PDA

Просмотр полной версии : ИСТОРИЯ КАБАРДИНЦЕВ БАССЕЙНА р.СУНЖА и их взаимодействие с Ингушами



AyvenGo
28.12.2006, 17:07
МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ
РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Армавирский государственный педагогический институт






Шаова Светлана Довлетбиевна


Д и с с е р т а ц и я
на соискание ученой степени кандидата исторических наук
07.00.02 – Отечественная история


Научный руководитель:
доктор исторических наук, профессор
ВИНОГРАДОВ В.Б.









Армавир - 2002

С О Д Е Р Ж А Н И Е

ВВЕДЕНИЕ…………………………… ……………………………….. 3
Глава I. СОСТОЯНИЕ ИСТОЧНИКОВ И ИСТОРИОГРАФИЯ ПРОБЛЕМЫ.................................. .....................................
14
1.1. Источники................................ ................................... 14
1.2. Историография........................ ................................... 31
Глава II. ВОПРОСЫ ХРОНОЛОГИИ И ДИНАМИКА КАБАР-ДИНСКОГО РАССЕЛЕНИЯ НА ГРАНИЦАХ ОБИ-ТАНИЯ ВАЙНАХСКИХ ПЛЕМЕН...............................

58
2.1. О времени и условиях начала освоения кабардин-цами плоскостного Терского правобережья....
59
2.2. Кабардинское население Сунженского побережья в XVI-начале XVIII в. .................................................. ....
71
2.3. Внутренние перемещения и уход кабардинцев из бассейна Сунжи в середине XVIII в. ............................
95
Глава III. ХАРАКТЕР И СОДЕРЖАНИЕ КАБАРДИНО-ВАЙНАХСКИХ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ С XVI ПО СЕРЕДИНУ XVIII вв. ………………………………….

105
3.1. Военно-политические и социальные отношения..... 106
3.2. Некоторые элементы этнокультурных связей и взаимовоздействий................ ............................................
125
ЗАКЛЮЧЕНИЕ.............................. .................................................. .......... 145
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ 152
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ.............................. .......................................... 171


