззрениях народа и навязываются реформаторами и теологами в определенных идеологических и политических целях» (9 с.21).
Для чиновников насаждение христианства выгодно, христианская идеология учит повиновению властям, каково бы ни было их происхождение. На протяжении всего развития отношений церковь и власть взаимно дополняли и даже обуславливали существование друг друга. С самого начала своего возникновения христианство требует от человека покорности в отношении к своим угнетателям. Новозаветное послание к римлянам апостола Павла назидает своих читателей: «всякая душа да будет покорна высшим властям; ибо нет власти не от бога, существующие же власти от бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению; а противящиеся сами навлекут на себя осуждение» (Рим. 13, 1. 2). Далее Павел развивает эту тему: «Рабы, повинуйтесь господам (своим) по плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, как Христу, не с видимою (только) услужливостью. Как человекоугодники. Но как рабы христовы, исполняя волю Божию от души, …(Ефес. 6, 5.6). На деле Павел реализовал свои же поучения тем, что отправил раба бывшего при нем к его хозяину (см. Фил. 2. 19 – 22). Раннехристианское сочинение «Дидахе» (Учение двенадцати апостолов (II в.)) наставляет рабов в отношении к своим хозяевам: «Вы же, рабы, повинуйтесь своим господам, как образу Бога, по совести и со страхом» (10 с. 197). Теперь образ христианского бога есть образ чиновника, ведь бог, как его не моли, крышу не починит, трубы не поменяет, это зависит от начальников, если они в добром расположении духа, например, после хорошего обеда, могут выделить деньги даже на какой-нибудь диджейский фестиваль. Стадо будет счастливо. Но и хозяевам жизни не следует забывать кому возносить хвалу. Отец церкви св. Августин Блаженный напрямую ставит в зависимость состояние власть имущих от веры в христианского бога: «Сколько богатые обязаны Христу, который возмещает им убыток: если был у них раб, Христос обращает его и не говорит ему: оставь своего господина» (11 с.207).
Христианская идеология неспроста радеет за благополучие господ. В своем стремлении к обладанию материальными ценностями, церковное учение смыкается с чиновничьей жажде наживы. Христианская церковь паразит на теле народа, который на своем горбу должен возить разжиревших попов. До отделения государства от церкви, десятая часть доходов паствы присваивалась священниками. Данное положение перенесено из иудейского законодательства, обязывающего евреев посвящать десятую часть имущества богу, т. е. содержать жрецов - левитов. Христианское жречество также требует себе содержания. Апостол Павел на заре христианства красноречиво заявлял: «Или один я и Варнава не имеем власти не работать? Какой воин служит когда-либо на своем содержании? Кто, насадив виноград, не ест плодов его? Кто, пася стадо, не ест молока от стада?... Разве не знаете, что священнодействующие питаются от святилища? Что служащие жертвеннику берут долю от жертвенника? Так и Господь повелел проповедующим Евангелие жить от благовествования» (1 Кор. 9, 6.7.13.14).
Став официальной религией, христианство, законодательным порядком, утвердило свое положение, «все подданные империи были обложены налогом в пользу духовенства в размере 1/10 части своих доходов» (4 с.333).
Церковь и ее институты являются крупнейшей коммерческой организацией. Помимо налога, у христиан, любое обращение к богу посредством попов, приносит доход, будь то молитва живых за умерших, зажжение свечей, обряд крещения. Чтобы стать христианином, нужно заплатить деньги. Монастыри были мощными финансово-торговыми организациями, а также рабовладельцами. Например, основанный св. Сергием Радонежским Троице-Сергиева Лавра в 1592 г., имел в распоряжении 100 деревень, через 200 лет ему принадлежало 106500 крепостных крестьян. Ко всему прочему монастырь являлся крупным кредитором царского двора (12 с. 170). В России «ортодоксальной церкви принадлежала до 1917 г., треть огромного русского богатства» (5 с. 17).
Христианская церковь выполняет функцию Иисуса богочеловека – посредника между богом-отцом и людьми. Присвоив исключительное право быть связующим звеном между их богом и их паствой, попы заняты обеспечением своего достатка. В отличие от христиан, у нас отсутствует класс паразитирующих, алчных посредников. Общение между нами и богом происходит напрямую. Любой дееспособный мужчина, а иногда и женщина, может выполнять функцию жреца. Существующие у нас дзуары лёгтё – лица, которых мы выбираем из своей среды, а не как у христиан, когда в приход кто-то назначает кого-то. Расходы, связанные с отправлением осетинского культа в конечном итоге идут на благо семьи или конкретного человека, а не в доход каким-то търийы фырттём.
Любовь к золоту обуславливает освящение христианской идеологией, неравенства среди людей, среди самих христиан «избранных детей» есть еще более избранные. «Ведь по учению церкви, царь есть помазанник божий, представитель бога на земле, а потому владыка жизни и имущества подданных» (4 с.307). Подобные общественные отношения проецируются на сверхъестественный мир. По данной модели бог есть деспот люди его рабы. Резкое разделение мира на две противоположные сферы божественную и человеческую, характерно для ближневосточных культур, из которых христианство черпало идеи и образы. Сотворение человека, уже в наиболее древних шумерских мифах, обусловлено его служением богам. В одном из вариантов мать богов Намму – первоначальное море побуждает Энки – бога воды и мудрости, говоря ему: «О мой сын, поднимись с ложа… мудрое сделай, сотвори богам слуг, да порождают себе подобных… участью человека,… на веки веков будет служение богам – возделывание и орошение полей, и сооружение для них храмов и святилищ» (13 с. 149). Чувство полной зависимости и покорности человека перед высшими силами отражены в хеттском гимне солнцу:
«Человек твой раб…
Человека что богами всеми
Был возненавиден и отвергнут,
Пренебрегнутого возвращаешь
Ты к себе. Ты милостив к нему.
Человека этого, раба
Своего, ты защищаешь Солнце
Хлеб и пиво в жертву принести
Для тебя всегда готов он, Солнце
Верного раба возьми ты в руку!» (14 с. 233)
В христианстве положение человека по отношению к богу ужесточается. Здесь два мира находятся в антагонизме. Человечество, согласно их священному писанию, возникло в результате непослушания Адама. А посему люди существа падшие. Вся их жизнь должна быть направлена на осознание своей ничтожности и покорному служению богу, а точнее его представителям на земле. В «Кратком православном молитвослове» выпущенном Московской патриархией в 1955 г., человек характеризуется как: «смиренный и окаянный раб (с.12), грешный раб,… судный и нечистый (с.20), грешный и недостойный раб (с.22), рабы непотребни (с.27)» (15 с. 206). Христианская идеология требует самоотречения человека от самого себя. Любовь к их «Отцу» должна быть обусловлена полным отсутствием чувства собственного достоинства, попы называют его гордыней. «Любящий отец» требует собачьей преданности, которая должна быть осознана; как это выражено в стихах одного протестантского сборника песнопений: «Я – падаль, годная, чтоб ворон лишь клевал,
Грехами изувеченный калека,
Земные все грехи в себя впитал,
И стал я непохож на человека.
О господи, ты пса, меня, прими,
Кинь милости обглоданную кость,
Рукою властной за уши возьми
И в рай небесный брось» (16 с. 55).
Нам осетинам чуждо подобное тошнотворно-покаянное раболепство перед богом. У нас нет противопоставления человека и бога, «традиционное понимание Бога, как равного и доступного людям существа, в осетинской мифологии держится в сознании народа и передается пословицей «Бог творится человеком» (17 с. 24). В осетинском сознании «сила народная представляется выше божественной, люди предпочитают немилость божью, немилости людской» (17 с. 21).
Насаждение христианских ценностей и мировоззрения с верху в нашей среде имеет целью создать чувство апатии и покорности перед чиновниками, возбудить патологию не противления их беззакониям. В этом стремлении христианская церковь является инструментом. Всегда зависимая от светских властей и заискивающая перед ними, свою паству (стадо) она учит повиновению: «Мало ли мы терпим бед и напастей, скорбей и несчастий, нужд и болезней и другого много; оскорблений, неудовольствий, потерь, клевет, лишений? Будем же принимать все это как данное нам Богом для блага же нашего, будем благодарить Бога и за это…» (7 с. 163). В антагонистическом обществе, где население в массе своей (осознает оно это или нет) так или иначе подчинено и обслуживает небольшую группу или класс людей, обладающих реальной властью, культивирование идеологии покорности среди низших классов является важной задачей для власть имущих. «Учение и религия «любви», подавления самоутверждения, страдания, терпения, взаимопомощи, взаимности в слове и деле может иметь внутри таких классов очень высокую ценность, даже с точки зрения господствующих; ибо они подавляют чувства соперничества, мстительности, зависти – чувства, слишком естественные для обездоленных; даже в форме идеала смирения и послушания они обожествляют в глазах этих слоев рабское состояние подвластных, бедность, болезнь, унижение. Этим объясняется, почему господствующие классы (или расы) и отдельные индивиды всегда поощряли культ самоотвержения, евангелие униженных, «Бога на кресте» (18 с. 161).
Христианство, возникнув в рабовладельческом государстве, ориентированно на поддержку низших классов и идеологически обосновывает их состояние божьим промыслом. С другой стороны оно также поддерживает власти и призывает паству к повиновению им, тем самым, разделяя человечество на более и менее угодных их богу. Осетинская религия не знает подобного разделения, каждый человек, кто бы он ни был достоин награды за свои труды и поведение. Христианство – религия рабов и рабовладельцев, осетинская религия – религия свободных личностей.
ЗАЧЕМ НУЖЕН РАЗУМ?
Христианство, будучи религией редуктивной во всех формах и проявлениях, своей целью ставит подавление мыслительной деятельности человека. Христианская идеология освящает слабоумие, тупость и просто безумие, вспомнить хотя бы о культе юродивых – людей психически больных, особопочитаемых у христиан. С другой стороны в христианстве всячески умаляется значение человеческого разума, он вообще отвергается. Новозаветный Иисус, назидая своих учеников, угрожал им: «…если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мат. 18, 3). Для понимания смысла данной угрозы, следует рассмотреть ветхозаветный рассказ об обольщении змеем Евы – жены первочеловека Адама, и познания ими добра и зла, осознания своей наготы (см. Быт. 3). Познание добра и зла в метафорическом смысле имеет значение мышления взрослого человека; именно это мышление явилось, по идее авторов книги Бытия, причиной изгнания первочеловека из эдемского сада. Учитель церкви Феофил Антиохийский полагал, что: «Адам был сотворен младенцем» (19 с. 98), т.е. обладал умом младенца.
Осознание своей наготы – начало культурного развития, в Ветхом завете описывается как противление воле бога. Это положение нашло полное отрицание в античной философии и у критиков христианства. Несовместимость ценностей отразил в своем произведении «Против христиан» император Юлиан: «А то, что бог запретил созданным им людям познание добра и зла, разве это не верх нелепости? Ведь что может быть глупее, чем не уметь различать добро и зло? Ведь такой человек, очевидно, не будет избегать дурного, и стремиться к хорошему. А главное – бог запретил человеку пользоваться рассудком; ведь, что различение добра и зла – дело рассудка, ясно и дураку. Таким образом, змей, скорее благодетель, чем губитель рода человеческого» (20 с. 401).
Непринятие еврейского бога, препятствующего познанию человеком добра и зла, вылилось в философию и идеологию христиан гностиков - офитов, в которых змей стал помощником человека (21 с. 126).
Иисусово требование «умалиться как дитя» имеет целью избавить человека от мышления взрослого, вернуть его в состояние незнания «добра и зла», в котором находились живущие в раю Адам и его жена до грехопадения. Христианская идеология использовала это положение как направление проповеди на неграмотные, низшие слои населения и в частности на детей, что отмечают свидетели распространения новой идеологии.
Требование «стать как дитя» использовалось также в толковании библейских сказаний и поучений, для понимания «истинного» смысла которых «ум должен возвратиться к своему первозданному, младенческому состоянию, в котором он был бы прозрачен для любых внушений» (22 с. 148).
Христианская проповедь, прежде всего, была призвана воздействовать на чувственный мир человека. Рассказы о чудесах, необъяснимых разумом, должны были усилить отрицание знания (мышления), подмененного верой. Мудрость – мышление – в проповедях Иисуса вообще отрицается как нечто противное богу: «В тот час возрадовался духом Иисус и сказал: славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл младенцам; ей, Отче» ибо такого было Твое благоволение» (Лук. 10, 21).
Отрицание мышления в христианской идеологии редуктивно по своим характеристикам и последствиям. Оно служит средством возвеличивания неграмотных и не имеющих возможности вырваться из круга униженных, которые в этой идеологии видят оправдание своего положения. Подобная установка используется для отрицания традиционных связей индивида, достигающего определенного интеллектуального развития в определенной культуре, являющейся условием возникновения мышления. «Мышление, высшая ступень человеческого познания, процесса отражения объективной действительности. Позволяет получать знание о таких объектах, свойствах и отношениях реального мира, которые не могут быть непосредственно восприняты на чувственной ступени познания. Мышление человека имеет общественно историческую природу, неразрывно связанно с практической деятельностью» (23 с. 848).
В христианской идеологии редукция сознания проходит обратно от мышления к чувствам, которые, в свою очередь, делятся на высшие и низшие. «Низшие чувства (эмоции) носят врожденный, безусловно-рефлекторный характер, они тесно связаны с инстинктами: половым, пищевым, оборонительным (самосохранение), ориентировочным, родительским …. Высшие чувства филогенетически возникают на основе низших, но более тонко дифференцируются, имеют условно-рефлекторный характер, приобретаются в процессе развития человека. Воспитываются, вырабатываются социальной средой, хотя не с одинаковым успехом у разных людей» (24 с. 11). Христианская проповедь аппелирует к чувству, которое становится самодостаточным для восприятия христианского учения. Важнейшим элементом здесь становится выработанное в процессе социокультурного развития религиозное чувство веры.
На протяжении всей истории своего господства, христианская церковь уничтожала все, что не входило в рамки выработанных ею представлений. «Ненависть христианской церкви, как и иудейской, проявлялась ко всем важнейшим сторонам человеческой культуры, особенно к свободе мысли, научным исследованиям и искусствам. Кровавые гонения и ужасы, бывшие последствием этой ненависти, составляют главное содержание истории с 4 до 18 веков» (4 с. 343). Власть церкви, прежде всего, выражается в уничтожении интеллектуальных достижений человечества. В 389 г. Александрийский патриарх Феофил во главе монахов-фанатиков сжег самую большую, из известных истории, библиотеку. Его племянник и приемник патриарх Кирилл стоял за убийством христианами руководительницы Александрийской академии девы Ипатии, она была первой в античном мире математиком. На нее напала толпа монахов, разодрав одежды ее, приволокли в соседнюю церковь, где чтец Петр ударом дубины размозжил ей голову, затем тело разрезали и устричными раковинами отодрали кожу, после чего останки бросили в огонь. Однако на этом христиане не закончили свои надругательства над Ипатией, история ее убийства легла в основу жития св., великомученицы Екатерины (7 с. 37). В 529 г., император Юстиниан I закрыл афинскую академию, основанную Платоном, и просуществовавшую 900 лет. Целые столетия церковь запрещала пастве обращаться к врачам, спасение должен приносить святой дух и молитва. «В 1564 г., инквизиция приговорила врача Андрея Везалия, основателя новейшей анатомии, к смерти. Так как он расчленил труп и установил, что у мужчины ребро, из которого сотворена Ева, вовсе не отсутствовало» (5 с. 24). В христианстве любое стремление к познанию, объявляется грехом, если это не стремление к познанию их бога. Православный богослов В. Гуляев в своих «Катехизических беседах» наставляет: «все другие знания: ремесла, искусства, науки – должны быть озаряемы и подчиняемы богопознанию. Без этого условия они будут не только бесполезны, но даже вредны» (7 с. 236).
Христианское учение отрицания мыслительной деятельности человека противоположно традиционной осетинской морали освящающей пытливость ума и обретение знаний. Осетинская мудрость гласит: «путь разума (есть) носитель счастья» (25 с. 687). «Дороже ума ничего нету», «Ум одна часть, свет – другая» (42 с. 52). В отличие от христианского бога, которому угодны тупые, косные, послушные воле попов человеки, о своем боге осетины говорят: «думай больше, неразумных Бог наказывает» (17 с. 186). В свое время царское правительство, с целью духовного закабаления и русификации осетин, создавало у нас церковноприходские школы, осетинский историк Темырханты Сослан, назвал эти действия: «мертвящий дух святой Руси» (8 с.152). Однако «осетины, отдавая своих детей в духовные училища или семинарии, хотели видеть их потом, по окончании учебы, не в роли миссионеров и священников, а на гражданской службе по линии народного образования, медицины, сельского хозяйства и т. д.» (26 с. 54). Большинство из подобных учебных заведений, в конце концов, пришлось преобразовать в обычные светские школы и училища, в которых нуждался наш народ. Как отмечал осетинский философ А. Гассиев, сам окончивший Киевскую семинарию, но порвавший с христианством: «Искренно сочувствуют школьному делу осетины» (4 с. 245).
Христианские идеологи, выступая против разумной деятельности человека, борются с самой его сущностью, с тем, что вычленяет нас из животного мира, «стимул поиска («что это?») заложен в физиологии человека» (27 с. 32). Ненависть к человеку заставляет христианских теологов разрабатывать целые концепции «о грехе пытливости». По мнению православного богослова Е. Попова: «Если пути божьи, в каком либо деле необъяснимы, излишне старание познать, откуда они или к чему ведут, смелое толкование их для других составляют грех; потому что тут начинается высокоумие, близка опасность заблудится» (28 с. 240). Как мы говорили выше христианское отрицание мышления, вызвано стремлением подавить анализ и осмысление человеком положений христианской догматики, переориентировать его на тупое восприятие готовых формул, это и есть христианская «вера».
ВЕРА В ХРИСТИАНСТВЕ
В основе любой религии лежит вера. «Вера – чувство, создающее иллюзию познания и реальности того, что создано фантазией с участием этого же чувства. Вера является обязательным компонентом религиозного сознания» (29 с. 255). Вера не нуждается в каких-либо доказательствах. В христианстве чувство веры становится требованием, инструментом, отрицающим какую-либо возможность постижения кроме как через веру.
Психологически требование веры в христианстве вызвано необходимостью подавить сомнения, какие-либо проявления анализа, выходящие за рамки установленной позиции. В Павловых посланиях, вера является инструментом разрыва человека с традицией, к которой он принадлежит, или в условиях люмпенизации городских низов, среди которых велась проповедь, вера становится самодостаточным элементом, не требующим подтверждения или обоснования путем ритуальных действий или обрядности. В христианстве вера выступает как средство в борьбе с еретическими направлениями, а также как установка на безусловное принятие догматических положений. Апологет Тертуллиан в сочинении «О прескрипции [против] еретиков» излагает свое Правило (символ) веры после чего заключает, что это правило «не вызывает у нас никаких вопросов, - их выдвигают только ереси, и эти вопросы создают еретиков» (30 с. 112). Согласно апологету сама «вера заключена в Правиле; в ней ты находишь закон и спасение за соблюдение закона. Начитанность же состоит в любопытстве, обладая одной лишь славой за рвение и опытность. Пусть любопытство уступит вере, … Не знать ничего против Правила веры – это знать все» (30 с. 113).
В вопросе об отношении христианства и античной философии вера выступает как инструмент отрицания «языческой мудрости», а также как средство подавления ставших бессмысленными рассуждений о природе бытия (и в конечном итоге рассудочной деятельности). Согласно учителю церкви Лактацию: «Мудрости надобно искать там, где видим невежество, под покровом которого Бог заключил сокровище мудрости и истины» (31 с. 351). Св. Отец церкви Иоанн Златоуст не оставляет места не только философии, но и попыткам анализа вообще. Для отца церкви вера единственный путь к спасению, она требует очищения (катарсис) ума. «Когда Бог объявляет что-нибудь, то сказанное дерзко… (Мы безумные ради Христа (I Кор. 4, 10). Это безумие разумнее всякой мудрости; потому что чего не могла достигнуть внешняя (языческая) мудрость, то совершенно буйством о Христе оно разогнало мрак вселенной, оно принесло свет ведения. Но что такое буйство о Христе? То, когда мы укрощаем собственные помыслы, тянущиеся безвременно, когда освобождаем и очищаем свой ум от внешнего учения, чтобы, когда нужно принимать Христово учение, он был у нас свободен и очищен для принятия божественных вещаний» (32. I с. 493).
Вера в христианстве ценна сама по себе, она не стоит ни в какой связи с нравственностью или моралью. Христианин может убивать, красть, насиловать, совершать любые тяжкие грехи и преступления, однако если он верит в искупительную смерть Христа, ему все простится. Сам Иисус, уже прибитый к кресту3, обещает пребывание с ним в «царстве небесном» злодею, распятому рядом с ним и уверовавшего в божественность «царя иудейского» (см. Лук. 23, 39 – 43). Православный богослов И.Д. Успенский доктрину «веры» в христианстве определяет следующим образом: «Вера в господа Иисуса Христа, как необходимое условие для личного спасения человека, не может быть заменено ничем – ни соблюдением норм общечеловеческой этики, ни добродетелью самой по себе» (7 с. 195). Следуя этой модели, человек, будь он трижды праведным, но, не веря христианской проповеди, никогда не «спасется», другое дело грешник, но христианин. Собственно на грешников и рассчитана христианская вера.
СНОСКИ
1 Название книги Цельса II в..
2 Название книги императора Юлиана (331 – 363 гг.).
3 Римляне распинали приговоренных к казни на столбе с перекладиной, имевшем форму буквы «Т». Крест как символ (как и все остальные элементы культа) был заимствован христианами из традиционных религий.
(продолжение)
БОГ ПОРОКА
Христианство – религия греха, здесь все направленно на его оправдание, распространение и подчинение ему. Сам Иисус о своей миссии говорит: «не здоровые имеют нужду во враче, но больные; Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Мар. 2, 17). Этого Иисуса – бродячего еврейского проповедника, каковым изображают его евангельские легенды, в доме фарисея Симона, помазывает миром некая грешница (см. Мар. 14, 3 – 9; Лук. 7, 37 – 50), в христианской традиции она отождествляется с проституткой, одержимой семью бесами Марией из Магдалы (Мария Магдалена). Греческое слово «Христос» отглагольное от «Хрио» - мазать, умащать: проститутка Мария Магдалена помазала Иисуса – сделала его Христом – помазанником. По преданию она первая из людей увидела «воскресшего» Иисуса и воскликнула: «Христос воскрес!». Теперь, вслед за бесноватой проституткой, нам осетинам предлагают кричать тоже самое. Христианская идеология требует признания греховной сущности человека. Данное представление заложено в ветхозаветной истории грехопадения первочеловека Адама и его жены, и изгнание их из рая. Согласно христианскому учению, человек рождаясь, становится носителем порока, безвинные младенцы, абсолютно беззащитные, не имеющие никаких мыслей, уже ответственны за грех библейского Адама и его жены. Человек в христианстве рождается и живет для искупления грехов, сам факт его рождения уже грех. Изощренный садизм христианской идеологии проявляется во вдалбливании человеку осознания своей греховности с самого детства. Православный учебник закона божия велит ребенку думать о своих грехах и преступлениях: «Тогда ты начнешь ясно видеть и живо чувствовать, что сердце твое испорченно и развращенно, душа твоя осквернена и ты сам не что иное, как раб греха и страстей, которые совершенно овладели тобою и не допускают тебя приблизиться к богу. Начнешь также видеть, что в тебе нет ничего доброго, а если ты и имеешь несколько добрых дел, то все они перемешаны со грехом и не суть плод истинной любви, но порождение разных страстей и обстоятельств и проч.; и тогда обымет тебя страх, печаль, горесть и проч.; страх от того, что ты находишься в опасности погибнуть, печаль и горесть от того, что ты так долго и у***** отвращал слух твой от кроткого гласа господа, зовущего тебя в царство небесное, и что ты так долго и безбоязненно прогневал его своими беззакониями…» (33 с. 185). Христианский мир расколот надвое, человек – порождение греха, изначально принадлежит сатанинской его части. Согласно церковной идеологии «все люди грешники. Ни в ком добра нет. Все только на преступление способны,… а если что доброе совершается в мире, так то от бога» (7 с. 169). Иоанн Златоуст учит: «Хотя бы кто был праведен, хотя бы тысячу раз праведен и достиг до самой вершины, так что отрешился от грехов, он не может быть чист от скверны; хотя бы он был тысячу раз праведен, но он человек… Невозможно человеку быть безгрешным» (32 I с. 854). В отличие от христиан, осетинская идеология, относительно природы человека, признает, что «человек - не греховное существо. Он родился не для замаливания грехов своих, а для жизни. Рождается человек один раз и рождается, чтобы жить. Надо жизнь у жизни требовать» (42. 27.14), говорит осетинская мудрость. Идея греховности мира является основополагающей в христианстве. Она создает представление об их боге и отношении между ним и человеком. Иоанн Златоуст восклицает: «Подлинно, ничто так не приятно богу, как если кто считает себя в числе величайших грешников» (32. VII с. 33). Ему вторит заезжий к нам поп епископ Феофан, по его христианскому разумению: «чем больше человек осознает свою греховность, тем более он становится близок к Богу, а значит и очищается, и духовно приобретает» (34 с. 8). «Не согрешишь, не покаешься», говорит христианская пословица, понуждая к греху для обращения к их богу. В отличие от христиан нам не требуется совершать грехов: «бояться надо греха» (17 с. 74), говорит осетинская мудрость. Для нас безгрешная жизнь ценна сама по себе. «Молится Богу неудивительно, надо быть чистым» (17 с. 72).
Христианская идеология греха призвана вселить в человека страх перед посмертным воздаянием поставить его в рабскую зависимость от церкви – попов, которые одни только могут прощать грехи. Будучи коммерческой, мошеннической организацией, церковь сначала распространяет заразу греха, затем, за определенную плату, дает «избавление» посредством покаяния или на самом деле преступников и уродов, либо несчастных, запуганных людей. Търийы фырттё их называют «нищие духом» - это «осознающие недостаточность своих собственных сил для исцеления от грехов – те, которые себя по своей воле смиряют и уничижают» (7 с. 183).
Вся жизнь человека, по замыслу христианских идеологов, регламентируется десятью заповедями, которые внушаются страхом (см. Исх. 20, 1 – 20), а также учением о семи смертных грехах4. Это особо тяжкие грехи, которые, будучи нераскаянными, могут привести к вечной гибели: тщеславие, зависть, гнев, уныние, чревоугодие, блуд, жадность. В отличие от христианской, осетинская идеология не знает абсолютно подавляющего принуждения исходящего от бога. Вырабатывая нормы бытия человека, осетинская народная мысль, заключает и передает их в образах и поведении героев кадагов, легенд, притч, как пример достойного поведения (или наоборот). Например, чревоугодие – смертный грех в христианстве, нарушение которого грозит адовыми муками. Осетинское самосознание борется с этим пороком совсем иначе. В одном из кадагов о нарте Батразе повествуется как он на кувде, который длился неделю, «куска ко рту не поднес,… но пел веселее других и танцевал лучше всех» (35 с. 270). Свое поведение Батраз объясняет рассказом о том, как он с товарищами, будучи на охоте, на привале нашли маленький мешочек, его наполняли водой, но он никак не наполнялся, растягивался все больше и больше. Старшие сказали: «Это человеческий желудок, и ничто другое. Только желудок нельзя наполнить. Еще никто на свете не смог узнать его полной меры». С той поры я – говорит нарт Батраз – никогда больше не старался наполнять свой желудок: чрезмерная еда – тяжелая болезнь. Стал я себя приучать. Делил чурек на четыре части, три части съедал, остальное оставлял, силы мои не убывали, и работал, как прежде. После этого стал [я] утолять голод половиной чурека, будто целым» (35 с. 270). Как мы видим, осетинская традиционная система воспитания дает пример – хочешь быть героем, поступай также. Нет никакого внешнего принуждения, нет запугивания адом, страха перед богом. Здесь важны внутренняя воля человека, его способность действовать и самому осмысливать свои поступки. В одной из осетинских притч рассказывается, как черт изготовил араку и предложил отведать ее Уастырджи. Попробовав араку, Уастырджи сказал черту: «тот, кто выпьет три бокала этого напитка, будет похож на меня, а кто больше на тебя». Опять-таки человеку предлагается свободный выбор на кого ему быть похожим, на небожителя или на черта. Именно похожих на последнего, в первую очередь привлекает христианское учение. Безвольные, неспособные самостоятельно противостоять собственным порокам, эти бесоподобные находят защиту у страха. Для всякого рода наркоманов, алкоголиков, дегенератов всех мастей идеология греха является удобным адаптивным элементом. Страх перед христианским богом-карателем, а адовыми муками, как внешнее принуждение, заставляет их как-то противодействовать, а точнее подавлять пагубную зависимость. Не имея внутренней убежденности и воли, они от одной зависимости, попадают под другую. Под покрывалом страха эти субъекты чувствуют себя очень комфортно, называя это чувством любви к богу, который дает прощение. Христианское религиозное чувство следует определить «как чувство абсолютной зависимости. Это определение подходит ко всякому мазохистскому чувству» (36 с. 147).
Христианское учение редуктивно, идеология греха здесь говорит о том, чего не нужно делать, чтобы умереть безгрешным и избежать адовых мук. Осетинская идеология говорит о том, что нужно делать, чтобы жить безгрешным, достойным человеком, она направлена на воспитание свободного, мыслящего человека не подавленного осознанием собственной вины перед богом. Воспитание происходит не по схеме бог – грешник, а достойный пример – человек. Христианство – религия плебеев и дегенератов, осетинская религия – религия героев и аристократов.
Человек стоит в центре осетинского мироощущении и миропонимания. В отличие от нас, в христианстве, человек, его душа всего лишь поле борьбы между их богом и их дьяволом. Дьявол – лучший друг попов и дегенератов. Первые объясняют несовершенство мира происками сатаны, он даже Иисуса – бога искушал (см. Мат. 4, 1 – 11). Обоим дьявол просто необходим для оправдания собственной деструктивности и неспособности нести личную ответственность за свои деяния. Совершенные прегрешения, преступления они объясняют кознями сатаны, вселением бесов и подобной чушью. Поскольку дьявол заставляет грешить, согрешив, христианин обращается к богу за прощением, становится ближе к нему. В христианстве дьявол – путь к Христу, он брат бога, они идут рука об руку.
Страх перед вечными муками это любовь христианского бога к человеку. Отец церкви Григорий Богослов назидает стадо: «Я всегда говорю, что геенна не менее показывает провидение божие, как и царство. Поелику геенна содействует царству, понуждая туда людей страхом. Не должно думать, что геенна есть дело жестокости и бесчеловечия: напротив, она есть дело милосердия, и многого человеколюбия и попечения и любви к нам» (37 с. 149). Согласно христианскому учению, в аду будут пребывать те, кто не раскаялся в своих грехах и не прошел обряд крещения, т. е. не христиане, как мы осетины. Данте отвел не крещенным первый круг ада в своей «Божественной комедии» (4, 31 – 40). В православном учении души умерших должны пройти через мытарства, «но проходят мытарствами только души христиан, души же не верующие во Христа не допускаются даже до мытарств. Заметьте и то – говорили ангелы блаженной Феодоре, - что этим путем восходят и подвергаются испытанию в мытарствах только те, которые просвещены верою и святым крещением; а неверующие иудеи, идолопоклонники и магометане сюда не приходят, потому, что еще до разлучения от тела они душами своими принадлежат аду; а когда умирают, бесы берут их души без всякого испытания, как свое наследие и низводят в пропасть гееннскую» (38 с. 62).
Отвратительное бесчеловечное христианство дает надежду крещеным убийцам, садистам, ворам, насильникам, проституткам и не оставляет шансов праведникам, не отдавших себя под власть попов.
СЕМЬЯ В ХРИСТИАНСТВЕ И В ОСЕТИНСКОЙ ТРАДИЦИИ
В культурно-историческом развитии человечества семья, как общественный институт является важнейшим достижением. Очевидно, идеология сколько-нибудь разработанной религиозной системы освящает семейные отношения. Но христианское учение стоит в стороне от человеческой морали. Судя по новой части их священного писания, семейные отношения либо противны бродящему по Галилее и Иудее богу, либо просто уступка греховному человеческому существованию на земле. Новозаветный Иисус в своих проповедях призывает к разрыву индивида с семьей, что является условием для того чтобы стать учеником Иисуса, и в конечном итоге достичь «царства небесного» и воскресения: «Если кто приходит ко мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником» (Лук. 14, 26). В этой проповеди Иисус переориентирует учеников с любви к родителям на любовь к богу, т. е. к самому себе, которая для усиления эмоциональной зависимости должна быть обусловлена ненавистью к отцу и матери. Относительно общности человеческого коллектива, пока еще не вошедшего в число Иисусовых последователей, он определяет свою миссию следующими словами: «Огонь пришел я известить на землю, и как желал бы, что бы он уже возгорелся! Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение; Ибо отныне пятеро в одном доме станут разделяться: трое против двух, и двое против трех; Отец будет против сына, и сын против отца; Мать против дочери и дочь против матери; свекровь против невестки своей, и невестка против свекрови своей» (Лук. 12, 49-53). Семейные связи подразумевают наличие какого-то имущества, что также отвергается Иисусом: «Так всякий из вас, кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником» (Лук. 14, 33). Разрушение семьи, разделение и отрыв индивидов от традиционных связей есть условие для сплачивания новой Иисусовой общности – церкви, что так же является условием вечной жизни: «И всякий, кто оставит дома, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную» (Мат. 19,29). Порвавших родственные связи Иисус наставляет: «А вы не называетесь учителями, ибо один из вас Учитель – Христос, все же вы братья; И отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который на небесах» (Мат. 23, 8. 9). По учению Иисуса, евнухи более других достойны надежд на воскресение: «Говорят Ему ученики Его: если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться. Он же сказал им: не все вмещает слово сие, но кому дано; Ибо есть скопцы, которые из чрева матернего родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит» (Мат. 19, 10-12). Данное положение явилось основанием, для некоторых особо преданных делу распространения христианства субъектов, добровольно лишить себя половых органов. Так поступил знаменитый теолог, патрист Ориген. Впоследствии возникла секта скопцов. Довольно распространенная и влиятельная в дореволюционной России, она почти полностью была уничтожена в тридцатые годы прошлого столетия. Ради того, чтобы быть похожими на бесполых ангелов эти изуверы отрезали признаки половой принадлежности у мужчин и у женщин.
В апокрифическом евангелии от Фомы Иисус выступает против деторождения: «Женщина в толпе сказала ему: Блаженно чрево, которое выносило тебя, и [груди], которые вскормили тебя. Он сказал ей: Блаженны те, которые услышали слово отца [и] сохранили его в истине. Ибо придут дни вы скажете, блажено чрево, которое не зачало, и груди которые не дали молока» (39 с. 259).
Седьмая глава первого послания к коринфянам Апостола Павла посвящена вопросам брака. Павел не возбраняет брак, ратует за соблюдение супругами своих обязанностей, дабы избежать блуда. Брак для Павла есть уступка человеческой сущности или, точнее, сложившимся социокультурным нормам. В отличие от проповеди Иисуса, Павел не настаивает на полном разрыве с семьей, хотя и признает безбрачие высшим состоянием, нежели супружество: «Ибо желаю, чтобы все люди были, как и я; но каждый имеет свое дарование от Бога, один так, другой иначе» (I Кор. 7, 7). Девственность, вслед за безбрачием, - положительное качество человека: «Относительно девства я не имею повеления Господня, я даю совет, как получивший от Господа милость быть Ему верным. По настоящей нужде за лучшее признаю, что хорошо человеку оставаться так» (I Кор. 7, 25. 26). Вступающие в брак, по Павлу, не грешат: «Но таковые будут иметь скорби по плоти» (I Кор. 7,22). Безбрачие здесь тесно связано с эсхатологическими чаяниями первых христиан: «Я вам сказываю, братья: время уже коротко, так что имеющие жен должны быть, как не имеющие; … И пользующиеся миром сим, как не пользующиеся; ибо проходит образ мира сего» (I Кор. 7, 29. 31). Далее Павел развивает идею отказа от мирских связей (главные из которых межличностные), которые, согласно христианской проповеди, препятствуют в полной мере посвятить себя богу (в конечном итоге – христианскому учению), требующего полного подчинения индивида себе: «А я хочу, чтоб вы были без забот. Неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу; А женатый заботиться о мирском, как угодить жене. Есть разность между замужнею и девицею: незамужняя заботиться о Господнем, как угодить Господу, чтоб быть святою и телом и духом; а замужняя заботиться о мирском, как угодить мужу. Говорю это для вашей пользы, не с тем, чтобы положить на вас узы, но чтобы вы благочинно и непрестанно служили Господу без развлечения» (I Кор. 7, 32 – 35).
Очевидно, что первые христианские проповедники, хотя и проповедовали безбрачие (т.е. не иметь семью), однако допускали возможность (и практиковали) путешествие и сожительство с женщиной вне брака. Апостол Павел, отвечая на нападки со стороны конкурирующих групп, сначала апеллирует к своей близости к Иисусу, которая призвана освящать его поступки: «Не Апостол ли я? Не свободен ли я? Не видел ли я Иисуса Христа, Господа нашего? Не мое ли дело вы в Господе?» (I Кор. 9,1). Затем Павел настаивает на праве свободного общения с противоположным полом: «Или не имеем власти иметь спутницею сестру, жену, как и прочие Апостолы, и братья Господни, и Кифа?» (I Кор. 9, 5).
Выражением христианской идеологии отрицавшей семейную мораль являются повествования о проповедниках, которые свободно сожительствуют со всякого рода девицами или живут за счет богатых, развратных матрон. Наиболее раннее из подобных сочинений «История Феклы», рассказывает о том, как девушка Фекла была обручена за молодым человеком. Однажды наслушавшись проповедей апостола Павла, она сбежала из дома и сделалась, так сказать, спутницею нашего апостола. За ревностное служение Павлу (и конечно Христу), Фекла удостоилась чести учить и проповедовать, и не могла не стать святой. В данном произведении мы встречаем описание апостола Павла, он был: маленького роста, лысый, с кривыми ногами, с выгнутыми коленями, с большими глазами, сросшимися бровями, с длинным носом. Заключает этот портрет замечательный, истинно христианский вывод: «он был очень симпатичен и был похож не то на ангела не то на человека» (40 с. 431). Теперь мы знаем, как выглядят христианские ангелы.
Как бы ни была привлекательна «свободная любовь» и разврат, в конечном итоге, для христианских пастырей, идеологи христианства все-таки не могли не уступить человеческой сущности стоящей на пути культурного развития. В том же Новом завете, тот же апостол Павел увещевает: «Жены, повинуйтесь своим мужьям… Мужья, любите своих жен…» (Еф. 5, 22 – 25).
«Дети, повинуйтесь своим родителям в Господе.… И вы, отцы, не раздражайте детей ваших, но воспитывайте их в учении и наставлении Господнем» (Еф. 6, 1 – 4). Впоследствии, не дождавшись скорого пришествия Иисуса Христа, церковники стали даже ратовать за сохранение семьи, но только с целью приращения своего стада. Больше стадо – богатее церковь.
Идейной основой призывов Иисуса к разрыву семейных, социальных, культурных связей является обезличивание индивида, утрата им социального статуса, дабы затем он влился в новую общность, имеющих родство только по признаку принадлежности к общине Иисуса. Разложение семьи христианской проповедью, уничтожение ее как социальной ячейки, возвращает человеческий коллектив к первобытным формам взаимоотношений между индивидами. Кровнородственные связи воспринимаются здесь как принадлежность к одному тотему – мифическому основателю рода или общины; у христиан – Иисус. Как говорит апологет Аристид Афинский: «христиане ведут свой род от Господа Иисуса Христа» (41 с. 25). У христиан названия мать, отец, брат, сестра в идеале имеют значение как признак поклонения общему божеству. Св. отец церкви Иоанн Златоуст так объясняет систему родства у христиан: «Ведь нет у христиан родства плотского, а есть только близость по Духу… Таким образом и скиф делается сыном Авраама, а сын Авраама становится для него более чуждым нежели скиф… То родство достойно награды, которое разделяет нас от людей порочных. В этом отношении не того мы называем братом, кто родился от одной с нами матери, но того, кто оказывает одинаковую с нами ревность. Так и Христос одних называет чадами Божиими, а других сынами дьявола, сынами противления, сынами геенны, сынами погибели» (32 IX с. 746), - это в частности относится и к нам.
В отличие от христиан у нас семья является безусловной добродетелью, осетинская пословица говорит: «кто не любит семейную жизнь, тот вообще не любит жизнь людей» (17 с. 46), или «Когда домочадцы любят друг друга, то и бог любит их» (17 с. 46). Осетинская идеология не просто освящает брак, религиозная жизнь во всех ее формах обусловлена наличием семьи у осетина. Для совершения обряда-молитвы жена должна приготовить пироги, муж принести жертву произнести молитву, младший из мальчиков первым причаститься к молитвенным дарам. Христианин в своем культе никак не связан с семьей, даже при обряде крещения ему дают каких-то других, крестных родителей, растворяя и умаляя, тем самым, значение кровных отца и матери. Поклонник Иисуса свободен от каких либо условностей в отправлении культа. Он ходит в церковь между прегрешениями, от него ничего не зависит, культ за него отправляет поп, пасомые, составляющие стадо, всегда пассивны. Семья, будучи основой развитого в культурном отношении общества – «активное начало. Напротив системы родства пассивны» (42 с. 20). В религиозной практике осетинская семья, как единица, аккумулирует в себе активное отношение каждого члена, в зависимости от занимаемого им положения.
Христианская идеология редуктивна, насаждение ее в осетинской среде, обусловлено стремлением разрушить традиционные межличностные связи, предполагающие активные, индивидуальные действия, взаимообусловленные определенным уровнем мышления. Христианство воспитывает в человеке эгоизм, даже заповедь о любви к ближнему должна исполняться из страха перед богом, это идеология личного спасения. Осетинская религия проявляется, прежде всего, в межличностных отношениях. Задача церковников и чиновников переориентировать индивида от внутренней ответственности к пассивному созерцанию и восприятию готовых решений и догм. Обезличенных субъектов, не помышляющих о возможности выхода за рамки тех идеальных условий, в которые они поставлены, легко сбить в послушную, управляемую массу. Ее, в зависимости от ситуации, можно гнать туда – налево, а когда понадобится туда – направо. В христианстве люди разделены на немногочисленный класс посвященных – жрецов – пастырей и остальную массу профанов – непосвященных – паству, иными словами на пастухов и стадо. От стада требуется повиновение воле попов, обусловленной страхом перед богом.
В нашей религии нет разделения на пасомых и пасущих, соответственно нет антагонизма между ними. Осетинская религия – религия личности и коллектива. Христианство – религия пастуха и стада.