В В Е Д Е Н И Е

Актуальность темы исследования. В современных условиях, когда важнейшее значение для выхода нашей страны из кризиса имеет возрожде-ние нравственно-духовных ценностей общества, особую роль играет истори-ческая наука. Опыт истории должен служить правильному пониманию явле-ний современной общественной жизни, научному предвидению. Вглядываясь сегодня в прошлое, мы осмысливаем его, открываем и оцениваем заново имена, факты и события.
Взгляд в прошлое, в историю должен быть в существенной мере обра-щен к ее поучительным урокам, главный из которых – взаимопонимание и тесное взаимоотношение, взаимодействие людей разных национальностей, вероисповедований, культурных и ментальных традиций, что так необходимо для нашего наполненного большими и сложными событиями времени. На наш взгляд, важное значение для гармонизации межнациональных отноше-ний, формирования истинных понимания, доверия и дружбы народов может иметь изучение долгих и тесных, многогранных связей северокавказских на-родов между собой, в частности кабардинцев и вайнахов (чеченцев, ингушей, карабулаков).
Важность обращения к этой теме особенно возрастает в связи с демо-кратизацией общества, вскрывшей необходимость всестороннего и объек-тивного исследования истории малочисленных народов и "окраинных" ре-гионов. И как уже давно отмечалось исследователями , не только позднес-редневековая история Кабарды, но и всех народов Северного Кавказа изуче-на явно недостаточно по сравнению с историей племен предшествующих эпох указанного региона.
Чеканная формулировка академика Л.И.Кузеванова – "Без истории провинций (во всех ее проявлениях) нет истории России" – справедливо ас-социируется современными исследователями с аналогичным местом Север-ного Кавказа в процессе создания и сохранения Российского многонацио-нального государства. "Северный Кавказ – составная и неотъемлемая часть российской государственности, а следовательно, и ее многовековой исто-рии" .
Притом, именно эта обширная "контактная", "буферная" зона всегда отличалась чрезвычайной этнической пестротой, сложностью и глубиной межэтнических связей и взаимодействий, пристальное внимание к которым и непредвзятое изучение таковых является сегодня одним из общепризнанных приоритетов .
В общей региональной панораме выделяются наиболее действенные и проблемные "узлы" и в их числе те, что сконцентрированы в исследуемой нами тематике. Более 20 лет назад В.Б.Виноградов писал об этом так: "Берега Терека и его притоков во все периоды были населены необычайно пёстро по этническому составу, с редкой прочностью связей между соседними группа-ми... Именно тут активно осуществлялись наиболее жизненные, интимные контакты между соседями". Называя кабардинцев в числе народов-партнеров вайнахов (ингушей, карабулаков, чеченцев), он подчеркивал: "Любые попыт-ки национального самовозвеличения, приписывания исключительных заслуг той или иной этнической группе немедленно оборачиваются здесь неспра-ведливостью по отношению к другим народам..."
Все последующие годы научно-преподавательский интернациональный по составу коллектив его кавказоведческой школы продуктивно наполнял содержанием этот тезис, подтверждением чему может служить и представ-ленная ныне работа. Ее своевременность определяется прежде всего тем. что подобного цельного и обстоятельного исследования еще не написано, а во всех коллективных обобщающих трудах по истории конкретных республик и краев, как и всего Северного Кавказа, поднимаемая проблематика или не ос-вещается, или затрагивается вскользь, бегло, базируясь на традиционном уз-ком фундаменте источников и специальной литературы. В последнем 10-летии минувшего века в Ингушетии и Чечне иссяк сколько-нибудь глубокий интерес к истории пребывания кабардинцев на р. Сунже.
Между тем, кабардино-вайнахские многовековые взаимоотношения не-сут в себе высокий потенциал научно-познавательного свойства, востребо-ванность опыта которого чрезвычайно важна для решения сегодняшних за-дач северокавказской и общероссийской действительности.
Актуальность выполненного исследования мотивируется и тем, что оно отвечает следующему основополагающему принципу: "Изучая вопросы взаимоотношений народов в прошлых веках, мы обнаруживаем их двойст-венный характер: дружба, сотрудничество и вражда, польза и вред, благо-приятствование и препятствование тесно переплетаются взаимно... Нужно иметь мужество смотреть фактам в лицо и другим не закрывать на них глаза, какого бы характера они не были, не обходить молчанием и не затушевывать факты..."
Территориальные границы исследования. Географический ареал дан-ной диссертации определяется, прежде всего, выявлением зоны прямых кон-тактов и соседства между кабардинцами и прямыми предками ингушей и че-ченцев. Известно, что адыги в эпоху позднего средневековья сперва сезонно присутствовали, а затем и прочно расселялись на обширных пространствах равнинной зоны Северного Кавказа, от Прикубанья на западе, до бассейна реки Сунжа на востоке. В определенный отрезок истории самая восточная ветвь адыгов – освоила немалую часть земель на правом берегу Терека, в том числе и на предгорно-плоскостной территории исторических Ингушетии и Чечни, находившейся ранее под контролем русского старожильческого насе-ления (гребенских казаков), обитавших в этом малонаселенном до поры мик-рорегионе .