НА ПУТИ ИДОЛОПОКЛОНСТВА
В нашей религиозной жизни отсутствует практика почитания идолов, каких-либо предметов, фетишей. Еще Геродот отмечал, что «у скифов не в обычае воздвигать кумиры, алтари и храмы богам, кроме Ареса» (4. 59, 62), кумиром которому служил железный меч. В отличие от нас христиане поклоняются иконам – плоским, мобильным идолам, разного рода фетишам, «священным» предметам и т. п. Практика создания изображений, почитаемых в христианском культе, заимствована из античного искусства.
Христианское идолопоклонство, или как его называют почитание икон, с самого начала вызывало ожесточенные споры (по иному у них не бывает) в христианстве. Например, знакомый нам любимец попа ортодокса Феофана (см. 66 с. 8) апологет Тертуллиан5 требовал запрещения искусства вообще, обуславливая его дьявольскими кознями: «когда дьявол, ввел в мир фабрикантов статуй, изображений и всякого рода призраков, то сия язва рода человеческого получила тело и имя, заимствованное от идолов. Таким образом, можно считать источником идолопоклонства всякое искусство, производящее идола какого бы рода ни было» (4 с. 118). Борьба между христианами, в вопросе о почитании икон, вылилась в иконоборческое движение в Византии в 8 – 9 вв. Иконоборцы уничтожали иконы, запрещали поклонение им. Непосредственное участие и руководство то одной, то другой из враждующих фракций вели византийские императоры, что и предопределило исход борьбы. «В 754 г., византийский император Константин V Копроним созвал собор и предложил объявить иконопочитание ересью и 300 епископов объявили иконы делом «богопротивным и дьявольским». В 787 г., жена императора Льва IV Ирина (развратница, мужеубийца, объявленная церковью святой!) собрала новый собор и предложила объявить почитание икон делом «богоугодным и святым». И пять сотни епископов предали анафеме всех противников икон. Император Лев V Арменин созвал в 815 г. новый собор, который проклял всех почитателей икон. Император Михаил II Косноязычный издал в 821 г. указ, чтобы «никто не смел приводить в движение язык свой ни против икон, ни за иконы». И архиереи признали это решение правильным. И, наконец, императрица Феодора (тоже «святая», хотя очень не святой и неправедной жизни женщина!) в 842 г. собрала опять-таки собор, на котором по единому ее слову сотни епископов вновь признали почитание икон «святым» и праведным делом и прокляли всех, кто, когда-либо думал или думает иначе»(7 с. 12). Поражение иконоборцев было обусловлено тем, что церкви в деле интеллектуального закабаления паствы, необходимо было изобразительное искусство, используемое «для усиления эмоционально – психологического и идейного воздействия на молящихся» (45 с. 119).
Другим назначением икон является иллюстрация тех или иных положений христианства, иконы – богословие в красках. Словами теолога Григория Великого: «Изображения употребляются в храмах, дабы те, кто не знает грамоты, по крайней мере, глядя на стены, считали то, что не в силах прочесть в книгах» (45 с. 149).
Христианское культовое искусство это ряд догматизированных правил, объединенных в канон, выход, за рамки которого запрещен. «Церковный канон имел своей целью создание стереотипной, догматизированной системы изображений сверхъестественного и тем самым выработки у верующих системы стереотипных образов. Такая система легко воспроизводится в сознании молящегося, как только он видит знакомые ему культовые предметы и изображения. В результате у него возникают интенсивные религиозные переживания» (45 с. 144), как рефлексы у «собаки Павлова».
Идолопоклонство у христиан обезличивает и уничижает саму сущность человека. Их иконы, как известно, могут спасти целые страны от нашествия вражеских орд, стоит только обнести лик такой-то Бога Матери вокруг города и она непременно защитит его от неприятеля. Вот только от комаров она защитит, не может и от рекламы на телевидении тоже, и перед тупостью и жадностью чиновников она также бессильна.
Искусство вообще и религиозное в частности весьма действенный способ обращения и влияния на человека, «миссия искусства заключается в том, что оно выступает как мощнейшее средство идейного и эстетического воспитания.… На эстетической основе посредством чувственно воспринимаемых человеком художественных образов, искусство формирует отношение личности (и общества) к жизни. Оно как бы исподволь, ненавязчиво, непринужденно, но органично, целостно и активно воздействует на ее волю, самочувствие, сознание симпатии и антипатии, эстетические идеалы. Оно прививает личности те или иные духовные ценности, помогает в выборе социальных ориентиров, эстетических критериев, эстетических и нравственных идеалов» (6 с. 76). Христианское религиозное искусство вводит человека в зависимость от внешних образов.
В христианстве оно играет огромную, в некотором смысле, субстанциональную роль, являясь оболочкой культа, которая призвана воздействовать, прежде всего, на зрительные сенсоры. Передача религии в материальных или зрительных аффектах характерна для примитивных культур, отражает способ мышления людей архаики, «у первобытного человека преобладают зрительные впечатления. Он видит наружные, внешние предметы» (47 с. 21).
В осетинской религии для ее трансляции используется действие – обряд, ритуал и слово – молитва, но никак не вещь, предмет. Христианство религия вещи, здесь огромное значение играют всякого рода предметы – реликвии, церковная утварь и т. п., весь этот блеск сверкающих фетишей должен завлекать людей, воздействуя на их глаза, одурманивая их мозги. Он должен скрывать отсутствие души, являясь соблазном для того, кто хочет продать, купить, украсть, разрушить, сжечь. Их церкви огромны и великолепны, или маленькие и без единого гвоздя, но также фетиши, без которых человек ничто. «Христианская архитектура деспотична, внушает людям мысль об их ничтожности, слабости, малости. Храмы призваны вызывать религиозно – мистические переживания у людей, используют эстетические чувства в религиозных целях» (46 с. 44).
В отличие от христиан мы не строим гигантских культовых сооружений. Нашему богу не угоден бессмысленный труд, пот и кровь, проливаемые на строительстве «домов господних». Осетинский бог всеобъемлющ, его храм все видимое и не видимое мироздание, и мы живем в нем. «весь мир мой храм» - сказал осетин. Сакральные помещения на месте наших дзуаров никоим образом не подавляют и не могут возбуждать в человеке мысль о его ничтожности и никчемности. Форма наших праздников предполагает радость и любовь к богу и себе подобным. Христианина в храм гонит страх перед богом. Под тяжестью всех мыслимых и не мыслимых грехов, он приползает в церковь в надежде получить прощение и облегчение.
Отсутствие у нас религиозного искусства, а также театрализованных обрядовых действий как у христиан, обусловлено демократизмом осетинской религии, направленном на воспитание и поддержание взаимоуважение среди людей. С другой стороны «реальная история культуры человечества показала, что чем ниже был уровень развития общества, тем больше места в нем занимали религиозные переживания, чувства, вера, а следовательно, тем более пышной была религиозно – культовая обрядность и наиболее гигантскими культовые сооружения и храмы» (46 с. 86). В отличие от христиан, мы не нуждаемся во всякого рода идолах, не делаем изображений.
Наша религия живет в мыслимых нами же образах, представление которых требует хоть какой-то работы головного мозга и развития абстрактного мышления. Христианам не надо напрягать голову, чтобы представить себе своего бога или святых, вот они на картинках и даже подписаны, вдруг кто перепутает святых покровителей овец с покровителями баранов.
Однако приходится признать, что в последние десятилетия, под пагубным влиянием Православия, у нас стали появляться изображения Уастырджи и других небожителей. Махарбек Туганов впервые, насколько мне удалось выяснить6, написал Уастырджи в иллюстрации к Нартскому эпосу, тем самым создал опасный прецедент. Ныне профанирующие субъекты мастерят образ небожителя на камне и бумаге, большие и маленькие, высокие и низкие, часто ничего общего не имеющие с осетинским представлением Уастырджи. Всякими поделками, включая того алюминиевого бэтмена из комиксов7, заполняются наши дзуёрттё, все это ведет к идолопоклонству, которого нет в нашей религии, к ее деградации.
СНОСКИ
4 У разных отцов церкви семь или восемь.
5 Этот несчастный фанатик и мракобес так яростно боролся против еретиков, что, в конце концов, сам стал еретиком монтанистом
6 Аргументацию В. А. Кузнецова, который видит образ Уастырджи в аланских бляшках-амулетах 7 – 9 вв. изображающих всадника (см. 65 с. 294) считаю неубедительной.
7 Неужели наши досточтимые деятели всяких искусств не видят, что это ничем неприкрытое уродство. Или боятся задеть самомнение известного повелителя кислотных дождей? Очевидно видят, но боятся, что могут задеть и их самомнение. В Осетии ведь нет, неталантливых, нарисовал картинку – молодец, нарисовал картинку побольше – ты гений, похороним тебя на алее славы.
(окончание)
(начало статьи здесь)
(продолжение статьи)
КУЛЬТ СВЯТЫХ
Одним из главных отличий христианства от осетинской религии является отсутствие у нас культа святых. Этот культ противен осетинскому духу и нашему мироощущению (как и мироощущению любого нормального человека). Существуют несколько источников формирования данного культа в христианстве, связаны они с первобытными представлениями. Например, культ предков, существовавший у многих народов, тотемические и связанные с ними теофагические (богоядение) обряды и ритуалы, и ритуальный каннибализм. Исследователи относят становление культа святых к 3 в., периоду формирования церкви. Церковная история связывает его с гонениями на христиан со стороны римских властей, «в результате чего появляются мученики, которых стали прославлять» (12 с. 14). Гонения на христиан у церковников принимают гипертрофированные масштабы и как большинство христианских историй, являются просто обманом. В Римской империи, государстве, объединявшем множество народов со своими культурами и верованиями, не было и не могло быть преследований на религиозной почве. Напротив сами римляне свои победы ставят в зависимость от принятия ими культов богов побежденных народов. Автор II века Цецилий говорит о римлянах: «… покуда они, захватив неприятельскую крепость, в пылу победы все же преклоняются перед побежденными божествами; пока они отовсюду разыскивают чужих богов и делают их своими; пока они строят жертвенники даже неизвестным и не слыханным божествам. Так, присваивая святыни всех народов, они стали обладать и царствами» (48 с. 339).
Однако к христианам отношение действительно стало негативным. Вначале слабо организованные христианские общины, не имевшие единых (и не имеющие до сих пор) и четких представлений даже о природе Иисуса Христа, воспринимались как поклонники еще одного ближневосточного культа. Для просвещенного римлянина «христиане – приверженцы нового зловредного суеверия» (49 с. 157). Находя своих адептов в среде городской черни, люмпенов, рабов, преступников, просто отбросов общества, христианские проповедники обещали им воскресение и райскую жизнь после смерти, для чего нужно было поверить в смерть и воскресение Иисуса, который вот-вот должен второй раз посетить землю и устроить всем апокалипсис. Христианские пастыри знали, чем пугать чернь и «зараза этого суеверия охватила не только города, но и села и поля» (50 с. 449). Как говорилось выше проповедники нового учения, исповедуя только одного своего бога, адептов других культов, объявляли служителями дьявола, грозили им адовыми муками. Всякого рода апостолы учили о безбрачии, разрушая семейные традиции, под влиянием их проповеди в армии солдаты отказывались нести службу. Христиане нападали на государственные устои и религию. В этих условиях гонения на христиан явились ответной реакцией, целью противодействия христианам было сохранение мира и стабильного существования империи. «Замечательный факт, - систематическими гонителями христианства были именно те государи римские, которые отличались наибольшею рассудительностью, наибольшим пониманием положения дел государственных которые лучше других императоров понимали нужды времени…» (51 с. 7).
Рассказы о жизни святых времен империи ведут повествование, в котором, как правило, того или иного мученика лично пытает сам правитель. «Такое впечатление, что это было, чуть ли не главным занятием императоров, словно бы у них и забот не было, кроме истязаний христиан с целью заставить их отказаться от христианских убеждений» (12 с. 110). Христианская агиография, как и остальные сегменты этой религии, следует определенному канону. Все жития «копируют одни и те же древние образцы и друг друга. Выработался определенный трафарет, который варьируется лишь в мелочах. Нет скучнее чтения, чем жития святых мучеников: беспрерывно тасуются одни и те же захватанные и затасканные, к тому же крапленые карты» (12 с. 26). В деле христианизации подчиненного населения святые заменили собой богов существовавших в традиционных религиях.
Христианские подвижники удостаивались чести быть канонизированными за деяния, большинство из которых весьма сомнительны с точки зрения человеческой морали, нравственности и нормальной психики. Одним из высочайших подвигов церковниками объявлялся аскетизм. Однако в христианской идеологии этот «подвиг» принимает больные, патологические формы. Страдания, невыносимые условия существования у христиан считаются лучшими добродетелями, наиболее угодными их богу. Среди достойных деяний ведущих к святости были, например такие: св. Макарий ради умерщвления своей плоти ложился голым в болото, для того чтобы его кусали комары, пиявки и т. п. Из подобного рода «героев» выделяются «столпники», эти, ради мучений залезали на сооруженные возвышения и проводили там время, замаливая грехи. Так св. Никита Столпник Переяславский нацепил на себя тяжелые вериги «на голову водрузил каменную шапку, проводил дни и ночи на столпе.… Замаливая грехи свои перед господом, он, сняв с себя одежду сел в тростниковое болото, где его нашли через три дня, едва подающим признаки жизни, ибо «пауки и мошки осыпали его,… и кровь текла из тела, изъявленного ими» (12 с. 65). Только больная фантазия, безумный фанатизм могли объявить такие «подвиги» высочайшим благом. В христианстве проповедь аскетизма имела целью навязать несчастным, голодным, бесправным массам идею о том, что они должны так жить и радоваться своему рабскому, по сути, животному положению. Попами страдания проповедовались как естественное состояние, за что человек должен получить награду на том свете: «бог терпел и нам велел».
Наиболее отвратительным и абсолютно не приемлемым для нас и наших религиозных убеждений, является поклонение мощам (трупам) святых. Данное явление есть рудимент каннибализма. «Мощами, христианское духовенство называет сохранившиеся в течение длительного времени нетленными останки покойного» (12 с. 21). Мощи это свидетельство святости умершего. Со времени возникновения представлений о магической силе останков христианских деятелей, начался лихорадочный поиск мощей. Трупы стали ходовым товаром. Храм, в котором хранились человеческие останки, привлекал большее число верующих во Христа, а значит, имел больший денежный доход. Как говорят търийы фырттæ: «кости священномученника – сокровище драгоценнее дорогих камней и чище золота» (12 с. 22). Поскольку мощи стали предметом купли-продажи, приносили и приносят доход их обладателям, мошенники в рясах выдавали и выдают за мощи святых любые останки человеческих тел, их кости. В 19 в. «историк церкви Людовик Волан составил таблицу святых мощей и реликвий, хранившихся в разных храмах и монастырях.… Обнаружилось 5 тел Андрея Первозванного, 7 тел Иоанна Крестителя, 30 – святого Георгия, 10 – святой Юлианы, 3 – святого Игнатия. И это несмотря на то, что, согласно житию Игнатия, он был заживо съеден львом.… Существует предание о том, что некий аббат, прикладываясь к голове Иоанна Крестителя, воскликнул: «слава богу, это пятая или шестая голова Иоанна Крестителя к которой я прикладываюсь в моей жизни!» (12 с. 23). Не избежал участи хранения в коробочке и самый главный архипастырь, закланный агнец, царь иудейский, а ныне бог христианский Иисус Христос. Судя по посвященным ему сказаниям, Иисус был еврей, некоторым образом, на восьмой день после рождения, его, по еврейскому обычаю, подвергли обрезанию (см. Лук. 2, 21). И вот, как теперь выясняется, его крайняя плоть в количестве шести (6); (VI); (1, 2, 3, 4, 5, 6) экземпляров хранится в шести разных церквях Италии. Не знаю что думать, то ли у него действительно было шесть крайних плотей, то ли была одна, но ее отрезали шесть раз. В любом случае агнец божий сидит на своем престоле не весь.
В магических обрядах христианской церкви, манипуляции с человеческими останками играют заметную роль, как говорит св. Иоанн Златоуст: «Кости и гробы святых изгоняют бесов» (32 II с. 717). Для избавления от бесов и для здоровья вообще попы рекомендуют пить воду, которой они омывают остатки трупов приписываемых святым. Существует чин омовения мощей – «ектения», который гласит: «О еже быть воде сей на очищение вредом и на здравие телом и на спасение душам нашим, господу помолимся. И почерпающих от воды сея, и приемлющих, и пиющих на освящение душам и телам, господу помолимся» (7 с. 107). Дикая, пещерная магия, религия мертвецов и гробов. Только больной фантазией можно объяснить, «что при сожжении мучеников (например, св. Поликарпа и казненных в Лионе христиан), верующие обоняли у костра чудный запах как бы от ладана или дорогих благовоний» (4 с. 295).
Трупный запах христианских благовоний благополучно достиг Осетии и радостно щекочет обоняние некоторых наших сограждан. Набрав полные легкие дымка «как бы от ладана», они не заметили, как он ударил им в мозг и парализовал его активность. Это небольшая доля причин расширения пропаганды культа распятого еврейского рабби и особенно культа одного известного мученика.
КАК УАСТЫРДЖИ НИКОГДА НЕ СТАНЕТ СВЯТЫМ ГЕОРГИЕМ
В связи с распространением и возрастающим влиянием на неокрепшие умы пропаганды христианства, все больше и больше мы слышим спекуляций и профанаций относительно нашего Уастырджи, которого трубадуры мертвечины уже напрямую отождествляют с христианским святым мучеником Георгием. Любой, даже самый простой метод сравнения, не может нам дать никаких поводов для их отождествления. В осетинском представлении Уастырджи старик с белой бородой, в белой бурке, на белом трехногом коне. По своим функциям он посредник между людьми и богом (как Иисус). Св. Георгий, его имя переводится с греческого «земледелец», согласно христианским преданиям, служил в армии императора Диоклетиана, ему было около тридцати лет (сколько и Иисусу) когда он за свою веру подвергся пыткам длившемся в течение семи лет. По сравнению с другими мучениками св. Георгий бесспорный рекордсмен, «к нему применялись самые замысловатые способы истязаний. Его изрубили мечами, положили на него колоссальные тяжести, вливали в него расплавленное олово, голову пробивали раскаленными гвоздями, его распилили на семь или десять частей и сварили эти куски в котле, в котором кипели смола и олово, вздымаясь волнами высотой в 15 локтей; его наполовину сожгли на костре и останки разрезали на девять частей. Но Георгий всякий раз вновь оживал» (52 с. 101). Иконографический образ св. Георгия – всадник копьем поражающий дракона и история о том, что он избавил город от чудовища, прямые заимствования из ближневосточных мифологий, выражает борьбу солнечного бога с хтоном (подземный мир), а не победу над язычеством, как твердят търийы фырттæ. «Образ солнца – победоносного воина, сначала пешего, а позднее всадника, в последствие в сильнейшей степени повлиял и мифологически и иконографически на создание в христианском Египте многочисленных культов святых всадников победоносцев: Сисиния, Фиваммона, Феодора и др.» (53 с. 35).
История возникновения культа св. Георгия напрямую связана с Египтом, как и история возникновения христианства вообще. О чем попы не врут, так это о том, что Георгий историческое лицо, реально живший человек. Помимо иных источников, о нем упоминает римский историк Аммиан Марцеллин, его трудами пользуется, наверное, каждый исследователь истории алан. О Георгии Аммиан пишет следующее: «Сын шерстобитного мастера из киликийского города Епифании, он возвысился на горе многим, на несчастье себе и общему делу, и был назначен епископом Александрии, города, который нередко без повода со стороны и без достаточных оснований приходит в бурное волнение, как о том свидетельствуют даже оракулы. Для этих горячих голов Георгий сам по себе явился сильным возбудительным средством. Перед Констанцием, который имел склонность допускать наушничество, он оговаривал многих, будто они не повинуются его приказаниям, и, забыв о своем призвании, которое повелевает ему только кротость и справедливость, он опустился до смертоносной дерзости доносчика. Говорят, будто он между прочим злостно донес Констанцию, что в этом городе все стоящие на его земле здания должны по справедливости платить налог в казну, как выстроенные основателем Александрии Александром Македонским с затратой крупных сумм государственных денег. К этим злым делам он прибавил еще одно, которое вскоре низвергло его в пучину погибели. Когда он, вернувшись с императорской главной квартиры, с большой, по обычаю, свитой проходил мимо великолепного храма Гения, то, обратив свой взор на храм, воскликнул: «Долго ли еще будет стоять эта гробница?» Эти слова поразили многих, как удар грома. Стали бояться, как бы Георгий не предал разрушению и этот храм и в тайных кознях всячески не работал на его гибель. И вот, когда неожиданно пришло радостное известие о смерти Артемия, вся чернь в возбуждении от неожиданной радости устремилась с ужасным криком в дом Георгия. Его вытащили, подвергли всякого рода истязаниям, волокли по земле и до смерти затоптали ногами.
Вместе с ним были убиты начальник монетного двора Драконций и некто Диодор, имевший звание коммита, - их волокли по улицам, связав ноги веревками.… Когда этих несчастных вели на страшную казнь, их могли бы защитить христиане, если бы ненависть к Георгию не была всеобщей»(54 с. 264). Знаменитый английский историк Гиббон о нашем святом отзывается следующими словами: «этот непотребный Георгий Каппадокийский, коммисионер по закупке сала для армии, обогатившийся благодаря самым преступным злоупотреблениям. Он сделался архиепископом Александрийским, несмотря на свои зверства и на свою жадность, и был в 361 году растерзан народом: и вот из него-то сделали знаменитого св. Георгия, патрона Англии» (55 с. 31), он же патрон Грузии, Москвы и бог еще знает чего. Теперь коммисионера по закупке сала хотят сделать патроном Осетии. Может кто-нибудь слышал, что Уастырджи был греком, архиепископом в Александрии, что его мучили, что он умирал и воскресал?
Фонтанирующее невежество резидентов христианства в осетинской среде брызгами трупного яда мощей своих мучеников, заражает и разлагает нашу культуру. Придурковатые субъекты из газет и телевидения профанируют и унижают нас бреднями о том, что «приветствуя любого гостя, мы обязательно произносим тост за великомученика святого Георгия – покровителя Осетии» (56 с. 6). Может мы еще бокалы наполняем кровью Христа? Местные поклонники религии трупов выстроили себе городскую достопримечательность на месте кладбища, тем самым поставили памятник фригидности своего сознания. Следует поинтересоваться у тех, кто стоит за сооружением этого не дешевого сооружения, не собираются ли они прикупить какой-нибудь труп св. Георгия в комплект к храму, как говорилось выше, их у него 30, из тех, что подсчитаны. Или может быть голову, или руку, ну хотя бы мизинец с левой ноги. Стадо будет счастливо.
ПРОТИВ ДУРАКОВ
Для некоторой части местного населения и в частности для интеллигенции, почему-то называемой осетинской, собственно осетинское мироощущение есть нечто отсталое, темное, недостойное сколько-нибудь особого внимания. Эта «традиция» длится достаточно давно, еще этот полукровка Анахарсис заявлял: «мне позор моя родина» (57 с. 96), имея в виду родину своего отца. По своим философским взглядам греческий философ Анахарсис был близок с той мутной идеологией, которая впоследствии вылилась в философию киников. Кинизм – идеология черни, рабов, люмпенов, собственно философией, в аристотелевском или даже в платоновском смысле, Кинизм назвать нельзя, скорее это этическое учение. Киники отвергали традиционную мораль полиса, нападали на религию, отрицали научный поиск. Их лозунги сводились к известному «назад к природе», идеал они видели в непосредственных, по сути, первобытных отношениях. Впоследствии Кинизм станет одним из идейных источников христианства. Не удивительно, что в традиционной скифской аристократической среде образ мыслей и действий Анахарсиса вызвали неприятие, что и привело к его убийству. Эту идею хорошо выражает христианский теолог Климент Александрийский (бывают и у них здравые мысли): «Да будет благословлен тот царь скифов, кто бы он ни был, который своего земляка, совершавшего среди скифов таинства Матери богов, заимствованные у жителей Кизика – ударявшего в тимпан, гремящего кимвалом, как нищенствующий жрец навесившего себе что-то на шею – застрелил из лука, как того, кто и сам у эллинов научился малодушию и для остальных скифов сделался учителем женской изнеженности» (58 с. 35).
Нынешние горе реформаторы «плохих» осетинских обычаев куда более удачливы, на страницах главной газеты они свободно разглагольствуют на темы морали, нравственности, традиции, подчас не имея представлений о том, что это такое. Какой-нибудь Маркиз Моисеевич разразится критикой в адрес наших обычаев потому, что у нас до сих пор на свадьбах жених и невеста не сидят вместе. Как объяснить Маркизам Моисеевичам, что это у них до сих пор жених и невеста сидят вместе, что это реминисценции группового брака и оргиастических обрядов, характерных для культов женских божеств, всяких богинь матерей, которые путем нехитрых трансформаций и махинаций влились в христианство. Может Моисеевичи догадаются, как зовут одну из них дожившую до наших дней? Отсутствие самосознания – механизм, заставляющий Маркизов Моисеевичей быть недовольными нашей традиционной культурой. Дело не в признании каких-то аспектов осетинской культуры прогрессивными или регрессивными, а именно в отсутствии самосознания. Если бы мы, на каком-нибудь историческом отрезке, попали под политическую, экономическую, культурную (а теперь еще интеллектуальную и ментальную), зависимость от почитателей, например Ваала, Моисеевичи кричали бы, что мы отсталые потому, что не кидаем своих младенцев в жертвенный костер или не перерезаем им горло, как это делали почитатели Иеговы.
Страсть к улучшению, исправлению, возрождению «лучших» осетинских обычаев, реализуемая непродуманно, есть грубое вторжение в такую тонкую сферу как осетинская религия и культура, приводит к обратному эффекту — вырождению. Это «возрождение», судя по информационным сообщениям, проходит под эгидой «Аланты ныхас», как теперь выясняется, основной задачей этой «очень общественной» организации является устраивание балаганов на месте наших религиозных торжеств, как это случилось, например, с празднованием дня Хетæджы Уастырджи. Траурную радость поведала главная газета о том, что на Осетинской слободке, в праздник Хуыцау дзуар состоялись борцовские состязания, демонстрация верховой езды, выступление самодеятельного коллектива (см. 59 с. 6). Это нам еще повезло, в противном случае нас ожидали бы представления дрессированных медведей и обезьян, а так же журналистов, чиновников, активистов вышеназванной организации. Хорошо, что цирк уехал.
Другая часть «исправителей» настроена еще более радикально, они вообще отрицают осетинскую религию. Их рвение всячески поддерживается официальной пропагандой, посредствам которой они, например, разворачивают профанации вокруг сооружения храма св. Георгия. По их разумению «это даже политический акт: для просвещенного мира Осетия тоже превращается в точку христианской цивилизации, которая строит храмы» (60 с. 3). По поводу привоза в Осетию иконы того же святого сального концессионера, они радостно восклицают: «Теперь Осетия не в стороне от значительных событий российской жизни. Все больше и больше примет, когда республика перестает быть провинцией в культурном, научном, а теперь вот и в духовном понимании» (61 с. 1). Вот ведь мы, какие туземцы, не знали, что молиться надо на разрисованные деревяшки.
Подобного рода заявления – признак набирающей силу осетинофобии, в свою очередь она признак слабоумия тех, кто ею страдает. Может кто-нибудь из этих субъектов видел на месте или рядом с нашими дзуарами пыточные камеры, которые устраивали просвещенные строители храмов в их подвалах. Может кто-нибудь припомнит, как осетины сжигали тысячи людей «одержимых дьяволом», как это делали просвещенные строители храмов. Например, в Испании красивых женщин объявляли ведьмами, их прилюдно сжигали, испанки до сих пор считаются самыми некрасивыми в Европе. Это называется геноцид. Может кто-нибудь из новоявленных просветителей припомнит факты, когда у нас за отступление от ритуальных правил кто-то подвергся экзекуции? Напротив «согласно старому польскому уголовному праву у каждого, уличенного в употреблении мяса во время поста перед Пасхой, вырывали зубы» (5 с. 18). Внедрение христианской веры в сознание, происходит путем насилия интеллектуального или физического. В сборнике правил «Гражданство обычаев церковных» есть глава «Чин наказания детского», который гласит: «Розгою Дух всесвятый дети бити велит, зане розга здравия ниже мало вредит…» (7 с. 173). В отличие от христиан, у нас «на детей старались воздействовать не столько угрозами и наказанием, сколько уговорами, урезониванием и, прежде всего добрым примером» (62 с. 86). Может кто-нибудь из наших «просвещенных» граждан припомнит факты массовой резни осетин осетинами, как например, в прекрасном городе Париже за одну только ночь на день св. Варфоломея христиане католики вырезали около 14 тысяч христиан гугенотов. Вооруженное противостояние между христианами до сих пор происходит в Северной Ирландии.
Новые реформаторы осетинской культуры формой своего самоутверждения избрали критику или отрицание осетинской религии и традиций с одной стороны, и навязывание нам чуждого христианства с другой. Не имея сколько-нибудь ясных представлений о том, что такое христианство и, тем более что такое осетинская религия, они, тем не менее, делают какие-то умозаключения в пользу первого, не смотря на то, что себя считают осетинами и, наверное, лучшими из нас. О таких осетинская пословица говорит: «Кто ничего не видел (не знает), тот в очаге своем оправился» (17 с. 165), или «Ослиную голову ставили во главе стола, а она оттуда скатывалась» (17 с. 165). Однако беда нашего нынешнего положения в том, что эти головы вовсе не скатываются, они прочно занимают почетные места и являются, чуть ли не выразителями национальной идеи. Для них религия это когда есть «священное писание», класс жрецов, культовые предметы и т. п., обладая недоразвитым абстрактным мышлением, они не могут понять, как это религия может существовать не в вещах, а в душе, в идеальных формах. Ослепленные внешним блеском культовой архитектуры и искусства, они не видят мракобесие, грубость, антигуманное содержание христианства. За внешней простотой и аскетизмом осетинской религии они не способны рассмотреть внутреннюю красоту, утонченность и благородство. Однако они любят пробовать нашу религию на вкус и даже нахваливают, но для них это только еда, осетинская кухня. Вот плоть и кровь Иисуса это что-то! Немножко каннибализм, но зато какая жертва за их грехи.
Христианство как нельзя лучше подходит для идеологии, или отсутствие оной, общества потребления, оно такой же отчужденный, уже готовый товар, не требующий от человека каких либо усилий по «производству продукта» или по осознанию того, что он потребляет. Религия для современной обывательской массы это супермаркет, где они покупатели или посетители пришедшие поглазеть на диковинные товары. Мещанское сознание ориентированно на тупое потребление всего что рекламируют. Неспособный продуцировать плебейский полуум новоисправителей не может воспринять аристократическую сущность осетинской религии, где человек, прежде всего производитель, лично ответственный за совершение богослужения.
Судя по знаменитому выразителю уровня мышления местных «прогрессивных» деятелей, осетинские религиозные праздники это некие бытовые представления-перфомансы, самые крупные из которых «в той или иной форме… отмечают и осетины разных вероисповеданий, и граждане Осетии других национальностей» («67 с. 3). Возникает вопрос кто такие «осетины разных исповеданий», и с какой стати их вообще можно считать осетинами? У нас одно осетинское вероисповедание. Если человек является приверженцем иноземного культа, не имеет представлений об осетинском æгъдау или отрицает его, не говорит по-осетински, да ко всему прочему является осетинофобом, на каком основании его следует называть осетином?
Вся эта мерзкая пропаганда по приписыванию нас к разным конфессиям, вызвана стремлением расколоть наш народ, посеять семя раздора между братьями, когда один сообразно своим конфессиональным устремлениям будет ненавидеть другого исповедующего иную религию, идеология которой противна первой. Так когда-то якобы осетин – мусульманин М. Кундухов угрожал якобы осетину – христианину А. Колиеву, «снести голову шашкой» (63 с. 169), за его деятельность.
Источником распыления язвенных спор дегенеративной идеологии среди народа является чиновничество. Вырождаясь само, оно заражает смрадом плебейства, жаждой потребления все уровни сознания и мышления обывателей. «В любом обществе дух культуры в целом определяется духом господствующих в этом обществе групп. Отчасти это происходит потому, что эти группы контролируют систему воспитания, школу, церковь, прессу, театр и таким образом имеют возможность внушать свои идеи всему населению; но, кроме того, эти властвующие группы обладают и таким престижем, что низшие классы более чем готовы принять их ценности, подражать им, психологически отождествлять себя с ними» (36 с. 101).
Распространение христианства, есть признак деградации народа и, прежде всего тех, кто обладает официальной, государственной властью. Это так же признак раскола, углубления пропасти между чиновниками и народом. В самом деле, если тот или иной великий кормчий, глава администрации сего-то и того-то декларирует свою приверженность культу распятого римлянами еврея, то как он относится к нам осетинам, неужели как к язычникам? Чиновники продуцируют идеологию морального упадка, подавления здоровых сил, тем самым готовят основу для насаждения христианства, которое «возникло из психологической извращенности, могло пустить корни лишь на испорченной почве» (18 с. 203). Оглянувшись вокруг можно заключить: культиваторы знают свое дело.
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
1 Ситников А. В. Философия Плотина и традиция христианской патристики.
СПб., 2001
2 Шейнман-Топштейн В. Г. Платон и Ведийская философия. М., 1978
3 Биджелов Б. Х. социальная сущность религиозных верований осетин. Владикавказ 1992
4 Гассиев А. А. Избранные произведения. Владикавказ 1992
5 Дешнер К. Криминальная история христианства. М., 1996
6 Григорий Турский. История франков. М., 1987
7 Осипов А. А. Катехизис без прикрас. М., 1988
8 Темырханты С. Иры истори. Дзæуджыхъæу 1994
9 Капустин И. С. Особенности эволюции религии. М., 1988
10 Дидахе /Ранович А. Б. Первоисточники по истории раннего христианства. Античные критики христианства. М., 1990
11 Августин. In Ps. / Ранович А. Б. Первоисточники по истории раннего христианства. Античные критики христианства. М., 1990
12 Белов А. Б. Святые без нимбов. М., 1983
13 Крамер С. Н. Мифология Шумера и Аккада / Мифологии древнего мира. М., 1977
14 Поэзия и проза Древнего Востока. М., 1977
15 Цит., по: Осипов А. А. Катехизис без прикрас. М., 1988
16 Христианские и еврейские праздники. Их языческое происхождение. Л., 1925
17 Хачирти А. Аланика мудрость народа. Владикавказ 1999
18 Ницше Ф. Воля к власти. М., 1994
19 Цит., по: Скворцов К. Философия отцов и учителей церкви. Киев 1868
20 Юлиан Ф. К. Против христиан / Ранович А. Б. Первоисточники по истории раннего христианства. Античные критики христианства. М., 1990
21 Гумилев Л. Н. География этноса в исторический период. Л., 1990
22 Майоров Г. Г. Формирование средневековой философии. М., 1979
23 С.Э.С.. М., 1985
24 Первомайский Б. Я. К систематике патологии чувств / Эмоции и воображение. М., 1975
25 Миллер В. Осетинские этюды. М., 1881, репринт. Владикавказ 1992
26 Цаллаев Х. К. Традиции и обычаи осетин. Владикавказ 1993
27 Дьяконов И. М. Архаические мифы востока и запада. М., 1990
28 Цит., по Осипов А. А. Катехизис без прикрас. М., 1988
29 Ольшанский Д. В. Психология масс. М., 2001
30 Тертуллиан К. С. Ф. Избранные сочинения. М., 1994
31 Цит., по: Скворцов К. Философия отцов и учителей церкви. Киев 1868
32 Полное собрание творений святого отца нашего Иоанна Златоуста, Архиепископа Константинопольского. СПб., 1896 – 1906
33 Цит., по Осипов А. А. Катехизис без прикрас. М., 1988
34 Северная Осетия 28. 06. 03. №117
35 Нарты II . М., 1989
36 Фромм Э. Бегство от свободы. М., 1995
37 Цит., по Осипов А. А. Катехизис без прикрас. М., 1988
38 Будущая загробная жизнь. Новосибирск 1997
39 Апокрифы древних христиан. М., 1989
40 Мещерская Е. Апокрифические деяния апостолов. М., 1997
41 Императору Кесарю Адриану от Аристида, философа Афинского / Остроумов С. Разбор сведений Евсевия Кесарийского и бл. Иеронима Стридонского о греческих апологетах христианства второго века. М., 1886
42 Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. М., 1986
43 Геродот. История в девяти книгах. М., 1999
44 Цит., по: Угринович Д. М. Искусство и религия. М., 1982
45 Угринович Д. М. Искусство и религия. М., 1982
46 Карпушин И. И. Искусство и религия. М., 1991
47 Фрейденберг О. М. Миф и литература в древности. М., 1978
48 Цецилий; Минуций Феликс. Октавий / Ранович А. Б. Первоисточники по истории раннего христианства. Античные критики христианства. М., 1990
49 Светоний Г. Т. Жизнь двенадцати цезарей. М., 1990
50 Плиний Мл. Письма / Ранович А. Б. Первоисточники по истории раннего христианства. Античные критики христианства. М., 1990
51 Лебедев А. П. Собрание церковно-исторических сочинений. Т 2. Эпоха гонений на христиан. М. 1908
52 Ранович А. Б. Как создавались жития святых. Цит., по: Белов А. Б. святые без нимбов. М., 1983
53 Матье М. Э. Древнеегипетские мифы. М., 1956
54 Аммиан Марцелин. Римская история. СПб., 2000
55 Цит., по: Маурент Б. Крест у язычников и христиан / Происхождение креста. М., 1926
56 Северная Осетия 16. 10. 02 №194
57 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1979
58 Климент Александрийский. Увещевание к язычникам. СПб., 1998
59 Северная Осетия 3. 09. 03 №164
60 Северная Осетия 26. 11. 02 №221
61 Северная Осетия 18. 12. 01 №241
62 Дзуцев Х. В., Смирнова Я. С. Жизнь осетинской семьи. Владикавказ 1993
63 Ганич А. А. Алдар из Тагаурии / Дарьял №4, 2003
65 Кузнецов В. А. Очерки истории алан. Владикавказ 1992
66 Северная Осетия 28. 07. 03. №117
67 Северная Осетия 15. 11. 03 №216
68 Библия. М. 1992
http://www.iriston.com/nogbon/news.php?newsid=44
Моргоев Хетаг
ПРАВДИВОЕ СЛОВО1 ПРОТИВ ХРИСТИАН2
В последнее время все чаще и чаще мы слышим с разных сторон, что мы осетины – христиане, только мы об этом ничего не знали, или какие-то полухристиане-полуязычники. Данный взгляд на нашу религию и мировоззрение, выросший в пропаганду чужеродного нам культа, приносит свои ядовитые плоды, очень многие осетины действительно считают, что они «что-то такое», «типа как христиане». Однако между христианством и нашей религией существует, дистанция огромной длины, и коренные различия, на основных из них мы и обратим внимание читателя.
ОДИН НЕ ЕДИН
Мы осетины верим в одного единственного бога Хуыцау и не имеем никаких представлений о возможности бытия еще каких-то богов, хотя во всякого рода литературе часто встречаются рассуждения о некоем «осетинском пантеоне». В отличие от нас христиане, следуя своему учению, полагают, что их бог существует в трех разных лицах – ипостасях (сущностях): бог отец, бог сын, бог дух святой, которые, тем не менее, каким-то образом слиты воедино. Триединство распространенный мотив в мифологии, религии и религиозно-философских представлениях существовавших по всему миру. Христианская троица воспринята из онтологии (учении о бытии) неоплатоников. Согласно учению крупнейшего представителя неоплатонической философской школы Плотина, сверхчувственный мир (божество) состоит из трех ипостасей, образующих уровни, лестницу убывающего совершенства (1 с. 34). Впоследствии данная «неоплатоническая триада через каппадокийских богословов перешла в виде единосущной троицы (бог – отец, бог – сын, бог – дух святой) в христианский канон» (2 с. 117).
Догмат о троице был закреплен на первом (325 г.) и втором (381 г.) вселенских соборах. Данное учение всегда вызывало и вызывает споры внутри христианства между его течениями и сектами. В профаническом (бытовом) представлении троица часто воспринимается как полуслитность- полураздельность ипостасей или их иерархия. Неприятие трехликого бога осетинами вылилось, например, в термин «трийы фырттё» (сыновья трех), коим мы называли православных попов и миссионеров (3 с. 11). Этот термин и сейчас существует как оскорбление, что весьма показательно.
Содержание догмата о троице всегда оставалось малопонятным для паствы и малозначительным в культе. Чаще всего, например православные молятся Иисусу, его матери Деве Марии (Богородица) и св. Николаю Чудотворцу. До того как стать святым, последний из этой троицы прославился чудесами несколько иного рода. «На I вселенском соборе (325 г.), бывшем под председательством императора Константина Великого Николай Чудотворец (Санта Клаус. М. Х.),епископ Мир Ликийских собственноручно поколотил пресвитера Ария за его учение о неравенстве Иисуса Богу» (4. с.337). Несчастный Арий умер в Константинополе в 336г., о его смерти церковники рассказывают удивительные истории. Исполненные христианского благочестия, любви к ближнему, а также памятуя заповедь своего улетевшего на небо бога любить своих врагов, они говорят, «будто Арий умер благодаря вознесению молитвы местным епископом: лопнул пополам в общественном туалете и исчез в фекалиях» (5 с.323). Несколько иначе передает эту историю епископ Григорий Турский, он сообщает, что у Ария «в уборной вывалились внутренности через задний проход…» (6 с.45). Подобные замечательные повествования в христианстве весьма распространены, они обусловлены резким неприятием и стремлением подавить любого рода инакомыслие.
КРОВАВЫЙ БОГ РЕЛИГИ ЛЮБВИ
Христианство – одна из самых нетерпимых идеологий. Эту наиболее характерную для себя черту оно восприняло из иудаизма. Ветхий завет – законодательство иудеев освящает уничтожение всего, что каким-то образом не входит в орбиту представлений и мотиваций авторов этого священного писания. Любой представитель вида Homo Sapiens находящийся в здравом уме, ужаснется от кровожадности и жестокости «великих» библейских героев и их господа. Повествование ветхого завета пропитано ненавистью к человеку, тем более, если он поклоняется не Иегове. Библия наставляет убивать брата, дочь, жену, если они не поклонники Иеговы (см. Втор. 13, 16 – 10), она требует вырезать целые города: «Порази жителей того города острием меча, передай заклятию его и все, что в нем, и скот его порази острием меча» (Втор. 13, 15).