Е.Н.Кушева отмечает: "В 1570 г. русский посол в Константинополе Но-восильцев говорил, что земля Темрюка Айдаровича большого князя Кабарды простиралась "по Терке, по реке и до моря (Каспийского, - С.Ш.)", прибавив: "и зверь бил, и рыбу ловил". Это утверждение надо принять в том смысле, что на Терек в среднем и нижнем его течении заходили кабардинские рыбо-ловы и охотники" . Следует учитывать, что в составе населения русского Терского города в устье Терека кабардинский компонент присутствовал по-стоянно, находясь в непосредственном соприкосновении и с вайнахскими группами, появившимися здесь. Однако, основная территория исследования должна определяться в районах побережья р. Сунжи, а также северного ство-ра Дарьяльского ущелья. Именно здесь источники фиксируют наличие зоны довольно длительной "встречи" кабардинцев и вайнахов.
Последние в рассматриваемую эпоху плотно заселяли горную зону многочисленных правых притоков рек Терека и Сунжи, начиная от Армхи и вплоть до Аксая, Ямансу и Балансу на границе Чечни и Дагестана. Подобная локализация бесспорно обосновывается специальными исследованиями и признается в обобщающих трудах . Притом, в интервале между серединой XVII – второй пол. XVIII в. происходит постепенное продвижение вайнах-ских историко-этнографических групп вниз по ущельям и долинам терско-сунженских притоков (на север) , где они и вступают в прямое соприкосно-вение с кабардинцами, начиная теснить, выдавливать их с ранее освоенных территорий.
В сущности, речь идет о заметной части земель той самой Малой Ка-барды, проблемы которой до сих пор не во всем решены достаточно подроб-но и основательно. Если же говорить о собственно географических ориенти-рах, то территория нашего исследования охватывает пространство у подно-жья Черных гор от Тарской долины до берега реки Фортанги с учетом приле-гающих районов вплоть до среднего и нижнего течения реки Терек.
Хронологические рамки. Довольно длительное пребывание кабардин-цев на плоскостных землях бассейна Терека имело свои хронологические пределы. Не вдаваясь тут в дискуссию по поводу времени начала освоения кабардинцами выше обозначенной территории, констатируем, что XVI век, особенно с его середины, дает достаточно веские доказательства стабильного пребывания кабардинцев в этих местах, что и определяет нижнюю хроноло-гическую границу выполненного исследования.
Примечательно, что не позднее рубежа XVI-XVII вв. происходит ин-тенсивное формирование так называемой Малой Кабарды, связанное с дея-тельностью князя Шолоха Таусултанова, отчего эта область получила у ка-бардинцев второе название "Таусултания" . Население Малой Кабарды в са-мых тесных взаимосвязях с окрестными обитателями (в том числе вайнаха-ми) сыграло значительную роль в исторических событиях начального перио-да межкавказской интеграции, протекавшей со всевозрастающим влиянием Российского государства .
С другой стороны имеются достоверные и разнохарактерные свиде-тельства того, что в середине XVIII в. и в ближайшие последующие десяти-летия процесс постепенного перемещения кабардинцев под напором кон-кретных обстоятельств завершился тем, что "последние кабардинские жители ушли с Сунжи", и места их прежнего обитания временно "обезлюдели" .
Следовательно, данное диссертационное исследование протекает в хо-рошо обоснованных хронологических рубежах XVI – середины XVIII в.
Объектом настоящего диссертационного исследования являются ка-бардинцы, самая восточная их ветвь, населявшая Малую Кабарду, прони-кавшая в некоторые близлежащие районы Ингушетии, Чечни, в бассейн реки Сунжа; а предметом – историческая специфика и функциональная роль вос-точной группы кабардинцев в многогранных и длительных контактах с поли-этничным окружением, их соседями и партнерами на долгом пути историче-ского развития.
Ограничив исследование изучением характера и содержания кабарди-но-вайнахских взаимоотношений, автор надеется получить ответы на более общие вопросы, связанные с историей многонационального Северо-кавказского региона, как органической части Родины, когда объективно ос-вещается вся сумма межэтнических связей, которыми так наполнен Кавказ.
Цель и задачи исследования. Учитывая, что история кабардино-вайнахских взаимоотношений в XVI – середине XVIII в. еще не становилась предметом монографического исследования, автор поставил перед собой цель: представить и раскрыть важные с точки зрения анализа обозримого прошлого историко-этнографические параллели и виды взаимоотношений трех современных кавказских народов. В рамках поставленной цели автор пытался решить следующие задачи:
1. Предпринять максимально полную мобилизацию разнообразных источни-ков, оценив их содержательную информативность в контексте детального изучения накопившейся к сегодняшнему дню обширной (часто и противо-речивой) историографии.
2. Осветить вопросы хронологии и динамики кабардинского обитания на границах расселения вайнахских племен.
3. Показать характер и содержание внутрикавказских взаимоотношений на конкретном географо-межэтническом примере, в контексте эпохально мо-тивированного возрастания места и роли адыгов и вайнахов в политике России на Кавказе .
Методологическая основа диссертации. В основу исследования был положен принцип историзма, рассматривающий все произошедшие события в процессе их возникновения и развития в конкретно-исторической обста-новке, с выявлением их значения для последующей исторической перспекти-вы. Это требует изучения всех событий в хронологической, содержательно-смысловой последовательности. Применение принципа объективности под-разумевает рассмотрение явлений прошлого без пристрастий, что, по край-ней мере отчасти, достигается использованием "метода многообразия и исто-рической достоверности фактов", применяемых в кавказоведческой школе В.Б.Виноградова .
Ряд научных методов:
- историко-системный;
- историко-сравнительный;
- аналитический