Последний судья и первый пророк Израиля Самуил, постарев, возвел в военноначальники, помазал на царство Саула, которому передал требование их бога: «…Теперь иди и порази Амалика. И истреби все, что у него; и не давай пощады, ему, но предай все смерти от мужа до жены, от отрока до грудного младенца, от вола до овцы, от верблюда до осла» (I Цар. 15, 3). Однако требование не было выполнено до конца, евреи не убили царя Амаликова Агага, откормленных овец и волов, и это ослушание в деле истребления всего живого вызывает сильнейший гнев кровожадного бога, резню пришлось доканчивать Самуилу (см. I Цар. 15, 9 – 35). Приемник Саула Давид (его имя значит любимец (бога)) вначале предводитель банды, на котором также обитает дух господа, став царем, ведомый своим богом, продолжает кровавую рубку. Вся его жизнь, судя по библии, проходит между постелью и резней. Этот священный документ радостно повествует о грабежах и истреблениях, ради наживы, смакует невероятные зверства, учиняемые Давидом: «И собрал Давид весь народ, и пошел к Равве, и воевал против нее, и взял ее. И взял Давид венец царя их с головы его, а в нем было золота талант и драгоценный камень, и возложил его Давид на свою голову, и добычи из города вынес очень много. А народ, бывший в нем, он вывел, и положил их под пилы, под железные топоры, и бросил их в обжигальные печи. Так он поступил со всеми городами Аммонитскими. И возвратился после того Давид и весь народ в Иерусалим» (II Цар. 12, 29 – 31). Горы разрубленных тел, ядовитый запах разлагающихся конечностей, потоки крови брызжущие со страниц книги книг, способны привести в ужас человека с нормальной психикой. Ужасно и то, что именем этого царя-садиста, стало модным называть мальчиков в Осетии. Однако Давидовы зверства это просто исполнение требований бога-изувера. Иудео-христианские пророки также с животным остервенением готовы грызть, рвать, купаться в реках крови, испытывая чувство блаженства, еще бы ведь они исполняют волю своего бога. Илья пророк своими руками зарезал 450 жрецов финикийского бога Ваала (см. III Цар. 18), чей культ конкурировал с культом еврейского Иеговы – бога отца христианской троицы. «Сегодня наука не знает документа, который с такой чудовищной последовательностью рекомендовал бы законодательным порядком истребление людей, как это делает Библия» (7 с. 94). Бог ветхого завета – Отец небесный Иисусовых проповедей «одержимый абсолютностью, как до сих пор ни одно порождение религиозной истории, и жестокостью, которую никто после этого не превзошел, стоит за всей историей христианства.… Это бог столь редкой кровожадности, что он поглотил все демоническое» (5. с. 65).
Христианство с момента своего появления ведет непрерывную борьбу со всем, что не укладывается в ее догмы и каноны. «Вся история христианства была в своих примечательных чертах историей войны, одной единственной войны вовне и вовнутрь, наступательной войны, гражданской войны, подавлением собственных подданных и верующих» (5 с. 14). Злобный «сын» новозаветных легенд в притчах-иносказаниях повелевает: «Врагов же моих тех, которые не хотели, чтобы я царствовал над ними, приведите суда и избейте предо мною» (Лук. 19, 27), (буквально зарежьте их).
Христианство в своем зародыше, будучи одной из иудейских сект, первые века своего существования само развивалось в сектах, разбросанных по Римской империи. Относительно религиозной жизни в империи, основным законом была веротерпимость, что для христиан, конечно, являлось неприемлемым. «Хотя закон и запрещал хулить и оскорблять дозволенные в империи религиозные культы, но христиане у***** не подчинялись ему, напротив считали своей обязанностью открыто (даже письменно) порицать язычество и его учреждения; в кругу верующих во Христа это считалось исповедание веры, достойной награды» (4 с.286). Набрав силу и, наконец, став носителями господствующей идеологией в государстве, христиане от слов перешли к делу. Они начали с уничтожения храмов, библиотек, школ. Христианские императоры законодательным порядком запрещали, под страхом смертной казни, отправлять традиционные богослужения. Церковные авторитеты, сами имевшие вооруженные отряды, часто пользовались услугами армии, дабы огнем и мечем насаждать любовь к ближнему. Только подобным образом христианство утвердилось в тех странах, где оно считалось государственной религией.
Войны становятся религиозными, во славу Иисуса. «Христос, воспетый уже в ранних средневековых гимнах как борец, становится теперь вообще предводителем воинства, королем, победителем»(5 с.15). Идеология христианской религиозной войны, успешно дожила до наших дней, ведь их бог и их церковь, всегда одни и те же, «даже вьетнамскую войну американские епископы объявили крестовым походом и потребовали во время второго ватиканского собора сбросить атомную бомбу на Вьетнам, чтобы защитить католические школы!»(5 с.16).
Гнусным нападкам со стороны православной церкви подверглись осетины. Потерпев поражение в своей миссионерской деятельности среди горцев, попы, как это всегда бывает, призвали на помощь своих хозяев. Царское «правительство, через полицейские органы, стало насильственно принуждать их к посещению церквей и к исполнению православных обрядов, за уклонение от которых стали подвергать преследованиям, доходящим до лишения свободы и до разлучения мужа с женой (не обвенчанные), хотя бы у них были дети, и стали распадаться семейства и разорятся хозяйства, но осетины все по прежнему продолжали бойкот православной церкви, не посещая и не исполняя ее обрядов» (8 с.152).
БОГ РАБОВЛАДЕЛЕЦ
В Осетии, как и во всем остальном мире, христианство навязывается народу «с верху», так было при царизме, так это происходит сейчас при капитализме. Разрушение собственно осетинской религии, внедрение христианства порождают эклектичные формы верований. «Под религиозным эклектизмом следует понимать такое слияние верований, которые не имеют глубоких социально-психологических корней в воззрениях народа и навязываются реформаторами и теологами в определенных идеологических и политических целях» (9 с.21).
Для чиновников насаждение христианства выгодно, христианская идеология учит повиновению властям, каково бы ни было их происхождение. На протяжении всего развития отношений церковь и власть взаимно дополняли и даже обуславливали существование друг друга. С самого начала своего возникновения христианство требует от человека покорности в отношении к своим угнетателям. Новозаветное послание к римлянам апостола Павла назидает своих читателей: «всякая душа да будет покорна высшим властям; ибо нет власти не от бога, существующие же власти от бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению; а противящиеся сами навлекут на себя осуждение» (Рим. 13, 1. 2). Далее Павел развивает эту тему: «Рабы, повинуйтесь господам (своим) по плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, как Христу, не с видимою (только) услужливостью. Как человекоугодники. Но как рабы христовы, исполняя волю Божию от души, …(Ефес. 6, 5.6). На деле Павел реализовал свои же поучения тем, что отправил раба бывшего при нем к его хозяину (см. Фил. 2. 19 – 22). Раннехристианское сочинение «Дидахе» (Учение двенадцати апостолов (II в.)) наставляет рабов в отношении к своим хозяевам: «Вы же, рабы, повинуйтесь своим господам, как образу Бога, по совести и со страхом» (10 с. 197). Теперь образ христианского бога есть образ чиновника, ведь бог, как его не моли, крышу не починит, трубы не поменяет, это зависит от начальников, если они в добром расположении духа, например, после хорошего обеда, могут выделить деньги даже на какой-нибудь диджейский фестиваль. Стадо будет счастливо. Но и хозяевам жизни не следует забывать кому возносить хвалу. Отец церкви св. Августин Блаженный напрямую ставит в зависимость состояние власть имущих от веры в христианского бога: «Сколько богатые обязаны Христу, который возмещает им убыток: если был у них раб, Христос обращает его и не говорит ему: оставь своего господина» (11 с.207).
Христианская идеология неспроста радеет за благополучие господ. В своем стремлении к обладанию материальными ценностями, церковное учение смыкается с чиновничьей жажде наживы. Христианская церковь паразит на теле народа, который на своем горбу должен возить разжиревших попов. До отделения государства от церкви, десятая часть доходов паствы присваивалась священниками. Данное положение перенесено из иудейского законодательства, обязывающего евреев посвящать десятую часть имущества богу, т. е. содержать жрецов - левитов. Христианское жречество также требует себе содержания. Апостол Павел на заре христианства красноречиво заявлял: «Или один я и Варнава не имеем власти не работать? Какой воин служит когда-либо на своем содержании? Кто, насадив виноград, не ест плодов его? Кто, пася стадо, не ест молока от стада?... Разве не знаете, что священнодействующие питаются от святилища? Что служащие жертвеннику берут долю от жертвенника? Так и Господь повелел проповедующим Евангелие жить от благовествования» (1 Кор. 9, 6.7.13.14).
Став официальной религией, христианство, законодательным порядком, утвердило свое положение, «все подданные империи были обложены налогом в пользу духовенства в размере 1/10 части своих доходов» (4 с.333).
Церковь и ее институты являются крупнейшей коммерческой организацией. Помимо налога, у христиан, любое обращение к богу посредством попов, приносит доход, будь то молитва живых за умерших, зажжение свечей, обряд крещения. Чтобы стать христианином, нужно заплатить деньги. Монастыри были мощными финансово-торговыми организациями, а также рабовладельцами. Например, основанный св. Сергием Радонежским Троице-Сергиева Лавра в 1592 г., имел в распоряжении 100 деревень, через 200 лет ему принадлежало 106500 крепостных крестьян. Ко всему прочему монастырь являлся крупным кредитором царского двора (12 с. 170). В России «ортодоксальной церкви принадлежала до 1917 г., треть огромного русского богатства» (5 с. 17).
Христианская церковь выполняет функцию Иисуса богочеловека – посредника между богом-отцом и людьми. Присвоив исключительное право быть связующим звеном между их богом и их паствой, попы заняты обеспечением своего достатка. В отличие от христиан, у нас отсутствует класс паразитирующих, алчных посредников. Общение между нами и богом происходит напрямую. Любой дееспособный мужчина, а иногда и женщина, может выполнять функцию жреца. Существующие у нас дзуары лёгтё – лица, которых мы выбираем из своей среды, а не как у христиан, когда в приход кто-то назначает кого-то. Расходы, связанные с отправлением осетинского культа в конечном итоге идут на благо семьи или конкретного человека, а не в доход каким-то търийы фырттём.
Любовь к золоту обуславливает освящение христианской идеологией, неравенства среди людей, среди самих христиан «избранных детей» есть еще более избранные. «Ведь по учению церкви, царь есть помазанник божий, представитель бога на земле, а потому владыка жизни и имущества подданных» (4 с.307). Подобные общественные отношения проецируются на сверхъестественный мир. По данной модели бог есть деспот люди его рабы. Резкое разделение мира на две противоположные сферы божественную и человеческую, характерно для ближневосточных культур, из которых христианство черпало идеи и образы. Сотворение человека, уже в наиболее древних шумерских мифах, обусловлено его служением богам. В одном из вариантов мать богов Намму – первоначальное море побуждает Энки – бога воды и мудрости, говоря ему: «О мой сын, поднимись с ложа… мудрое сделай, сотвори богам слуг, да порождают себе подобных… участью человека,… на веки веков будет служение богам – возделывание и орошение полей, и сооружение для них храмов и святилищ» (13 с. 149). Чувство полной зависимости и покорности человека перед высшими силами отражены в хеттском гимне солнцу:
«Человек твой раб…
Человека что богами всеми
Был возненавиден и отвергнут,
Пренебрегнутого возвращаешь
Ты к себе. Ты милостив к нему.
Человека этого, раба
Своего, ты защищаешь Солнце
Хлеб и пиво в жертву принести
Для тебя всегда готов он, Солнце
Верного раба возьми ты в руку!» (14 с. 233)
В христианстве положение человека по отношению к богу ужесточается. Здесь два мира находятся в антагонизме. Человечество, согласно их священному писанию, возникло в результате непослушания Адама. А посему люди существа падшие. Вся их жизнь должна быть направлена на осознание своей ничтожности и покорному служению богу, а точнее его представителям на земле. В «Кратком православном молитвослове» выпущенном Московской патриархией в 1955 г., человек характеризуется как: «смиренный и окаянный раб (с.12), грешный раб,… судный и нечистый (с.20), грешный и недостойный раб (с.22), рабы непотребни (с.27)» (15 с. 206). Христианская идеология требует самоотречения человека от самого себя. Любовь к их «Отцу» должна быть обусловлена полным отсутствием чувства собственного достоинства, попы называют его гордыней. «Любящий отец» требует собачьей преданности, которая должна быть осознана; как это выражено в стихах одного протестантского сборника песнопений: «Я – падаль, годная, чтоб ворон лишь клевал,
Грехами изувеченный калека,
Земные все грехи в себя впитал,
И стал я непохож на человека.
О господи, ты пса, меня, прими,
Кинь милости обглоданную кость,
Рукою властной за уши возьми
И в рай небесный брось» (16 с. 55).
Нам осетинам чуждо подобное тошнотворно-покаянное раболепство перед богом. У нас нет противопоставления человека и бога, «традиционное понимание Бога, как равного и доступного людям существа, в осетинской мифологии держится в сознании народа и передается пословицей «Бог творится человеком» (17 с. 24). В осетинском сознании «сила народная представляется выше божественной, люди предпочитают немилость божью, немилости людской» (17 с. 21).
Насаждение христианских ценностей и мировоззрения с верху в нашей среде имеет целью создать чувство апатии и покорности перед чиновниками, возбудить патологию не противления их беззакониям. В этом стремлении христианская церковь является инструментом. Всегда зависимая от светских властей и заискивающая перед ними, свою паству (стадо) она учит повиновению: «Мало ли мы терпим бед и напастей, скорбей и несчастий, нужд и болезней и другого много; оскорблений, неудовольствий, потерь, клевет, лишений? Будем же принимать все это как данное нам Богом для блага же нашего, будем благодарить Бога и за это…» (7 с. 163). В антагонистическом обществе, где население в массе своей (осознает оно это или нет) так или иначе подчинено и обслуживает небольшую группу или класс людей, обладающих реальной властью, культивирование идеологии покорности среди низших классов является важной задачей для власть имущих. «Учение и религия «любви», подавления самоутверждения, страдания, терпения, взаимопомощи, взаимности в слове и деле может иметь внутри таких классов очень высокую ценность, даже с точки зрения господствующих; ибо они подавляют чувства соперничества, мстительности, зависти – чувства, слишком естественные для обездоленных; даже в форме идеала смирения и послушания они обожествляют в глазах этих слоев рабское состояние подвластных, бедность, болезнь, унижение. Этим объясняется, почему господствующие классы (или расы) и отдельные индивиды всегда поощряли культ самоотвержения, евангелие униженных, «Бога на кресте» (18 с. 161).
Христианство, возникнув в рабовладельческом государстве, ориентированно на поддержку низших классов и идеологически обосновывает их состояние божьим промыслом. С другой стороны оно также поддерживает власти и призывает паству к повиновению им, тем самым, разделяя человечество на более и менее угодных их богу. Осетинская религия не знает подобного разделения, каждый человек, кто бы он ни был достоин награды за свои труды и поведение. Христианство – религия рабов и рабовладельцев, осетинская религия – религия свободных личностей.
ЗАЧЕМ НУЖЕН РАЗУМ?
Христианство, будучи религией редуктивной во всех формах и проявлениях, своей целью ставит подавление мыслительной деятельности человека. Христианская идеология освящает слабоумие, тупость и просто безумие, вспомнить хотя бы о культе юродивых – людей психически больных, особопочитаемых у христиан. С другой стороны в христианстве всячески умаляется значение человеческого разума, он вообще отвергается. Новозаветный Иисус, назидая своих учеников, угрожал им: «…если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мат. 18, 3). Для понимания смысла данной угрозы, следует рассмотреть ветхозаветный рассказ об обольщении змеем Евы – жены первочеловека Адама, и познания ими добра и зла, осознания своей наготы (см. Быт. 3). Познание добра и зла в метафорическом смысле имеет значение мышления взрослого человека; именно это мышление явилось, по идее авторов книги Бытия, причиной изгнания первочеловека из эдемского сада. Учитель церкви Феофил Антиохийский полагал, что: «Адам был сотворен младенцем» (19 с. 98), т.е. обладал умом младенца.
Осознание своей наготы – начало культурного развития, в Ветхом завете описывается как противление воле бога. Это положение нашло полное отрицание в античной философии и у критиков христианства. Несовместимость ценностей отразил в своем произведении «Против христиан» император Юлиан: «А то, что бог запретил созданным им людям познание добра и зла, разве это не верх нелепости? Ведь что может быть глупее, чем не уметь различать добро и зло? Ведь такой человек, очевидно, не будет избегать дурного, и стремиться к хорошему. А главное – бог запретил человеку пользоваться рассудком; ведь, что различение добра и зла – дело рассудка, ясно и дураку. Таким образом, змей, скорее благодетель, чем губитель рода человеческого» (20 с. 401).
Непринятие еврейского бога, препятствующего познанию человеком добра и зла, вылилось в философию и идеологию христиан гностиков - офитов, в которых змей стал помощником человека (21 с. 126).
Иисусово требование «умалиться как дитя» имеет целью избавить человека от мышления взрослого, вернуть его в состояние незнания «добра и зла», в котором находились живущие в раю Адам и его жена до грехопадения. Христианская идеология использовала это положение как направление проповеди на неграмотные, низшие слои населения и в частности на детей, что отмечают свидетели распространения новой идеологии.
Требование «стать как дитя» использовалось также в толковании библейских сказаний и поучений, для понимания «истинного» смысла которых «ум должен возвратиться к своему первозданному, младенческому состоянию, в котором он был бы прозрачен для любых внушений» (22 с. 148).
Христианская проповедь, прежде всего, была призвана воздействовать на чувственный мир человека. Рассказы о чудесах, необъяснимых разумом, должны были усилить отрицание знания (мышления), подмененного верой. Мудрость – мышление – в проповедях Иисуса вообще отрицается как нечто противное богу: «В тот час возрадовался духом Иисус и сказал: славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл младенцам; ей, Отче» ибо такого было Твое благоволение» (Лук. 10, 21).
Отрицание мышления в христианской идеологии редуктивно по своим характеристикам и последствиям. Оно служит средством возвеличивания неграмотных и не имеющих возможности вырваться из круга униженных, которые в этой идеологии видят оправдание своего положения. Подобная установка используется для отрицания традиционных связей индивида, достигающего определенного интеллектуального развития в определенной культуре, являющейся условием возникновения мышления. «Мышление, высшая ступень человеческого познания, процесса отражения объективной действительности. Позволяет получать знание о таких объектах, свойствах и отношениях реального мира, которые не могут быть непосредственно восприняты на чувственной ступени познания. Мышление человека имеет общественно историческую природу, неразрывно связанно с практической деятельностью» (23 с. 848).
В христианской идеологии редукция сознания проходит обратно от мышления к чувствам, которые, в свою очередь, делятся на высшие и низшие. «Низшие чувства (эмоции) носят врожденный, безусловно-рефлекторный характер, они тесно связаны с инстинктами: половым, пищевым, оборонительным (самосохранение), ориентировочным, родительским …. Высшие чувства филогенетически возникают на основе низших, но более тонко дифференцируются, имеют условно-рефлекторный характер, приобретаются в процессе развития человека. Воспитываются, вырабатываются социальной средой, хотя не с одинаковым успехом у разных людей» (24 с. 11). Христианская проповедь аппелирует к чувству, которое становится самодостаточным для восприятия христианского учения. Важнейшим элементом здесь становится выработанное в процессе социокультурного развития религиозное чувство веры.
На протяжении всей истории своего господства, христианская церковь уничтожала все, что не входило в рамки выработанных ею представлений. «Ненависть христианской церкви, как и иудейской, проявлялась ко всем важнейшим сторонам человеческой культуры, особенно к свободе мысли, научным исследованиям и искусствам. Кровавые гонения и ужасы, бывшие последствием этой ненависти, составляют главное содержание истории с 4 до 18 веков» (4 с. 343). Власть церкви, прежде всего, выражается в уничтожении интеллектуальных достижений человечества. В 389 г. Александрийский патриарх Феофил во главе монахов-фанатиков сжег самую большую, из известных истории, библиотеку. Его племянник и приемник патриарх Кирилл стоял за убийством христианами руководительницы Александрийской академии девы Ипатии, она была первой в античном мире математиком. На нее напала толпа монахов, разодрав одежды ее, приволокли в соседнюю церковь, где чтец Петр ударом дубины размозжил ей голову, затем тело разрезали и устричными раковинами отодрали кожу, после чего останки бросили в огонь. Однако на этом христиане не закончили свои надругательства над Ипатией, история ее убийства легла в основу жития св., великомученицы Екатерины (7 с. 37). В 529 г., император Юстиниан I закрыл афинскую академию, основанную Платоном, и просуществовавшую 900 лет. Целые столетия церковь запрещала пастве обращаться к врачам, спасение должен приносить святой дух и молитва. «В 1564 г., инквизиция приговорила врача Андрея Везалия, основателя новейшей анатомии, к смерти. Так как он расчленил труп и установил, что у мужчины ребро, из которого сотворена Ева, вовсе не отсутствовало» (5 с. 24). В христианстве любое стремление к познанию, объявляется грехом, если это не стремление к познанию их бога. Православный богослов В. Гуляев в своих «Катехизических беседах» наставляет: «все другие знания: ремесла, искусства, науки – должны быть озаряемы и подчиняемы богопознанию. Без этого условия они будут не только бесполезны, но даже вредны» (7 с. 236).
Христианское учение отрицания мыслительной деятельности человека противоположно традиционной осетинской морали освящающей пытливость ума и обретение знаний. Осетинская мудрость гласит: «путь разума (есть) носитель счастья» (25 с. 687). «Дороже ума ничего нету», «Ум одна часть, свет – другая» (42 с. 52). В отличие от христианского бога, которому угодны тупые, косные, послушные воле попов человеки, о своем боге осетины говорят: «думай больше, неразумных Бог наказывает» (17 с. 186). В свое время царское правительство, с целью духовного закабаления и русификации осетин, создавало у нас церковноприходские школы, осетинский историк Темырханты Сослан, назвал эти действия: «мертвящий дух святой Руси» (8 с.152). Однако «осетины, отдавая своих детей в духовные училища или семинарии, хотели видеть их потом, по окончании учебы, не в роли миссионеров и священников, а на гражданской службе по линии народного образования, медицины, сельского хозяйства и т. д.» (26 с. 54). Большинство из подобных учебных заведений, в конце концов, пришлось преобразовать в обычные светские школы и училища, в которых нуждался наш народ. Как отмечал осетинский философ А. Гассиев, сам окончивший Киевскую семинарию, но порвавший с христианством: «Искренно сочувствуют школьному делу осетины» (4 с. 245).