позволили более глубоко изучить исторические процессы, протекавшие в XVI-XVIII вв. на территории Кабарды, Ингушетии и Чечни.
Метод комплексного использования источников помог дать более правдивую, глубокую оценку внутрикавказским межэтническим связям (от первичных контактов до эффективных элементов взаимовоздействия).
Метод визуального восприятия исследуемого объекта дал возможность ощутить, осознать значение и роль археологических и историко-культурных материальных памятников в освещении многих вопросов исторического прошлого.
Академик И.Д.Ковальченко недавно писал: "Вся история человечества – это растущее общение, взаимосвязь и взаимовлияние народов" . В контек-сте новой периодизации всемирной истории, апробируемой с 1993 г. научно-педагогической школой В.Б.Виноградова, к которой принадлежит и автор, исследуемый нами период вписывается в IV этап таковой (XVI-XIX вв.) – время строительства и расцвета межконтинентальных интеграционных про-цессов, что вполне соответствует ситуации на Кавказе, в которую и кабар-динцы, и вайнахи внесли свой эпохально обусловленный вклад, будучи от-нюдь не только объектами приложения сил могучих держав – Османской Порты, России и Персии . Объективный подход к этой проблеме возможен лишь на основе синтеза названных методологических подходов.
Источники и историография изучаемой темы специально рассмотре-ны и проанализированы в первой главе, поскольку от их состава и качества зависит уровень конкретного исследования, имеющего свою серьезную спе-цифику. Она состоит прежде всего в многообразии, разнотипности привле-каемых источников: письменных (документальных и нарративных), карто-графических, эпиграфических, изобразительных, археологических, антропо-логических, фольклорных, топонимических, лингвистических, попытке син-тезировать, обобщить их содержание по проблеме кабардино-вайнахских взаимоотношений XVI-середины XVIII вв., что никогда не предпринималось ранее.
Во-вторых, как это уже отмечалось выше, при всей внушительности доступного круга специальной литературы, так или иначе затрагивающей поднимаемые вопросы, сводного, монографического труда по исследуемой теме нет. Дело ограничивается пространной россыпью частных публикаций, небольших и часто поверхностных обзорных статей и этюдов, имеющих ярко выраженную "предметную", узко дисциплинарную или локальную историко-этническую доминанту с привлечением выборочной и традиционно ограни-ченной фактологической базы. Отсюда вытекает задача создания работы комплексного, интеграционного характера с достойной полнотой осмысле-ния и демонстрации важного предмета общеисторического полотна северо-кавказского средневековья.
Положение определяется сегодня и состоянием региональной истори-ческой науки конца минувшего и начала нынешнего столетия. Объективные исследования проблем генеральных межэтнических взаимоотношений и взаимодействий уступили место (за редчайшим исключением) естественно-му, но в чем-то и нарочито педалируемому, этноцентрическому, "националь-ному" подходу со всеми присущими ему достоинствами и издержками .
Автор диссертации намерен предпринять усилия по преодолению обо-значенных негативных тенденций.
Научная новизна выполненной работы состоит в двух основных аспек-тах:
- впервые предпринята попытка синтеза (предельно возможного на данном уровне развития науки) разнообразных и разнохарактерных источников и результатов их анализа в специальной литературе для наиболее полной и всесторонней реконструкции истории пребывания кабардинцев в бассей-не р. Сунжа и их взаимоотношений с вайнахами;
- сама эта история впервые исследуется не "вообще", а в территориально-хронологических рамках строго определенной зоны обитания достаточно представительной и компактной группы кабардинцев, сыгравшей собст-венную, весьма значительную и многомерную роль в северокавказском историческом процессе на переломном этапе в генезисе интеграционных тенденций у горских народов региона в сопряжении их с объективным ходом построения российско-кавказского государственного единства.
Практическая значимость работы состоит в том, что ее положения, материалы и выводы могут быть использованы для написания обобщающих трудов по истории Кабарды, Ингушетии, Чечни, Осетии, истории Северного Кавказа, а также включены в труды, касающиеся истории других народов. Материалы диссертации могут быть использованы при разработке спецкур-сов по отечественной истории, регионоведению, археологии, этнологии и т.п.
Уже опубликованные научные разработки автора находят свое приме-нение в статьях и книгах других специалистов, изучающих смежную про-блематику.
Апробация научных результатов диссертации производилась на засе-даниях кафедры регионоведения и специальных исторических дисциплин Армавирского госпединститута, в процессе обсуждения докладов и сообще-ний автора на международных научно-просветительских конференциях "Из истории и культуры линейного казачества Северного Кавказа" (Армавир, 2000; 2002), региональных научно-практических конференциях "Историче-ское регионоведение Северного Кавказа – вузу и школе" (Армавир, 1999; 2001), "Археология, этнография и краеведение Кубани" (Краснодар, 2001; 2002), на аспирантско-преподавательских семинарах кафедры РСИД АГПИ (Армавир, 2000; 2001), в виде статей в сборниках научных трудов "Вопросы северокавказской истории" (Вып. 5, 2000; Вып. 6, 2001).
Всего по диссертационной теме вышло в свет восемь публикаций (ста-тьи и тезисы докладов), отразивших основные положения и выводы работы.
Структура диссертации. Она состоит из введения, трех глав, заклю-чения, а также списка использованных источников и литературы.