Христианские идеологи, выступая против разумной деятельности человека, борются с самой его сущностью, с тем, что вычленяет нас из животного мира, «стимул поиска («что это?») заложен в физиологии человека» (27 с. 32). Ненависть к человеку заставляет христианских теологов разрабатывать целые концепции «о грехе пытливости». По мнению православного богослова Е. Попова: «Если пути божьи, в каком либо деле необъяснимы, излишне старание познать, откуда они или к чему ведут, смелое толкование их для других составляют грех; потому что тут начинается высокоумие, близка опасность заблудится» (28 с. 240). Как мы говорили выше христианское отрицание мышления, вызвано стремлением подавить анализ и осмысление человеком положений христианской догматики, переориентировать его на тупое восприятие готовых формул, это и есть христианская «вера».
ВЕРА В ХРИСТИАНСТВЕ
В основе любой религии лежит вера. «Вера – чувство, создающее иллюзию познания и реальности того, что создано фантазией с участием этого же чувства. Вера является обязательным компонентом религиозного сознания» (29 с. 255). Вера не нуждается в каких-либо доказательствах. В христианстве чувство веры становится требованием, инструментом, отрицающим какую-либо возможность постижения кроме как через веру.
Психологически требование веры в христианстве вызвано необходимостью подавить сомнения, какие-либо проявления анализа, выходящие за рамки установленной позиции. В Павловых посланиях, вера является инструментом разрыва человека с традицией, к которой он принадлежит, или в условиях люмпенизации городских низов, среди которых велась проповедь, вера становится самодостаточным элементом, не требующим подтверждения или обоснования путем ритуальных действий или обрядности. В христианстве вера выступает как средство в борьбе с еретическими направлениями, а также как установка на безусловное принятие догматических положений. Апологет Тертуллиан в сочинении «О прескрипции [против] еретиков» излагает свое Правило (символ) веры после чего заключает, что это правило «не вызывает у нас никаких вопросов, - их выдвигают только ереси, и эти вопросы создают еретиков» (30 с. 112). Согласно апологету сама «вера заключена в Правиле; в ней ты находишь закон и спасение за соблюдение закона. Начитанность же состоит в любопытстве, обладая одной лишь славой за рвение и опытность. Пусть любопытство уступит вере, … Не знать ничего против Правила веры – это знать все» (30 с. 113).
В вопросе об отношении христианства и античной философии вера выступает как инструмент отрицания «языческой мудрости», а также как средство подавления ставших бессмысленными рассуждений о природе бытия (и в конечном итоге рассудочной деятельности). Согласно учителю церкви Лактацию: «Мудрости надобно искать там, где видим невежество, под покровом которого Бог заключил сокровище мудрости и истины» (31 с. 351). Св. Отец церкви Иоанн Златоуст не оставляет места не только философии, но и попыткам анализа вообще. Для отца церкви вера единственный путь к спасению, она требует очищения (катарсис) ума. «Когда Бог объявляет что-нибудь, то сказанное дерзко… (Мы безумные ради Христа (I Кор. 4, 10). Это безумие разумнее всякой мудрости; потому что чего не могла достигнуть внешняя (языческая) мудрость, то совершенно буйством о Христе оно разогнало мрак вселенной, оно принесло свет ведения. Но что такое буйство о Христе? То, когда мы укрощаем собственные помыслы, тянущиеся безвременно, когда освобождаем и очищаем свой ум от внешнего учения, чтобы, когда нужно принимать Христово учение, он был у нас свободен и очищен для принятия божественных вещаний» (32. I с. 493).
Вера в христианстве ценна сама по себе, она не стоит ни в какой связи с нравственностью или моралью. Христианин может убивать, красть, насиловать, совершать любые тяжкие грехи и преступления, однако если он верит в искупительную смерть Христа, ему все простится. Сам Иисус, уже прибитый к кресту3, обещает пребывание с ним в «царстве небесном» злодею, распятому рядом с ним и уверовавшего в божественность «царя иудейского» (см. Лук. 23, 39 – 43). Православный богослов И.Д. Успенский доктрину «веры» в христианстве определяет следующим образом: «Вера в господа Иисуса Христа, как необходимое условие для личного спасения человека, не может быть заменено ничем – ни соблюдением норм общечеловеческой этики, ни добродетелью самой по себе» (7 с. 195). Следуя этой модели, человек, будь он трижды праведным, но, не веря христианской проповеди, никогда не «спасется», другое дело грешник, но христианин. Собственно на грешников и рассчитана христианская вера.
СНОСКИ
1 Название книги Цельса II в..
2 Название книги императора Юлиана (331 – 363 гг.).
3 Римляне распинали приговоренных к казни на столбе с перекладиной, имевшем форму буквы «Т». Крест как символ (как и все остальные элементы культа) был заимствован христианами из традиционных религий.
(продолжение)
БОГ ПОРОКА
Христианство – религия греха, здесь все направленно на его оправдание, распространение и подчинение ему. Сам Иисус о своей миссии говорит: «не здоровые имеют нужду во враче, но больные; Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Мар. 2, 17). Этого Иисуса – бродячего еврейского проповедника, каковым изображают его евангельские легенды, в доме фарисея Симона, помазывает миром некая грешница (см. Мар. 14, 3 – 9; Лук. 7, 37 – 50), в христианской традиции она отождествляется с проституткой, одержимой семью бесами Марией из Магдалы (Мария Магдалена). Греческое слово «Христос» отглагольное от «Хрио» - мазать, умащать: проститутка Мария Магдалена помазала Иисуса – сделала его Христом – помазанником. По преданию она первая из людей увидела «воскресшего» Иисуса и воскликнула: «Христос воскрес!». Теперь, вслед за бесноватой проституткой, нам осетинам предлагают кричать тоже самое. Христианская идеология требует признания греховной сущности человека. Данное представление заложено в ветхозаветной истории грехопадения первочеловека Адама и его жены, и изгнание их из рая. Согласно христианскому учению, человек рождаясь, становится носителем порока, безвинные младенцы, абсолютно беззащитные, не имеющие никаких мыслей, уже ответственны за грех библейского Адама и его жены. Человек в христианстве рождается и живет для искупления грехов, сам факт его рождения уже грех. Изощренный садизм христианской идеологии проявляется во вдалбливании человеку осознания своей греховности с самого детства. Православный учебник закона божия велит ребенку думать о своих грехах и преступлениях: «Тогда ты начнешь ясно видеть и живо чувствовать, что сердце твое испорченно и развращенно, душа твоя осквернена и ты сам не что иное, как раб греха и страстей, которые совершенно овладели тобою и не допускают тебя приблизиться к богу. Начнешь также видеть, что в тебе нет ничего доброго, а если ты и имеешь несколько добрых дел, то все они перемешаны со грехом и не суть плод истинной любви, но порождение разных страстей и обстоятельств и проч.; и тогда обымет тебя страх, печаль, горесть и проч.; страх от того, что ты находишься в опасности погибнуть, печаль и горесть от того, что ты так долго и у***** отвращал слух твой от кроткого гласа господа, зовущего тебя в царство небесное, и что ты так долго и безбоязненно прогневал его своими беззакониями…» (33 с. 185). Христианский мир расколот надвое, человек – порождение греха, изначально принадлежит сатанинской его части. Согласно церковной идеологии «все люди грешники. Ни в ком добра нет. Все только на преступление способны,… а если что доброе совершается в мире, так то от бога» (7 с. 169). Иоанн Златоуст учит: «Хотя бы кто был праведен, хотя бы тысячу раз праведен и достиг до самой вершины, так что отрешился от грехов, он не может быть чист от скверны; хотя бы он был тысячу раз праведен, но он человек… Невозможно человеку быть безгрешным» (32 I с. 854). В отличие от христиан, осетинская идеология, относительно природы человека, признает, что «человек - не греховное существо. Он родился не для замаливания грехов своих, а для жизни. Рождается человек один раз и рождается, чтобы жить. Надо жизнь у жизни требовать» (42. 27.14), говорит осетинская мудрость. Идея греховности мира является основополагающей в христианстве. Она создает представление об их боге и отношении между ним и человеком. Иоанн Златоуст восклицает: «Подлинно, ничто так не приятно богу, как если кто считает себя в числе величайших грешников» (32. VII с. 33). Ему вторит заезжий к нам поп епископ Феофан, по его христианскому разумению: «чем больше человек осознает свою греховность, тем более он становится близок к Богу, а значит и очищается, и духовно приобретает» (34 с. 8). «Не согрешишь, не покаешься», говорит христианская пословица, понуждая к греху для обращения к их богу. В отличие от христиан нам не требуется совершать грехов: «бояться надо греха» (17 с. 74), говорит осетинская мудрость. Для нас безгрешная жизнь ценна сама по себе. «Молится Богу неудивительно, надо быть чистым» (17 с. 72).
Христианская идеология греха призвана вселить в человека страх перед посмертным воздаянием поставить его в рабскую зависимость от церкви – попов, которые одни только могут прощать грехи. Будучи коммерческой, мошеннической организацией, церковь сначала распространяет заразу греха, затем, за определенную плату, дает «избавление» посредством покаяния или на самом деле преступников и уродов, либо несчастных, запуганных людей. Търийы фырттё их называют «нищие духом» - это «осознающие недостаточность своих собственных сил для исцеления от грехов – те, которые себя по своей воле смиряют и уничижают» (7 с. 183).
Вся жизнь человека, по замыслу христианских идеологов, регламентируется десятью заповедями, которые внушаются страхом (см. Исх. 20, 1 – 20), а также учением о семи смертных грехах4. Это особо тяжкие грехи, которые, будучи нераскаянными, могут привести к вечной гибели: тщеславие, зависть, гнев, уныние, чревоугодие, блуд, жадность. В отличие от христианской, осетинская идеология не знает абсолютно подавляющего принуждения исходящего от бога. Вырабатывая нормы бытия человека, осетинская народная мысль, заключает и передает их в образах и поведении героев кадагов, легенд, притч, как пример достойного поведения (или наоборот). Например, чревоугодие – смертный грех в христианстве, нарушение которого грозит адовыми муками. Осетинское самосознание борется с этим пороком совсем иначе. В одном из кадагов о нарте Батразе повествуется как он на кувде, который длился неделю, «куска ко рту не поднес,… но пел веселее других и танцевал лучше всех» (35 с. 270). Свое поведение Батраз объясняет рассказом о том, как он с товарищами, будучи на охоте, на привале нашли маленький мешочек, его наполняли водой, но он никак не наполнялся, растягивался все больше и больше. Старшие сказали: «Это человеческий желудок, и ничто другое. Только желудок нельзя наполнить. Еще никто на свете не смог узнать его полной меры». С той поры я – говорит нарт Батраз – никогда больше не старался наполнять свой желудок: чрезмерная еда – тяжелая болезнь. Стал я себя приучать. Делил чурек на четыре части, три части съедал, остальное оставлял, силы мои не убывали, и работал, как прежде. После этого стал [я] утолять голод половиной чурека, будто целым» (35 с. 270). Как мы видим, осетинская традиционная система воспитания дает пример – хочешь быть героем, поступай также. Нет никакого внешнего принуждения, нет запугивания адом, страха перед богом. Здесь важны внутренняя воля человека, его способность действовать и самому осмысливать свои поступки. В одной из осетинских притч рассказывается, как черт изготовил араку и предложил отведать ее Уастырджи. Попробовав араку, Уастырджи сказал черту: «тот, кто выпьет три бокала этого напитка, будет похож на меня, а кто больше на тебя». Опять-таки человеку предлагается свободный выбор на кого ему быть похожим, на небожителя или на черта. Именно похожих на последнего, в первую очередь привлекает христианское учение. Безвольные, неспособные самостоятельно противостоять собственным порокам, эти бесоподобные находят защиту у страха. Для всякого рода наркоманов, алкоголиков, дегенератов всех мастей идеология греха является удобным адаптивным элементом. Страх перед христианским богом-карателем, а адовыми муками, как внешнее принуждение, заставляет их как-то противодействовать, а точнее подавлять пагубную зависимость. Не имея внутренней убежденности и воли, они от одной зависимости, попадают под другую. Под покрывалом страха эти субъекты чувствуют себя очень комфортно, называя это чувством любви к богу, который дает прощение. Христианское религиозное чувство следует определить «как чувство абсолютной зависимости. Это определение подходит ко всякому мазохистскому чувству» (36 с. 147).
Христианское учение редуктивно, идеология греха здесь говорит о том, чего не нужно делать, чтобы умереть безгрешным и избежать адовых мук. Осетинская идеология говорит о том, что нужно делать, чтобы жить безгрешным, достойным человеком, она направлена на воспитание свободного, мыслящего человека не подавленного осознанием собственной вины перед богом. Воспитание происходит не по схеме бог – грешник, а достойный пример – человек. Христианство – религия плебеев и дегенератов, осетинская религия – религия героев и аристократов.
Человек стоит в центре осетинского мироощущении и миропонимания. В отличие от нас, в христианстве, человек, его душа всего лишь поле борьбы между их богом и их дьяволом. Дьявол – лучший друг попов и дегенератов. Первые объясняют несовершенство мира происками сатаны, он даже Иисуса – бога искушал (см. Мат. 4, 1 – 11). Обоим дьявол просто необходим для оправдания собственной деструктивности и неспособности нести личную ответственность за свои деяния. Совершенные прегрешения, преступления они объясняют кознями сатаны, вселением бесов и подобной чушью. Поскольку дьявол заставляет грешить, согрешив, христианин обращается к богу за прощением, становится ближе к нему. В христианстве дьявол – путь к Христу, он брат бога, они идут рука об руку.
Страх перед вечными муками это любовь христианского бога к человеку. Отец церкви Григорий Богослов назидает стадо: «Я всегда говорю, что геенна не менее показывает провидение божие, как и царство. Поелику геенна содействует царству, понуждая туда людей страхом. Не должно думать, что геенна есть дело жестокости и бесчеловечия: напротив, она есть дело милосердия, и многого человеколюбия и попечения и любви к нам» (37 с. 149). Согласно христианскому учению, в аду будут пребывать те, кто не раскаялся в своих грехах и не прошел обряд крещения, т. е. не христиане, как мы осетины. Данте отвел не крещенным первый круг ада в своей «Божественной комедии» (4, 31 – 40). В православном учении души умерших должны пройти через мытарства, «но проходят мытарствами только души христиан, души же не верующие во Христа не допускаются даже до мытарств. Заметьте и то – говорили ангелы блаженной Феодоре, - что этим путем восходят и подвергаются испытанию в мытарствах только те, которые просвещены верою и святым крещением; а неверующие иудеи, идолопоклонники и магометане сюда не приходят, потому, что еще до разлучения от тела они душами своими принадлежат аду; а когда умирают, бесы берут их души без всякого испытания, как свое наследие и низводят в пропасть гееннскую» (38 с. 62).
Отвратительное бесчеловечное христианство дает надежду крещеным убийцам, садистам, ворам, насильникам, проституткам и не оставляет шансов праведникам, не отдавших себя под власть попов.
СЕМЬЯ В ХРИСТИАНСТВЕ И В ОСЕТИНСКОЙ ТРАДИЦИИ
В культурно-историческом развитии человечества семья, как общественный институт является важнейшим достижением. Очевидно, идеология сколько-нибудь разработанной религиозной системы освящает семейные отношения. Но христианское учение стоит в стороне от человеческой морали. Судя по новой части их священного писания, семейные отношения либо противны бродящему по Галилее и Иудее богу, либо просто уступка греховному человеческому существованию на земле. Новозаветный Иисус в своих проповедях призывает к разрыву индивида с семьей, что является условием для того чтобы стать учеником Иисуса, и в конечном итоге достичь «царства небесного» и воскресения: «Если кто приходит ко мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником» (Лук. 14, 26). В этой проповеди Иисус переориентирует учеников с любви к родителям на любовь к богу, т. е. к самому себе, которая для усиления эмоциональной зависимости должна быть обусловлена ненавистью к отцу и матери. Относительно общности человеческого коллектива, пока еще не вошедшего в число Иисусовых последователей, он определяет свою миссию следующими словами: «Огонь пришел я известить на землю, и как желал бы, что бы он уже возгорелся! Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение; Ибо отныне пятеро в одном доме станут разделяться: трое против двух, и двое против трех; Отец будет против сына, и сын против отца; Мать против дочери и дочь против матери; свекровь против невестки своей, и невестка против свекрови своей» (Лук. 12, 49-53). Семейные связи подразумевают наличие какого-то имущества, что также отвергается Иисусом: «Так всякий из вас, кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником» (Лук. 14, 33). Разрушение семьи, разделение и отрыв индивидов от традиционных связей есть условие для сплачивания новой Иисусовой общности – церкви, что так же является условием вечной жизни: «И всякий, кто оставит дома, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную» (Мат. 19,29). Порвавших родственные связи Иисус наставляет: «А вы не называетесь учителями, ибо один из вас Учитель – Христос, все же вы братья; И отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который на небесах» (Мат. 23, 8. 9). По учению Иисуса, евнухи более других достойны надежд на воскресение: «Говорят Ему ученики Его: если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться. Он же сказал им: не все вмещает слово сие, но кому дано; Ибо есть скопцы, которые из чрева матернего родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит» (Мат. 19, 10-12). Данное положение явилось основанием, для некоторых особо преданных делу распространения христианства субъектов, добровольно лишить себя половых органов. Так поступил знаменитый теолог, патрист Ориген. Впоследствии возникла секта скопцов. Довольно распространенная и влиятельная в дореволюционной России, она почти полностью была уничтожена в тридцатые годы прошлого столетия. Ради того, чтобы быть похожими на бесполых ангелов эти изуверы отрезали признаки половой принадлежности у мужчин и у женщин.
В апокрифическом евангелии от Фомы Иисус выступает против деторождения: «Женщина в толпе сказала ему: Блаженно чрево, которое выносило тебя, и [груди], которые вскормили тебя. Он сказал ей: Блаженны те, которые услышали слово отца [и] сохранили его в истине. Ибо придут дни вы скажете, блажено чрево, которое не зачало, и груди которые не дали молока» (39 с. 259).
Седьмая глава первого послания к коринфянам Апостола Павла посвящена вопросам брака. Павел не возбраняет брак, ратует за соблюдение супругами своих обязанностей, дабы избежать блуда. Брак для Павла есть уступка человеческой сущности или, точнее, сложившимся социокультурным нормам. В отличие от проповеди Иисуса, Павел не настаивает на полном разрыве с семьей, хотя и признает безбрачие высшим состоянием, нежели супружество: «Ибо желаю, чтобы все люди были, как и я; но каждый имеет свое дарование от Бога, один так, другой иначе» (I Кор. 7, 7). Девственность, вслед за безбрачием, - положительное качество человека: «Относительно девства я не имею повеления Господня, я даю совет, как получивший от Господа милость быть Ему верным. По настоящей нужде за лучшее признаю, что хорошо человеку оставаться так» (I Кор. 7, 25. 26). Вступающие в брак, по Павлу, не грешат: «Но таковые будут иметь скорби по плоти» (I Кор. 7,22). Безбрачие здесь тесно связано с эсхатологическими чаяниями первых христиан: «Я вам сказываю, братья: время уже коротко, так что имеющие жен должны быть, как не имеющие; … И пользующиеся миром сим, как не пользующиеся; ибо проходит образ мира сего» (I Кор. 7, 29. 31). Далее Павел развивает идею отказа от мирских связей (главные из которых межличностные), которые, согласно христианской проповеди, препятствуют в полной мере посвятить себя богу (в конечном итоге – христианскому учению), требующего полного подчинения индивида себе: «А я хочу, чтоб вы были без забот. Неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу; А женатый заботиться о мирском, как угодить жене. Есть разность между замужнею и девицею: незамужняя заботиться о Господнем, как угодить Господу, чтоб быть святою и телом и духом; а замужняя заботиться о мирском, как угодить мужу. Говорю это для вашей пользы, не с тем, чтобы положить на вас узы, но чтобы вы благочинно и непрестанно служили Господу без развлечения» (I Кор. 7, 32 – 35).
Очевидно, что первые христианские проповедники, хотя и проповедовали безбрачие (т.е. не иметь семью), однако допускали возможность (и практиковали) путешествие и сожительство с женщиной вне брака. Апостол Павел, отвечая на нападки со стороны конкурирующих групп, сначала апеллирует к своей близости к Иисусу, которая призвана освящать его поступки: «Не Апостол ли я? Не свободен ли я? Не видел ли я Иисуса Христа, Господа нашего? Не мое ли дело вы в Господе?» (I Кор. 9,1). Затем Павел настаивает на праве свободного общения с противоположным полом: «Или не имеем власти иметь спутницею сестру, жену, как и прочие Апостолы, и братья Господни, и Кифа?» (I Кор. 9, 5).
Выражением христианской идеологии отрицавшей семейную мораль являются повествования о проповедниках, которые свободно сожительствуют со всякого рода девицами или живут за счет богатых, развратных матрон. Наиболее раннее из подобных сочинений «История Феклы», рассказывает о том, как девушка Фекла была обручена за молодым человеком. Однажды наслушавшись проповедей апостола Павла, она сбежала из дома и сделалась, так сказать, спутницею нашего апостола. За ревностное служение Павлу (и конечно Христу), Фекла удостоилась чести учить и проповедовать, и не могла не стать святой. В данном произведении мы встречаем описание апостола Павла, он был: маленького роста, лысый, с кривыми ногами, с выгнутыми коленями, с большими глазами, сросшимися бровями, с длинным носом. Заключает этот портрет замечательный, истинно христианский вывод: «он был очень симпатичен и был похож не то на ангела не то на человека» (40 с. 431). Теперь мы знаем, как выглядят христианские ангелы.