Глава I.
СОСТОЯНИЕ ИСТОЧНИКОВ И ИСТОРИОГРАФИЯ ПРОБЛЕМЫ

Актуальная проблема динамики и исторического содержания кабарди-но-вайнахских взаимоотношений в XVI – середине XVIII вв. может быть раскрыта и освещена только в случае предельной мобилизации, анализа и междисциплинарного синтеза многообразных и ранее недостаточно исполь-зованных источников, накопленных наукой и проливающих определенный свет на первостепенные по важности грани исторического бытия и партнер-ства соседей, длительно соприкасавшихся в очерченной выше географиче-ской зоне .
Генеральной задачей является и обобщение историографического ба-гажа. Притом, уместно напомнить верное заключение Е.Н.Кушевой о том, что литература, прямо относящаяся к теме политических, экономических и иных межэтнических связей на Северном Кавказе, немногочисленна, хотя круг исследований, которые имеют к ней то или иное отношение, чрезвычай-но широк .
В диссертации предпринимается первая попытка преодоления сложив-шейся ситуации.

I.1. Источники

Традиционную прочную основу любого исторического исследования составляет наличный накопленный фонд письменных свидетельств (доку-ментальных и нарративных). Однако в данном конкретном случае следует считаться с местной спецификой. Даже в 1640 г. один из послов кабардин-ских "мурз" говорил в Посольском приказе в Москве: "Грамоты де в Черка-сах нет и писать не умеют" . Правда, кабардинские верхи "пользовались ус-лугами татарских абызов или русских подьячих" , но подобных документов, во-первых, немного, а, во-вторых, они посвящены тематике, далекой от ка-бардино-вайнахских взаимоотношений. Что же касается круга письменных сведений о чеченцах, ингушах и карабулаках (т.е. вайнахах) то, примени-тельно к исследуемой эпохе и территории, он крайне невелик и связывается почти полностью с историей русско-кавказских связей, а, следовательно, в высшей мере фрагментарен и малоинформативен для нашей темы. Это, кста-ти, относится, как уже давно отмечено, и к осетинам, балкарцам, карачаев-цам .
Тем не менее, отдельные скупые свидетельства о кабардино-вайнахских взаимоотношениях встречаются, причем именно и только в рус-ских и русскоязычных источниках середины XVI-XVIII в.
Состояние архивной базы Советского Союза и России в контексте при-влечения и использования ее в соответствующих трудах неоднократно харак-теризовалось учеными (особенно Е.Н.Кушевой, В.М.Букаловой, Н.Г.Волковой, Я.З.Ахмадовым, Т.С.Магомадовой и др.). На сегодняшний день оно не претерпело принципиальных изменений, если не считать крайне важного: постоянного роста количества и качества источниковых публика-ций, имеющих уже более, чем вековую историю. Именно они и содержат крупицы тех сведений, которые используются в диссертации.
Нисколько не потеряли своей значимости подборки документов XVI-XVII вв., изданные С.А.Белокуровым и М.А.Полиевктовым , впервые сис-тематизировавшие письменные источники о связях с Москвой многих наро-дов Кавказа. В них описываются события, прямо относящиеся к позиции видных "исторических фигурантов" из числа кабардинцев и вайнахов, вовле-ченных в эти контакты, называются их имена, указывается локализация их "владений", обозначаются маршруты передвижений, захватывающие иссле-дуемую в диссертации территорию.
Некоторые ценные документальные данные, касающиеся, в частности, роли кабардинцев и вайнахов в исторических событиях изучаемой эпохи, об-наруживаются в известных сборниках"Кабардино-русские отношения" (т. I. XVI-XVII вв.; т. II. - XVIII в. – М., 1957) и "Русско-дагестанские отношения" (Махачкала, 1958). Представлены они (хотя и эпизодически) в публикации В.Н.Гамрекели "Документы по взаимоотношениям Грузии с Северным Кав-казом в XVIII в." (Тбилиси, 1968). Раскрывая историю грузинских колоний на Тереке, сборник содержит более сотни архивных документов, характери-зующих многие моменты этнической истории, в числе которых есть и от-дельные факты кабардино-вайнахских отношений. Наличествуют они и в не-давнем сборнике документов «Территория и расселение кабардинцев и бал-карцев в XVIII- начале ХХ в.»
Длительное время существенно отставала изданная база документаль-ных данных по истории собственно вайнахов и их взаимосвязей с внешним миром. Эта тенденция стала преодолеваться в 1980-х годах, когда последова-ла серия диссертационных защит Т.С.Магомадовой, Т.А.Исаевой, Я.З.Ахмадова, Ш.Б.Ахмадова, построенных на архивных материалах XVI-XVIII вв. и когда увидели свет пусть небольшие, но существенно важные подборки документов в широком поле исследования истории постепенного включения чеченцев, ингушей и карабулаков в состав Российского многона-ционального государства . И не случайно, этот перспективный процесс резко активизировался к середине XVIII в., когда основные формирующиеся этнические группы вайнахов вышли из глубины горных теснин на те участки равнины, которые до этого находились под контролем кабардинцев.
В связи с известными событиями в Чеченской республике (так назы-ваемая республика Ичкерия) первая половина 1990-х гг. не принесла новых документальных публикаций. Но так не могло продолжаться долго. И в 1996 году в г. Москве был опубликован весьма содержательный сборник "Доку-ментальная история образования многонационального государства Россий-ского. Кн. 1: Россия и Северный Кавказ в XVI-XIX вв." В нем наличествует специальный раздел: "Архивные документы. Отношения России с Чечней и Ингушетией", в котором собраны интереснейшие документы, проливающие свет на местную ситуацию, в том числе и в русле кабардино-вайнахских взаимоотношений в бассейне р. Терек в XVIII-начале XIX в., т.е. того перио-да, когда выселение вайнахов с гор на плоскость решительно изменило этно-политическую панораму в зоне прежнего обитания кабардинцев на изучае-мом отрезке Сунженского побережья
Некоторые сведения для разрабатываемой темы были извлечены из подборок документальных материалов, накопленных в архивах Северо-Осетинского и Кабардино-Балкарского институтов гуманитарных исследова-ний (2001 г.).
Наконец, совершенно особую научную ценность представляет сборник документов "Русско-чеченские отношения. Вторая половина XVI- XVII в.", подготовленный Е.Н.Кушевой и изданный с участием видных кавказоведов Н.Г.Волковой и Ю.Д.Анчабадзе . В нем продублированы, но также и приве-дены в первый раз документальные свидетельства о кабардино-вайнахских связях в процессе нарастания жизнестойкой тенденции присоединения Се-верного Кавказа к России.
Внимательный учет и использование соответствующих документаль-ных источников позволили воссоздать историческую канву событий кабар-дино-вайнахских соседства и партнерства в указанное время. Следует доба-вить, что контакты эти протекали не только на берегах Сунжи и ее южных притоков, но и в российских центрах низовий Терека, Терском городе, а с 1735 г. и в Кизляре .
Особняком стоят письменные свидетельства очевидцев и участников местной истории второй половины XVIII в. – офицеров российской армии и ученых (это Штедер, Рейнегга, Гюльденштедт, Потоцкий, Паллас и др.). Крупные фрагменты их сочинений в переводе на русский язык публикова-лись неоднократно Б.В.Скитским, В.К.Гардановым, Н.Г.Волковой, В.М.Аталиковым и др. Внимательное обращение к ним выявляет опреде-ленный пласт информации, касающейся прямых последствий оставления ка-бардинцами ранее пограничных с вайнахами районов Ингушетии и Чечни, а также и взаимных этнокультурных воздействий.
Серьезным источниковым подспорьем для разработки диссертационно-го исследования служат археологические памятники. В свое время Е.Н.Кушева сетовала на то, что "археологи досоветского, а отчасти и совет-ского времени обращали внимание на памятники ранних периодов и меньше на памятники средневековья, а тем более XVI-XVII вв." Не лишенное спра-ведливости суждение нуждается, все же, в определенных коррективах.
Еще в 1879 г. профессор В.Б.Антонович в ходе подготовки к V архео-логическому съезду в Тифлисе раскопал кабардинские позднесредневековые курганы в различных пунктах Северного Кавказа, в том числе у ингушского селения Назрань. Изданием материалов этих раскопок с подробным описани-ем, таблицами и рисунками было фактически положено начало изучению собственно кабардинских древностей в равнинной зоне Ингушетии, интере-сующей нас . Тогда же близ ингушского селения Кантышево кабардинский курганный могильник исследовался В.Л.Беренштамом .
В 1891 и 1898 гг. В.И.Долбежев провел аналогичные работы у станицы Нестеровской, селений Пседах и Кескем , а в советское время курганные ка-бардинские некрополи неоднократно подвергались фиксации и раскопкам в бассейне р. Сунжа Л.П.Семеновым (сс. Барсуки, Плиево, Яндырка – 1925 г.), Г.В.Подгаецким (сс. Ачхой-Мартан, Карабулак – 1936, 1938 гг.), Е.И.Крупновым (с. Алхасте – 1937 г., ст. Нестеровская – 1939 г.), Р.М.Мунчаевым с участием М.Х.Багаева (сс. Бамут – 1958-1960 гг., Ачхой-Мартан – 1967 г.), В.Б.Виноградовым, Х.М.Мамаевым, Р.А.Даутовой с уча-стием автора диссертации (сс. Яндырка, Али-Юрт, Газы-Юрт, Сурхахи – 1978-1983 гг.). В окрестностях ряда названных населенных пунктов обследо-ванию подверглось по 2-3 однотипных курганных поля. Существование та-ковых подтверждено в 2000 г. осмотром сотрудниками Археологического центра при Министерстве культуры Республики Ингушетии у селений На-мурзиево, Плиево, Сурхахи, Яндырка, Кантышево и др.
Первые сводки открытых кабардинских могильников были произведе-ны Е.И.Крупновым и Р.М.Мунчаевым , В.Б.Виноградовым и В.И.Марковиным . Много позднее попытка обобщения таковых предпринята (в границах широкого расселения кабардинцев) А.Х.Нагоевым, труд которого вышел посмертно в 2000 г. . Он привел сведения о 14 курганных группах в равнинной части бассейна Сунжи. Однако научный редактор книги археолог Б.М.Керефов в одном из своих примечаний (на с. 34) уточнил: "По имеющимся сведениям на территории Чечни и Ингушетии кабардинские курганные могильники, называемые местным населением "чергси каш барц" (черкесские могильные холмы), были известны в 22 пунктах", сославшись на данные В.Б.Виноградова . Это вполне состоятельная поправка, соответствующая подсчетам диссертанта.
Не являясь специалистом-археологом, автор, опираясь на публикации сводного и аналитического характера, использует их выводы в отношении материальной и духовной культуры средневековых кабардинцев, датировки конкретных объектов и хронологии пребывания кабардинцев у подножий "вайнахских гор".
Большинство историков полагает, что "археологи не находят следов адыгских поселений или городов XVI-XVII вв. Это важно для истолкования письменных сведений о хозяйственной жизни адыгов, о подвижности их се-лений, о характере скотоводства и земледелия" . Тезис этот, при всей его бесспорности, небезупречен. На исследуемой территории (сс. Барсуки, Ян-дырка) еще в 1920-х гг. опытный археолог профессор Л.П.Семенов отмечал "кабардинские городища" , не уточняя, правда, своей позиции в этом вопро-се. Вместе с тем, В.Б.Виноградов, опираясь на исследования возглавляемой им Предгорно-плоскостной археологической экспедиции в 1970-1980-х гг. (в ее составе работал и автор диссертации) предложил свою трактовку целого ряда памятников типа сезонных поселений (зимников), дозорно-пастушеских холмов, связанных непосредственным соседством (а порою и единством) с кабардинскими курганными некрополями . Такой подход принимается авто-ром, и в дальнейшем изложении послужит дополнительному обогащению полезной для исследования сугубо археологической информации в качестве важного источника для исторических реконструкций и построений.