Как бы ни была привлекательна «свободная любовь» и разврат, в конечном итоге, для христианских пастырей, идеологи христианства все-таки не могли не уступить человеческой сущности стоящей на пути культурного развития. В том же Новом завете, тот же апостол Павел увещевает: «Жены, повинуйтесь своим мужьям… Мужья, любите своих жен…» (Еф. 5, 22 – 25).
«Дети, повинуйтесь своим родителям в Господе.… И вы, отцы, не раздражайте детей ваших, но воспитывайте их в учении и наставлении Господнем» (Еф. 6, 1 – 4). Впоследствии, не дождавшись скорого пришествия Иисуса Христа, церковники стали даже ратовать за сохранение семьи, но только с целью приращения своего стада. Больше стадо – богатее церковь.
Идейной основой призывов Иисуса к разрыву семейных, социальных, культурных связей является обезличивание индивида, утрата им социального статуса, дабы затем он влился в новую общность, имеющих родство только по признаку принадлежности к общине Иисуса. Разложение семьи христианской проповедью, уничтожение ее как социальной ячейки, возвращает человеческий коллектив к первобытным формам взаимоотношений между индивидами. Кровнородственные связи воспринимаются здесь как принадлежность к одному тотему – мифическому основателю рода или общины; у христиан – Иисус. Как говорит апологет Аристид Афинский: «христиане ведут свой род от Господа Иисуса Христа» (41 с. 25). У христиан названия мать, отец, брат, сестра в идеале имеют значение как признак поклонения общему божеству. Св. отец церкви Иоанн Златоуст так объясняет систему родства у христиан: «Ведь нет у христиан родства плотского, а есть только близость по Духу… Таким образом и скиф делается сыном Авраама, а сын Авраама становится для него более чуждым нежели скиф… То родство достойно награды, которое разделяет нас от людей порочных. В этом отношении не того мы называем братом, кто родился от одной с нами матери, но того, кто оказывает одинаковую с нами ревность. Так и Христос одних называет чадами Божиими, а других сынами дьявола, сынами противления, сынами геенны, сынами погибели» (32 IX с. 746), - это в частности относится и к нам.
В отличие от христиан у нас семья является безусловной добродетелью, осетинская пословица говорит: «кто не любит семейную жизнь, тот вообще не любит жизнь людей» (17 с. 46), или «Когда домочадцы любят друг друга, то и бог любит их» (17 с. 46). Осетинская идеология не просто освящает брак, религиозная жизнь во всех ее формах обусловлена наличием семьи у осетина. Для совершения обряда-молитвы жена должна приготовить пироги, муж принести жертву произнести молитву, младший из мальчиков первым причаститься к молитвенным дарам. Христианин в своем культе никак не связан с семьей, даже при обряде крещения ему дают каких-то других, крестных родителей, растворяя и умаляя, тем самым, значение кровных отца и матери. Поклонник Иисуса свободен от каких либо условностей в отправлении культа. Он ходит в церковь между прегрешениями, от него ничего не зависит, культ за него отправляет поп, пасомые, составляющие стадо, всегда пассивны. Семья, будучи основой развитого в культурном отношении общества – «активное начало. Напротив системы родства пассивны» (42 с. 20). В религиозной практике осетинская семья, как единица, аккумулирует в себе активное отношение каждого члена, в зависимости от занимаемого им положения.
Христианская идеология редуктивна, насаждение ее в осетинской среде, обусловлено стремлением разрушить традиционные межличностные связи, предполагающие активные, индивидуальные действия, взаимообусловленные определенным уровнем мышления. Христианство воспитывает в человеке эгоизм, даже заповедь о любви к ближнему должна исполняться из страха перед богом, это идеология личного спасения. Осетинская религия проявляется, прежде всего, в межличностных отношениях. Задача церковников и чиновников переориентировать индивида от внутренней ответственности к пассивному созерцанию и восприятию готовых решений и догм. Обезличенных субъектов, не помышляющих о возможности выхода за рамки тех идеальных условий, в которые они поставлены, легко сбить в послушную, управляемую массу. Ее, в зависимости от ситуации, можно гнать туда – налево, а когда понадобится туда – направо. В христианстве люди разделены на немногочисленный класс посвященных – жрецов – пастырей и остальную массу профанов – непосвященных – паству, иными словами на пастухов и стадо. От стада требуется повиновение воле попов, обусловленной страхом перед богом.
В нашей религии нет разделения на пасомых и пасущих, соответственно нет антагонизма между ними. Осетинская религия – религия личности и коллектива. Христианство – религия пастуха и стада.
НА ПУТИ ИДОЛОПОКЛОНСТВА
В нашей религиозной жизни отсутствует практика почитания идолов, каких-либо предметов, фетишей. Еще Геродот отмечал, что «у скифов не в обычае воздвигать кумиры, алтари и храмы богам, кроме Ареса» (4. 59, 62), кумиром которому служил железный меч. В отличие от нас христиане поклоняются иконам – плоским, мобильным идолам, разного рода фетишам, «священным» предметам и т. п. Практика создания изображений, почитаемых в христианском культе, заимствована из античного искусства.
Христианское идолопоклонство, или как его называют почитание икон, с самого начала вызывало ожесточенные споры (по иному у них не бывает) в христианстве. Например, знакомый нам любимец попа ортодокса Феофана (см. 66 с. 8) апологет Тертуллиан5 требовал запрещения искусства вообще, обуславливая его дьявольскими кознями: «когда дьявол, ввел в мир фабрикантов статуй, изображений и всякого рода призраков, то сия язва рода человеческого получила тело и имя, заимствованное от идолов. Таким образом, можно считать источником идолопоклонства всякое искусство, производящее идола какого бы рода ни было» (4 с. 118). Борьба между христианами, в вопросе о почитании икон, вылилась в иконоборческое движение в Византии в 8 – 9 вв. Иконоборцы уничтожали иконы, запрещали поклонение им. Непосредственное участие и руководство то одной, то другой из враждующих фракций вели византийские императоры, что и предопределило исход борьбы. «В 754 г., византийский император Константин V Копроним созвал собор и предложил объявить иконопочитание ересью и 300 епископов объявили иконы делом «богопротивным и дьявольским». В 787 г., жена императора Льва IV Ирина (развратница, мужеубийца, объявленная церковью святой!) собрала новый собор и предложила объявить почитание икон делом «богоугодным и святым». И пять сотни епископов предали анафеме всех противников икон. Император Лев V Арменин созвал в 815 г. новый собор, который проклял всех почитателей икон. Император Михаил II Косноязычный издал в 821 г. указ, чтобы «никто не смел приводить в движение язык свой ни против икон, ни за иконы». И архиереи признали это решение правильным. И, наконец, императрица Феодора (тоже «святая», хотя очень не святой и неправедной жизни женщина!) в 842 г. собрала опять-таки собор, на котором по единому ее слову сотни епископов вновь признали почитание икон «святым» и праведным делом и прокляли всех, кто, когда-либо думал или думает иначе»(7 с. 12). Поражение иконоборцев было обусловлено тем, что церкви в деле интеллектуального закабаления паствы, необходимо было изобразительное искусство, используемое «для усиления эмоционально – психологического и идейного воздействия на молящихся» (45 с. 119).
Другим назначением икон является иллюстрация тех или иных положений христианства, иконы – богословие в красках. Словами теолога Григория Великого: «Изображения употребляются в храмах, дабы те, кто не знает грамоты, по крайней мере, глядя на стены, считали то, что не в силах прочесть в книгах» (45 с. 149).
Христианское культовое искусство это ряд догматизированных правил, объединенных в канон, выход, за рамки которого запрещен. «Церковный канон имел своей целью создание стереотипной, догматизированной системы изображений сверхъестественного и тем самым выработки у верующих системы стереотипных образов. Такая система легко воспроизводится в сознании молящегося, как только он видит знакомые ему культовые предметы и изображения. В результате у него возникают интенсивные религиозные переживания» (45 с. 144), как рефлексы у «собаки Павлова».
Идолопоклонство у христиан обезличивает и уничижает саму сущность человека. Их иконы, как известно, могут спасти целые страны от нашествия вражеских орд, стоит только обнести лик такой-то Бога Матери вокруг города и она непременно защитит его от неприятеля. Вот только от комаров она защитит, не может и от рекламы на телевидении тоже, и перед тупостью и жадностью чиновников она также бессильна.
Искусство вообще и религиозное в частности весьма действенный способ обращения и влияния на человека, «миссия искусства заключается в том, что оно выступает как мощнейшее средство идейного и эстетического воспитания.… На эстетической основе посредством чувственно воспринимаемых человеком художественных образов, искусство формирует отношение личности (и общества) к жизни. Оно как бы исподволь, ненавязчиво, непринужденно, но органично, целостно и активно воздействует на ее волю, самочувствие, сознание симпатии и антипатии, эстетические идеалы. Оно прививает личности те или иные духовные ценности, помогает в выборе социальных ориентиров, эстетических критериев, эстетических и нравственных идеалов» (6 с. 76). Христианское религиозное искусство вводит человека в зависимость от внешних образов.
В христианстве оно играет огромную, в некотором смысле, субстанциональную роль, являясь оболочкой культа, которая призвана воздействовать, прежде всего, на зрительные сенсоры. Передача религии в материальных или зрительных аффектах характерна для примитивных культур, отражает способ мышления людей архаики, «у первобытного человека преобладают зрительные впечатления. Он видит наружные, внешние предметы» (47 с. 21).
В осетинской религии для ее трансляции используется действие – обряд, ритуал и слово – молитва, но никак не вещь, предмет. Христианство религия вещи, здесь огромное значение играют всякого рода предметы – реликвии, церковная утварь и т. п., весь этот блеск сверкающих фетишей должен завлекать людей, воздействуя на их глаза, одурманивая их мозги. Он должен скрывать отсутствие души, являясь соблазном для того, кто хочет продать, купить, украсть, разрушить, сжечь. Их церкви огромны и великолепны, или маленькие и без единого гвоздя, но также фетиши, без которых человек ничто. «Христианская архитектура деспотична, внушает людям мысль об их ничтожности, слабости, малости. Храмы призваны вызывать религиозно – мистические переживания у людей, используют эстетические чувства в религиозных целях» (46 с. 44).
В отличие от христиан мы не строим гигантских культовых сооружений. Нашему богу не угоден бессмысленный труд, пот и кровь, проливаемые на строительстве «домов господних». Осетинский бог всеобъемлющ, его храм все видимое и не видимое мироздание, и мы живем в нем. «весь мир мой храм» - сказал осетин. Сакральные помещения на месте наших дзуаров никоим образом не подавляют и не могут возбуждать в человеке мысль о его ничтожности и никчемности. Форма наших праздников предполагает радость и любовь к богу и себе подобным. Христианина в храм гонит страх перед богом. Под тяжестью всех мыслимых и не мыслимых грехов, он приползает в церковь в надежде получить прощение и облегчение.
Отсутствие у нас религиозного искусства, а также театрализованных обрядовых действий как у христиан, обусловлено демократизмом осетинской религии, направленном на воспитание и поддержание взаимоуважение среди людей. С другой стороны «реальная история культуры человечества показала, что чем ниже был уровень развития общества, тем больше места в нем занимали религиозные переживания, чувства, вера, а следовательно, тем более пышной была религиозно – культовая обрядность и наиболее гигантскими культовые сооружения и храмы» (46 с. 86). В отличие от христиан, мы не нуждаемся во всякого рода идолах, не делаем изображений.
Наша религия живет в мыслимых нами же образах, представление которых требует хоть какой-то работы головного мозга и развития абстрактного мышления. Христианам не надо напрягать голову, чтобы представить себе своего бога или святых, вот они на картинках и даже подписаны, вдруг кто перепутает святых покровителей овец с покровителями баранов.
Однако приходится признать, что в последние десятилетия, под пагубным влиянием Православия, у нас стали появляться изображения Уастырджи и других небожителей. Махарбек Туганов впервые, насколько мне удалось выяснить6, написал Уастырджи в иллюстрации к Нартскому эпосу, тем самым создал опасный прецедент. Ныне профанирующие субъекты мастерят образ небожителя на камне и бумаге, большие и маленькие, высокие и низкие, часто ничего общего не имеющие с осетинским представлением Уастырджи. Всякими поделками, включая того алюминиевого бэтмена из комиксов7, заполняются наши дзуёрттё, все это ведет к идолопоклонству, которого нет в нашей религии, к ее деградации.
СНОСКИ
4 У разных отцов церкви семь или восемь.
5 Этот несчастный фанатик и мракобес так яростно боролся против еретиков, что, в конце концов, сам стал еретиком монтанистом
6 Аргументацию В. А. Кузнецова, который видит образ Уастырджи в аланских бляшках-амулетах 7 – 9 вв. изображающих всадника (см. 65 с. 294) считаю неубедительной.
7 Неужели наши досточтимые деятели всяких искусств не видят, что это ничем неприкрытое уродство. Или боятся задеть самомнение известного повелителя кислотных дождей? Очевидно видят, но боятся, что могут задеть и их самомнение. В Осетии ведь нет, неталантливых, нарисовал картинку – молодец, нарисовал картинку побольше – ты гений, похороним тебя на алее славы.
(окончание)
(начало статьи здесь)
(продолжение статьи)
КУЛЬТ СВЯТЫХ
Одним из главных отличий христианства от осетинской религии является отсутствие у нас культа святых. Этот культ противен осетинскому духу и нашему мироощущению (как и мироощущению любого нормального человека). Существуют несколько источников формирования данного культа в христианстве, связаны они с первобытными представлениями. Например, культ предков, существовавший у многих народов, тотемические и связанные с ними теофагические (богоядение) обряды и ритуалы, и ритуальный каннибализм. Исследователи относят становление культа святых к 3 в., периоду формирования церкви. Церковная история связывает его с гонениями на христиан со стороны римских властей, «в результате чего появляются мученики, которых стали прославлять» (12 с. 14). Гонения на христиан у церковников принимают гипертрофированные масштабы и как большинство христианских историй, являются просто обманом. В Римской империи, государстве, объединявшем множество народов со своими культурами и верованиями, не было и не могло быть преследований на религиозной почве. Напротив сами римляне свои победы ставят в зависимость от принятия ими культов богов побежденных народов. Автор II века Цецилий говорит о римлянах: «… покуда они, захватив неприятельскую крепость, в пылу победы все же преклоняются перед побежденными божествами; пока они отовсюду разыскивают чужих богов и делают их своими; пока они строят жертвенники даже неизвестным и не слыханным божествам. Так, присваивая святыни всех народов, они стали обладать и царствами» (48 с. 339).
Однако к христианам отношение действительно стало негативным. Вначале слабо организованные христианские общины, не имевшие единых (и не имеющие до сих пор) и четких представлений даже о природе Иисуса Христа, воспринимались как поклонники еще одного ближневосточного культа. Для просвещенного римлянина «христиане – приверженцы нового зловредного суеверия» (49 с. 157). Находя своих адептов в среде городской черни, люмпенов, рабов, преступников, просто отбросов общества, христианские проповедники обещали им воскресение и райскую жизнь после смерти, для чего нужно было поверить в смерть и воскресение Иисуса, который вот-вот должен второй раз посетить землю и устроить всем апокалипсис. Христианские пастыри знали, чем пугать чернь и «зараза этого суеверия охватила не только города, но и села и поля» (50 с. 449). Как говорилось выше проповедники нового учения, исповедуя только одного своего бога, адептов других культов, объявляли служителями дьявола, грозили им адовыми муками. Всякого рода апостолы учили о безбрачии, разрушая семейные традиции, под влиянием их проповеди в армии солдаты отказывались нести службу. Христиане нападали на государственные устои и религию. В этих условиях гонения на христиан явились ответной реакцией, целью противодействия христианам было сохранение мира и стабильного существования империи. «Замечательный факт, - систематическими гонителями христианства были именно те государи римские, которые отличались наибольшею рассудительностью, наибольшим пониманием положения дел государственных которые лучше других императоров понимали нужды времени…» (51 с. 7).
Рассказы о жизни святых времен империи ведут повествование, в котором, как правило, того или иного мученика лично пытает сам правитель. «Такое впечатление, что это было, чуть ли не главным занятием императоров, словно бы у них и забот не было, кроме истязаний христиан с целью заставить их отказаться от христианских убеждений» (12 с. 110). Христианская агиография, как и остальные сегменты этой религии, следует определенному канону. Все жития «копируют одни и те же древние образцы и друг друга. Выработался определенный трафарет, который варьируется лишь в мелочах. Нет скучнее чтения, чем жития святых мучеников: беспрерывно тасуются одни и те же захватанные и затасканные, к тому же крапленые карты» (12 с. 26). В деле христианизации подчиненного населения святые заменили собой богов существовавших в традиционных религиях.
Христианские подвижники удостаивались чести быть канонизированными за деяния, большинство из которых весьма сомнительны с точки зрения человеческой морали, нравственности и нормальной психики. Одним из высочайших подвигов церковниками объявлялся аскетизм. Однако в христианской идеологии этот «подвиг» принимает больные, патологические формы. Страдания, невыносимые условия существования у христиан считаются лучшими добродетелями, наиболее угодными их богу. Среди достойных деяний ведущих к святости были, например такие: св. Макарий ради умерщвления своей плоти ложился голым в болото, для того чтобы его кусали комары, пиявки и т. п. Из подобного рода «героев» выделяются «столпники», эти, ради мучений залезали на сооруженные возвышения и проводили там время, замаливая грехи. Так св. Никита Столпник Переяславский нацепил на себя тяжелые вериги «на голову водрузил каменную шапку, проводил дни и ночи на столпе.… Замаливая грехи свои перед господом, он, сняв с себя одежду сел в тростниковое болото, где его нашли через три дня, едва подающим признаки жизни, ибо «пауки и мошки осыпали его,… и кровь текла из тела, изъявленного ими» (12 с. 65). Только больная фантазия, безумный фанатизм могли объявить такие «подвиги» высочайшим благом. В христианстве проповедь аскетизма имела целью навязать несчастным, голодным, бесправным массам идею о том, что они должны так жить и радоваться своему рабскому, по сути, животному положению. Попами страдания проповедовались как естественное состояние, за что человек должен получить награду на том свете: «бог терпел и нам велел».
Наиболее отвратительным и абсолютно не приемлемым для нас и наших религиозных убеждений, является поклонение мощам (трупам) святых. Данное явление есть рудимент каннибализма. «Мощами, христианское духовенство называет сохранившиеся в течение длительного времени нетленными останки покойного» (12 с. 21). Мощи это свидетельство святости умершего. Со времени возникновения представлений о магической силе останков христианских деятелей, начался лихорадочный поиск мощей. Трупы стали ходовым товаром. Храм, в котором хранились человеческие останки, привлекал большее число верующих во Христа, а значит, имел больший денежный доход. Как говорят търийы фырттæ: «кости священномученника – сокровище драгоценнее дорогих камней и чище золота» (12 с. 22). Поскольку мощи стали предметом купли-продажи, приносили и приносят доход их обладателям, мошенники в рясах выдавали и выдают за мощи святых любые останки человеческих тел, их кости. В 19 в. «историк церкви Людовик Волан составил таблицу святых мощей и реликвий, хранившихся в разных храмах и монастырях.… Обнаружилось 5 тел Андрея Первозванного, 7 тел Иоанна Крестителя, 30 – святого Георгия, 10 – святой Юлианы, 3 – святого Игнатия. И это несмотря на то, что, согласно житию Игнатия, он был заживо съеден львом.… Существует предание о том, что некий аббат, прикладываясь к голове Иоанна Крестителя, воскликнул: «слава богу, это пятая или шестая голова Иоанна Крестителя к которой я прикладываюсь в моей жизни!» (12 с. 23). Не избежал участи хранения в коробочке и самый главный архипастырь, закланный агнец, царь иудейский, а ныне бог христианский Иисус Христос. Судя по посвященным ему сказаниям, Иисус был еврей, некоторым образом, на восьмой день после рождения, его, по еврейскому обычаю, подвергли обрезанию (см. Лук. 2, 21). И вот, как теперь выясняется, его крайняя плоть в количестве шести (6); (VI); (1, 2, 3, 4, 5, 6) экземпляров хранится в шести разных церквях Италии. Не знаю что думать, то ли у него действительно было шесть крайних плотей, то ли была одна, но ее отрезали шесть раз. В любом случае агнец божий сидит на своем престоле не весь.
В магических обрядах христианской церкви, манипуляции с человеческими останками играют заметную роль, как говорит св. Иоанн Златоуст: «Кости и гробы святых изгоняют бесов» (32 II с. 717). Для избавления от бесов и для здоровья вообще попы рекомендуют пить воду, которой они омывают остатки трупов приписываемых святым. Существует чин омовения мощей – «ектения», который гласит: «О еже быть воде сей на очищение вредом и на здравие телом и на спасение душам нашим, господу помолимся. И почерпающих от воды сея, и приемлющих, и пиющих на освящение душам и телам, господу помолимся» (7 с. 107). Дикая, пещерная магия, религия мертвецов и гробов. Только больной фантазией можно объяснить, «что при сожжении мучеников (например, св. Поликарпа и казненных в Лионе христиан), верующие обоняли у костра чудный запах как бы от ладана или дорогих благовоний» (4 с. 295).
Трупный запах христианских благовоний благополучно достиг Осетии и радостно щекочет обоняние некоторых наших сограждан. Набрав полные легкие дымка «как бы от ладана», они не заметили, как он ударил им в мозг и парализовал его активность. Это небольшая доля причин расширения пропаганды культа распятого еврейского рабби и особенно культа одного известного мученика.
КАК УАСТЫРДЖИ НИКОГДА НЕ СТАНЕТ СВЯТЫМ ГЕОРГИЕМ
В связи с распространением и возрастающим влиянием на неокрепшие умы пропаганды христианства, все больше и больше мы слышим спекуляций и профанаций относительно нашего Уастырджи, которого трубадуры мертвечины уже напрямую отождествляют с христианским святым мучеником Георгием. Любой, даже самый простой метод сравнения, не может нам дать никаких поводов для их отождествления. В осетинском представлении Уастырджи старик с белой бородой, в белой бурке, на белом трехногом коне. По своим функциям он посредник между людьми и богом (как Иисус). Св. Георгий, его имя переводится с греческого «земледелец», согласно христианским преданиям, служил в армии императора Диоклетиана, ему было около тридцати лет (сколько и Иисусу) когда он за свою веру подвергся пыткам длившемся в течение семи лет. По сравнению с другими мучениками св. Георгий бесспорный рекордсмен, «к нему применялись самые замысловатые способы истязаний. Его изрубили мечами, положили на него колоссальные тяжести, вливали в него расплавленное олово, голову пробивали раскаленными гвоздями, его распилили на семь или десять частей и сварили эти куски в котле, в котором кипели смола и олово, вздымаясь волнами высотой в 15 локтей; его наполовину сожгли на костре и останки разрезали на девять частей. Но Георгий всякий раз вновь оживал» (52 с. 101). Иконографический образ св. Георгия – всадник копьем поражающий дракона и история о том, что он избавил город от чудовища, прямые заимствования из ближневосточных мифологий, выражает борьбу солнечного бога с хтоном (подземный мир), а не победу над язычеством, как твердят търийы фырттæ. «Образ солнца – победоносного воина, сначала пешего, а позднее всадника, в последствие в сильнейшей степени повлиял и мифологически и иконографически на создание в христианском Египте многочисленных культов святых всадников победоносцев: Сисиния, Фиваммона, Феодора и др.» (53 с. 35).
История возникновения культа св. Георгия напрямую связана с Египтом, как и история возникновения христианства вообще. О чем попы не врут, так это о том, что Георгий историческое лицо, реально живший человек. Помимо иных источников, о нем упоминает римский историк Аммиан Марцеллин, его трудами пользуется, наверное, каждый исследователь истории алан. О Георгии Аммиан пишет следующее: «Сын шерстобитного мастера из киликийского города Епифании, он возвысился на горе многим, на несчастье себе и общему делу, и был назначен епископом Александрии, города, который нередко без повода со стороны и без достаточных оснований приходит в бурное волнение, как о том свидетельствуют даже оракулы. Для этих горячих голов Георгий сам по себе явился сильным возбудительным средством. Перед Констанцием, который имел склонность допускать наушничество, он оговаривал многих, будто они не повинуются его приказаниям, и, забыв о своем призвании, которое повелевает ему только кротость и справедливость, он опустился до смертоносной дерзости доносчика. Говорят, будто он между прочим злостно донес Констанцию, что в этом городе все стоящие на его земле здания должны по справедливости платить налог в казну, как выстроенные основателем Александрии Александром Македонским с затратой крупных сумм государственных денег. К этим злым делам он прибавил еще одно, которое вскоре низвергло его в пучину погибели. Когда он, вернувшись с императорской главной квартиры, с большой, по обычаю, свитой проходил мимо великолепного храма Гения, то, обратив свой взор на храм, воскликнул: «Долго ли еще будет стоять эта гробница?» Эти слова поразили многих, как удар грома. Стали бояться, как бы Георгий не предал разрушению и этот храм и в тайных кознях всячески не работал на его гибель. И вот, когда неожиданно пришло радостное известие о смерти Артемия, вся чернь в возбуждении от неожиданной радости устремилась с ужасным криком в дом Георгия. Его вытащили, подвергли всякого рода истязаниям, волокли по земле и до смерти затоптали ногами.
Вместе с ним были убиты начальник монетного двора Драконций и некто Диодор, имевший звание коммита, - их волокли по улицам, связав ноги веревками.… Когда этих несчастных вели на страшную казнь, их могли бы защитить христиане, если бы ненависть к Георгию не была всеобщей»(54 с. 264). Знаменитый английский историк Гиббон о нашем святом отзывается следующими словами: «этот непотребный Георгий Каппадокийский, коммисионер по закупке сала для армии, обогатившийся благодаря самым преступным злоупотреблениям. Он сделался архиепископом Александрийским, несмотря на свои зверства и на свою жадность, и был в 361 году растерзан народом: и вот из него-то сделали знаменитого св. Георгия, патрона Англии» (55 с. 31), он же патрон Грузии, Москвы и бог еще знает чего. Теперь коммисионера по закупке сала хотят сделать патроном Осетии. Может кто-нибудь слышал, что Уастырджи был греком, архиепископом в Александрии, что его мучили, что он умирал и воскресал?
Фонтанирующее невежество резидентов христианства в осетинской среде брызгами трупного яда мощей своих мучеников, заражает и разлагает нашу культуру. Придурковатые субъекты из газет и телевидения профанируют и унижают нас бреднями о том, что «приветствуя любого гостя, мы обязательно произносим тост за великомученика святого Георгия – покровителя Осетии» (56 с. 6). Может мы еще бокалы наполняем кровью Христа? Местные поклонники религии трупов выстроили себе городскую достопримечательность на месте кладбища, тем самым поставили памятник фригидности своего сознания. Следует поинтересоваться у тех, кто стоит за сооружением этого не дешевого сооружения, не собираются ли они прикупить какой-нибудь труп св. Георгия в комплект к храму, как говорилось выше, их у него 30, из тех, что подсчитаны. Или может быть голову, или руку, ну хотя бы мизинец с левой ноги. Стадо будет счастливо.
ПРОТИВ ДУРАКОВ
Для некоторой части местного населения и в частности для интеллигенции, почему-то называемой осетинской, собственно осетинское мироощущение есть нечто отсталое, темное, недостойное сколько-нибудь особого внимания. Эта «традиция» длится достаточно давно, еще этот полукровка Анахарсис заявлял: «мне позор моя родина» (57 с. 96), имея в виду родину своего отца. По своим философским взглядам греческий философ Анахарсис был близок с той мутной идеологией, которая впоследствии вылилась в философию киников. Кинизм – идеология черни, рабов, люмпенов, собственно философией, в аристотелевском или даже в платоновском смысле, Кинизм назвать нельзя, скорее это этическое учение. Киники отвергали традиционную мораль полиса, нападали на религию, отрицали научный поиск. Их лозунги сводились к известному «назад к природе», идеал они видели в непосредственных, по сути, первобытных отношениях. Впоследствии Кинизм станет одним из идейных источников христианства. Не удивительно, что в традиционной скифской аристократической среде образ мыслей и действий Анахарсиса вызвали неприятие, что и привело к его убийству. Эту идею хорошо выражает христианский теолог Климент Александрийский (бывают и у них здравые мысли): «Да будет благословлен тот царь скифов, кто бы он ни был, который своего земляка, совершавшего среди скифов таинства Матери богов, заимствованные у жителей Кизика – ударявшего в тимпан, гремящего кимвалом, как нищенствующий жрец навесившего себе что-то на шею – застрелил из лука, как того, кто и сам у эллинов научился малодушию и для остальных скифов сделался учителем женской изнеженности» (58 с. 35).
Нынешние горе реформаторы «плохих» осетинских обычаев куда более удачливы, на страницах главной газеты они свободно разглагольствуют на темы морали, нравственности, традиции, подчас не имея представлений о том, что это такое. Какой-нибудь Маркиз Моисеевич разразится критикой в адрес наших обычаев потому, что у нас до сих пор на свадьбах жених и невеста не сидят вместе. Как объяснить Маркизам Моисеевичам, что это у них до сих пор жених и невеста сидят вместе, что это реминисценции группового брака и оргиастических обрядов, характерных для культов женских божеств, всяких богинь матерей, которые путем нехитрых трансформаций и махинаций влились в христианство. Может Моисеевичи догадаются, как зовут одну из них дожившую до наших дней? Отсутствие самосознания – механизм, заставляющий Маркизов Моисеевичей быть недовольными нашей традиционной культурой. Дело не в признании каких-то аспектов осетинской культуры прогрессивными или регрессивными, а именно в отсутствии самосознания. Если бы мы, на каком-нибудь историческом отрезке, попали под политическую, экономическую, культурную (а теперь еще интеллектуальную и ментальную), зависимость от почитателей, например Ваала, Моисеевичи кричали бы, что мы отсталые потому, что не кидаем своих младенцев в жертвенный костер или не перерезаем им горло, как это делали почитатели Иеговы.
Страсть к улучшению, исправлению, возрождению «лучших» осетинских обычаев, реализуемая непродуманно, есть грубое вторжение в такую тонкую сферу как осетинская религия и культура, приводит к обратному эффекту — вырождению. Это «возрождение», судя по информационным сообщениям, проходит под эгидой «Аланты ныхас», как теперь выясняется, основной задачей этой «очень общественной» организации является устраивание балаганов на месте наших религиозных торжеств, как это случилось, например, с празднованием дня Хетæджы Уастырджи. Траурную радость поведала главная газета о том, что на Осетинской слободке, в праздник Хуыцау дзуар состоялись борцовские состязания, демонстрация верховой езды, выступление самодеятельного коллектива (см. 59 с. 6). Это нам еще повезло, в противном случае нас ожидали бы представления дрессированных медведей и обезьян, а так же журналистов, чиновников, активистов вышеназванной организации. Хорошо, что цирк уехал.
Другая часть «исправителей» настроена еще более радикально, они вообще отрицают осетинскую религию. Их рвение всячески поддерживается официальной пропагандой, посредствам которой они, например, разворачивают профанации вокруг сооружения храма св. Георгия. По их разумению «это даже политический акт: для просвещенного мира Осетия тоже превращается в точку христианской цивилизации, которая строит храмы» (60 с. 3). По поводу привоза в Осетию иконы того же святого сального концессионера, они радостно восклицают: «Теперь Осетия не в стороне от значительных событий российской жизни. Все больше и больше примет, когда республика перестает быть провинцией в культурном, научном, а теперь вот и в духовном понимании» (61 с. 1). Вот ведь мы, какие туземцы, не знали, что молиться надо на разрисованные деревяшки.
Подобного рода заявления – признак набирающей силу осетинофобии, в свою очередь она признак слабоумия тех, кто ею страдает. Может кто-нибудь из этих субъектов видел на месте или рядом с нашими дзуарами пыточные камеры, которые устраивали просвещенные строители храмов в их подвалах. Может кто-нибудь припомнит, как осетины сжигали тысячи людей «одержимых дьяволом», как это делали просвещенные строители храмов. Например, в Испании красивых женщин объявляли ведьмами, их прилюдно сжигали, испанки до сих пор считаются самыми некрасивыми в Европе. Это называется геноцид. Может кто-нибудь из новоявленных просветителей припомнит факты, когда у нас за отступление от ритуальных правил кто-то подвергся экзекуции? Напротив «согласно старому польскому уголовному праву у каждого, уличенного в употреблении мяса во время поста перед Пасхой, вырывали зубы» (5 с. 18). Внедрение христианской веры в сознание, происходит путем насилия интеллектуального или физического. В сборнике правил «Гражданство обычаев церковных» есть глава «Чин наказания детского», который гласит: «Розгою Дух всесвятый дети бити велит, зане розга здравия ниже мало вредит…» (7 с. 173). В отличие от христиан, у нас «на детей старались воздействовать не столько угрозами и наказанием, сколько уговорами, урезониванием и, прежде всего добрым примером» (62 с. 86). Может кто-нибудь из наших «просвещенных» граждан припомнит факты массовой резни осетин осетинами, как например, в прекрасном городе Париже за одну только ночь на день св. Варфоломея христиане католики вырезали около 14 тысяч христиан гугенотов. Вооруженное противостояние между христианами до сих пор происходит в Северной Ирландии.
Новые реформаторы осетинской культуры формой своего самоутверждения избрали критику или отрицание осетинской религии и традиций с одной стороны, и навязывание нам чуждого христианства с другой. Не имея сколько-нибудь ясных представлений о том, что такое христианство и, тем более что такое осетинская религия, они, тем не менее, делают какие-то умозаключения в пользу первого, не смотря на то, что себя считают осетинами и, наверное, лучшими из нас. О таких осетинская пословица говорит: «Кто ничего не видел (не знает), тот в очаге своем оправился» (17 с. 165), или «Ослиную голову ставили во главе стола, а она оттуда скатывалась» (17 с. 165). Однако беда нашего нынешнего положения в том, что эти головы вовсе не скатываются, они прочно занимают почетные места и являются, чуть ли не выразителями национальной идеи. Для них религия это когда есть «священное писание», класс жрецов, культовые предметы и т. п., обладая недоразвитым абстрактным мышлением, они не могут понять, как это религия может существовать не в вещах, а в душе, в идеальных формах. Ослепленные внешним блеском культовой архитектуры и искусства, они не видят мракобесие, грубость, антигуманное содержание христианства. За внешней простотой и аскетизмом осетинской религии они не способны рассмотреть внутреннюю красоту, утонченность и благородство. Однако они любят пробовать нашу религию на вкус и даже нахваливают, но для них это только еда, осетинская кухня. Вот плоть и кровь Иисуса это что-то! Немножко каннибализм, но зато какая жертва за их грехи.
Христианство как нельзя лучше подходит для идеологии, или отсутствие оной, общества потребления, оно такой же отчужденный, уже готовый товар, не требующий от человека каких либо усилий по «производству продукта» или по осознанию того, что он потребляет. Религия для современной обывательской массы это супермаркет, где они покупатели или посетители пришедшие поглазеть на диковинные товары. Мещанское сознание ориентированно на тупое потребление всего что рекламируют. Неспособный продуцировать плебейский полуум новоисправителей не может воспринять аристократическую сущность осетинской религии, где человек, прежде всего производитель, лично ответственный за совершение богослужения.
Судя по знаменитому выразителю уровня мышления местных «прогрессивных» деятелей, осетинские религиозные праздники это некие бытовые представления-перфомансы, самые крупные из которых «в той или иной форме… отмечают и осетины разных вероисповеданий, и граждане Осетии других национальностей» («67 с. 3). Возникает вопрос кто такие «осетины разных исповеданий», и с какой стати их вообще можно считать осетинами? У нас одно осетинское вероисповедание. Если человек является приверженцем иноземного культа, не имеет представлений об осетинском æгъдау или отрицает его, не говорит по-осетински, да ко всему прочему является осетинофобом, на каком основании его следует называть осетином?
Вся эта мерзкая пропаганда по приписыванию нас к разным конфессиям, вызвана стремлением расколоть наш народ, посеять семя раздора между братьями, когда один сообразно своим конфессиональным устремлениям будет ненавидеть другого исповедующего иную религию, идеология которой противна первой. Так когда-то якобы осетин – мусульманин М. Кундухов угрожал якобы осетину – христианину А. Колиеву, «снести голову шашкой» (63 с. 169), за его деятельность.
Источником распыления язвенных спор дегенеративной идеологии среди народа является чиновничество. Вырождаясь само, оно заражает смрадом плебейства, жаждой потребления все уровни сознания и мышления обывателей. «В любом обществе дух культуры в целом определяется духом господствующих в этом обществе групп. Отчасти это происходит потому, что эти группы контролируют систему воспитания, школу, церковь, прессу, театр и таким образом имеют возможность внушать свои идеи всему населению; но, кроме того, эти властвующие группы обладают и таким престижем, что низшие классы более чем готовы принять их ценности, подражать им, психологически отождествлять себя с ними» (36 с. 101).
Распространение христианства, есть признак деградации народа и, прежде всего тех, кто обладает официальной, государственной властью. Это так же признак раскола, углубления пропасти между чиновниками и народом. В самом деле, если тот или иной великий кормчий, глава администрации сего-то и того-то декларирует свою приверженность культу распятого римлянами еврея, то как он относится к нам осетинам, неужели как к язычникам? Чиновники продуцируют идеологию морального упадка, подавления здоровых сил, тем самым готовят основу для насаждения христианства, которое «возникло из психологической извращенности, могло пустить корни лишь на испорченной почве» (18 с. 203). Оглянувшись вокруг можно заключить: культиваторы знают свое дело.
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
1 Ситников А. В. Философия Плотина и традиция христианской патристики.
СПб., 2001
2 Шейнман-Топштейн В. Г. Платон и Ведийская философия. М., 1978
3 Биджелов Б. Х. социальная сущность религиозных верований осетин. Владикавказ 1992
4 Гассиев А. А. Избранные произведения. Владикавказ 1992
5 Дешнер К. Криминальная история христианства. М., 1996
6 Григорий Турский. История франков. М., 1987
7 Осипов А. А. Катехизис без прикрас. М., 1988
8 Темырханты С. Иры истори. Дзæуджыхъæу 1994
9 Капустин И. С. Особенности эволюции религии. М., 1988
10 Дидахе /Ранович А. Б. Первоисточники по истории раннего христианства. Античные критики христианства. М., 1990
11 Августин. In Ps. / Ранович А. Б. Первоисточники по истории раннего христианства. Античные критики христианства. М., 1990
12 Белов А. Б. Святые без нимбов. М., 1983
13 Крамер С. Н. Мифология Шумера и Аккада / Мифологии древнего мира. М., 1977
14 Поэзия и проза Древнего Востока. М., 1977
15 Цит., по: Осипов А. А. Катехизис без прикрас. М., 1988
16 Христианские и еврейские праздники. Их языческое происхождение. Л., 1925
17 Хачирти А. Аланика мудрость народа. Владикавказ 1999
18 Ницше Ф. Воля к власти. М., 1994
19 Цит., по: Скворцов К. Философия отцов и учителей церкви. Киев 1868
20 Юлиан Ф. К. Против христиан / Ранович А. Б. Первоисточники по истории раннего христианства. Античные критики христианства. М., 1990
21 Гумилев Л. Н. География этноса в исторический период. Л., 1990
22 Майоров Г. Г. Формирование средневековой философии. М., 1979
23 С.Э.С.. М., 1985
24 Первомайский Б. Я. К систематике патологии чувств / Эмоции и воображение. М., 1975
25 Миллер В. Осетинские этюды. М., 1881, репринт. Владикавказ 1992
26 Цаллаев Х. К. Традиции и обычаи осетин. Владикавказ 1993
27 Дьяконов И. М. Архаические мифы востока и запада. М., 1990
28 Цит., по Осипов А. А. Катехизис без прикрас. М., 1988
29 Ольшанский Д. В. Психология масс. М., 2001
30 Тертуллиан К. С. Ф. Избранные сочинения. М., 1994
31 Цит., по: Скворцов К. Философия отцов и учителей церкви. Киев 1868
32 Полное собрание творений святого отца нашего Иоанна Златоуста, Архиепископа Константинопольского. СПб., 1896 – 1906
33 Цит., по Осипов А. А. Катехизис без прикрас. М., 1988
34 Северная Осетия 28. 06. 03. №117
35 Нарты II . М., 1989
36 Фромм Э. Бегство от свободы. М., 1995
37 Цит., по Осипов А. А. Катехизис без прикрас. М., 1988
38 Будущая загробная жизнь. Новосибирск 1997
39 Апокрифы древних христиан. М., 1989
40 Мещерская Е. Апокрифические деяния апостолов. М., 1997
41 Императору Кесарю Адриану от Аристида, философа Афинского / Остроумов С. Разбор сведений Евсевия Кесарийского и бл. Иеронима Стридонского о греческих апологетах христианства второго века. М., 1886
42 Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. М., 1986
43 Геродот. История в девяти книгах. М., 1999
44 Цит., по: Угринович Д. М. Искусство и религия. М., 1982
45 Угринович Д. М. Искусство и религия. М., 1982
46 Карпушин И. И. Искусство и религия. М., 1991
47 Фрейденберг О. М. Миф и литература в древности. М., 1978
48 Цецилий; Минуций Феликс. Октавий / Ранович А. Б. Первоисточники по истории раннего христианства. Античные критики христианства. М., 1990
49 Светоний Г. Т. Жизнь двенадцати цезарей. М., 1990
50 Плиний Мл. Письма / Ранович А. Б. Первоисточники по истории раннего христианства. Античные критики христианства. М., 1990
51 Лебедев А. П. Собрание церковно-исторических сочинений. Т 2. Эпоха гонений на христиан. М. 1908
52 Ранович А. Б. Как создавались жития святых. Цит., по: Белов А. Б. святые без нимбов. М., 1983
53 Матье М. Э. Древнеегипетские мифы. М., 1956
54 Аммиан Марцелин. Римская история. СПб., 2000
55 Цит., по: Маурент Б. Крест у язычников и христиан / Происхождение креста. М., 1926
56 Северная Осетия 16. 10. 02 №194
57 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1979
58 Климент Александрийский. Увещевание к язычникам. СПб., 1998
59 Северная Осетия 3. 09. 03 №164
60 Северная Осетия 26. 11. 02 №221
61 Северная Осетия 18. 12. 01 №241
62 Дзуцев Х. В., Смирнова Я. С. Жизнь осетинской семьи. Владикавказ 1993
63 Ганич А. А. Алдар из Тагаурии / Дарьял №4, 2003
65 Кузнецов В. А. Очерки истории алан. Владикавказ 1992
66 Северная Осетия 28. 07. 03. №117
67 Северная Осетия 15. 11. 03 №216
68 Библия. М. 1992