Возвращаясь к курганным захоронениям, уместно вспомнить основа-тельные выводы специалистов: "...Особенности погребального обряда обоих бамутских (и соседних им) курганных групп роднят их с абсолютно такими же подкурганными захоронениями позднего средневековья, хорошо извест-ными из более западных районов Северного Кавказа вплоть до Прикубанья... Давно уже принято рассматривать общность между всеми этими курганными группами (ритуал погребений, могильный инвентарь и даже редкие находки глиняной посуды) как верное доказательство принадлежности всех этих па-мятников единому адыгскому этническому массиву... Такой ритуал абсолют-но не свойственен прямым предкам ингушей и чеченцев. Обычными типами могильных сооружений в нагорной зоне являются грунтовые могилы, камен-ные ящики и различные склеповые сооружения, оставленные предками этих народов" .
Полную достоверность последнего легко подтвердить обратившись к поистине огромному фонду археологических источников, подвергшемуся тщательному и разностороннему изучению . Это дополнительно аргументи-руется сравнением разнотипных и разнохарактерных памятников на стыке обитания различных по своей сути этнических групп – кабардинцев и вайна-хов , что и будет продемонстрировано в последующих главах.
Остается добавить, что к числу археологических памятников (не собст-венно кабардинских, но тесно связанных с эпохой и обстоятельствами их расселения по р. Сунжа) относится и мавзолей Борга-Каш, построенный в начале XV в. в районе современных селений Плиево и Карабулак .
Известно, что "изучение физического типа людей далекого прошлого, несомненно, является одним из элементов исторического исследования" . Из этого вытекает немаловажное значение антропологических источников при рассмотрении вопросов, в частности и межэтнических, внутрикавказских взаимоотношений.
В трудах ряда отечественных и зарубежных специалистов разработана и апробирована генеральная схема антропологического генезиса народов Кавказа . В ней находят свое место и кабардинцы с вайнахами, как соседние и довольно близкие "популяции", относящиеся к кавкасионскому типу. Но, к сожалению, более детального изучения их соотношения, влияния друг на друга не произошло (прежде всего по скудости исходных материалов). Ши-рокомасштабные раскопки кабардинских курганов и горных вайнахских мо-гильников, содержавших тысячи антропологических образцов, не привели к систематизации и анализу соответствующих данных.
Тем более ценно, что именно в ходе полевого изучения Батумских кур-ганов на р. Фортанга, по инициативе Е.И.Крупнова был собран небольшой но выразительный антропологический материал, предоставивший достоверные краниологические образцы, использованные для впечатляющих реконструк-ций. Результаты опытов в этом направлении воплотились, в частности, в соз-дании выдающимся советским антропологом М.М.Герасимовым скульптур-ного портрета одного из погребенных в кабардинском кургане (мужчины примерно 40 лет с очень характерным, волевым лицом). Бюст его экспониро-вался в Чечено-Ингушском республиканском краеведческом музее, где хра-нились и все сопутствующие материалы. Теперь это все безвозвратно погиб-ло. Остались лишь фотографические воспроизведения скульптурного портре-та как напоминание о недостаточной востребованности антропологических источников в контексте изучения позднесредневековой истории Кавказа.
Существенно иначе обстоит дело с использованием лингвистических источников по изучаемой проблеме.
О длительном присутствии кабардинцев в обозначенном ареале сун-женского бассейна свидетельствует, прежде всего, топонимика. Она давно привлекала к себе внимание специалистов, будучи представлена в обобщаю-щих сводах А.С.Сулейманова , Дж.Н.Кокова, К.Х.Меретукова , а также в ряде публикаций В.Б.Виноградова , в сборе которым "черкесской топонимики" принимал участие и автор диссертации.
Понятия кабардинского языка присутствуют (иногда и угадываются) в названиях населенных пунктов (Шолох-Юрт, Алхасте, Сагопш, Пседах, Кес-кем, Малгобек, Ачалуки, Назрань и др.), урочищ и отдельных природных объектов (Хушако, Жигзакож, Азопш, "Чергси ала вяха моатинг" – Место, где жил черкесский князь, "Чергазийн рагI" – Черкесский хребет, "Чергазин басие" – Черкесский склон, "Чергси некъ" – Черкесская дорога, "Гоарга бо-арз" – Круглый (или Георгия) курган и др.). Кроме массового, повсеместного наименования ингушами кабардинских курганных могильников "чергси каш барц" (черкесские могильные холмы) следует иметь в виду, что некоторые природные или искусственные возвышенности названы по именам кабардин-ских князей, зафиксированных письменными и фольклорными свидетельст-вовами в этом районе (Ачамза-Барц, Германча-Барц, Ахло-Барц, Козаш-Барц и т.д.).
Концентрируясь в предгорно-плоскостной зоне, кабардинские топони-мы лишь изредка встречаются в горах, в плотном и густом окружении вай-нахских названий местностей. Это соответствует общей картине историче-ских кабардино-вайнахских взаимоотношений.
Лингвистами-профессионалами выявлен и некоторый фонд словарных, речевых вайнахо-кабардинских совпадений и заимствований. Но он очень невелик, многократно уступая параллелям с грузинским, дагестанскими, вос-точными, русским языками, что согласуется с условиями раздельного (сосед-ского) и сравнительно ограниченного по времени и в пространстве обитания кабардинцев и вайнахов .
Автор диссертации, владея адыгским и чеченским языками составил собственный сопоставительный словарь, подтвердивший этот факт.
В целом же лингвистические материалы небесполезны для раскрывае-мой темы.
В представляемом к защите диссертационном исследовании привлека-ются и картографические источники. Они не столь и многочисленны, буду-чи опубликованными и подвергшимися предварительному комментированию специалистов.
Если не считать текстового описания "Книги большому чертежу" конца XVI в. , то ранние российские карты, затрагивающие и Северный Кавказ (И.Массы, 1633 г.; Н.Витсена, 1687 г.; Г.Делиля, 1706 г. и др.) не сообщают сколько-нибудь важных подробностей о бассейне Среднего Терека и Сун-жи .
Считается, что первая (из сохранившихся) "русская карта Северного Кавказа была составлена в 1719 г." . Наиболее пространно она была проана-лизирована В.Б.Виноградовым и Т.С.Магомадовой в 1976 г. . Авторы не могли не обратить внимание на то, что "в фокусе карты изображена "Кабарда", лежащая к западу от меридионального течения Терека, то есть Большая Кабарда". Малая же Кабарда и прилегающие к ней земли переданы схематично, с явными неточностями (например, устье Сунжи, окруженное городками "гребенских казаков" изображено рядом с устьем Малки; "чеченцы" помещены высоко в горах близ Грузии между истоками Терека и Сунжи). Уже сам этот факт говорит, не только об "этнической принадлежности автора" (В.Б.Виноградов, Т.С.Магомадова), но и о малой исторической роли восточных кабардинцев в нацеленных на Закубанье планах военного российско-кавказского похода.
Совершенно иной акцент на карте 1733 г., "присланной при реляции ген. В.Я.Левашова от 27 января в Коллегию иностранных дел" . Она называ-ется "Карта реки Терека и части Малой Кабарды и Грузии" и содержит до-вольно подробные и интересные сведения о ситуации в равнинном правобе-режье Сунжи с правдивым изображением на ней локализации горных вайна-хов в изрядном удалении от места обитания кабардинцев, центральным селе-нием которых обозначен "кабак Алемурзино". Из карты следует, что ближе всех к равнине продвинулись вайнахи (карабулаки?) по реке Балсу (Фортан-га?), "на которой 100 деревень".
Е.И.Крупнов опубликовал фрагмент карты Северного Кавказа, извле-ченный из атласов Вахушти Багратиони , составленных в 30-х гг. XVIII в. Кабарда (в том числе Малая) не вошла в этот фрагмент. Но обозначены "глигви", "дзурдзуки" и "кисты" (т.е. вайнахи), живущие в ущельях рек Арм-хи, Асса, Аргун в значительном удалении от равнин.
Весьма содержательна "Карта Большой и Малой Кабарды", выполнен-ная геодезистом Степаном Чичаговым. Ей сопутствует "Табель... деревням и знатным местам" . В границах Малой Кабарды на карту нанесены многочис-ленные "деревни", в том числе в бассейне среднего течения Сунжи – 12 ка-бардинских деревень, названных по именам их владельцев или основателей, а также "двор князя Казия". И вновь местонахождение вайнахских селений и их угодий заметно дистанцировано от равнинных "владений Малой Кабар-ды".
Коренная перемена ситуации зафиксирована картой Малой Кабарды и соседних горских районов "второй половины XVIII в." Н.Г.Волкова условно называет ее "Карта Малой Кабарды, Осетии, части Ингушетии и Чечни" . Здесь по Сунже и ее притокам (Назрань и Эндерипс) нет каких-либо поселе-ний. Собственно Малая Кабарда "ушла" к северу в Терско-Сунженское меж-дуречье, а на правый берег Сунжи решительно продвинулись ингушские, ка-рабулакские "деревни", а также и горные чеченцы.
Тем самым, привлекаемые картографические материалы позволяют за-метно конкретизировать кабардинские и вайнахские перемещения в обозна-ченном ареале.
Определенные сведения дает и обращение к изобразительным источ-никам (при всей их малочисленности).
Так, на одной из миниатюр, иллюстрирующей так называемый Лице-вой свод летописи (он датируется либо 70-ми годами XVI в., либо XVII в. ) в части, касающейся жития Святого Благоверного Михаила Ярославича Твер-ского, воссоздана картина местности убийства в ноябре 1318 г. опального русского князя в Золотой Орде . При всей условности и стилизованности изображения оно передает некоторые реальные черты ландшафта сунженско-го побережья, включая такие летописные ориентиры как "великие горы Яс-ские и Черкасские", "Темирева богатырева могила", а также и две рельефооб-разующие реки, впадающие одна в другую. Сюжет этот прочно сопоставля-ется с районом существования мавзолея Борга-Каш на территории сложив-шейся впоследствии Малой Кабарды .
Еще на одной миниатюре изображен приезд кабардинского посла в Москву в 1566 г., когда он обратился от имени Темрюка Идарова с просьбой построить "для защиты от недругов" русскую крепость на Сунже . Судя по рисунку, эту деревянную крепость возвели на мысе у слияния двух рек (Те-река и Сунжи), т.е. на "Косяке, где Сунжа с Тереком сошлись..."
Стиль летописных миниатюр очень своеобразен. Но факт попытки вос-произведения живописными средствами ситуации в бассейне Сунжи налицо.
Следующие изобразительные сюжеты связаны с художественными ра-ботами в составе научных экспедиций И.А.Гюльденштедта (1768-1774), П.С.Палласа (1770-1772; 1793-1794), Я.Потоцкого (1798) . Они выполнены в стиле этнографических рисунков, передающих реальный облик ингушей, ка-бардинцев, осетин, чеченцев вооруженных и в костюмах с весьма характер-ными деталями. И хотя эти изображения сделаны несколько позднее середи-ны XVIII в., состав их информации обогащает представления о культурных последствиях кабардино-вайнахских взаимоотношений.
Как отмечалось, эпиграфические памятники XVI-XVII вв. на иссле-дуемой территории (как и во всей Кабарде) единичны . Но точнее сказать: в таком качестве они предстают перед современной наукой. Еще С.М.Броневский (1810 г.), а вслед за ним Султан Хан-Гирей (1837 г.) утвер-ждали, что "гробниц с греческими надписями и разными изображениями много встречается", приводя некоторые известные им примеры . Раньше их (1781 г.) о "множестве греческих крестов, которые стоят в этой местности" (берега реки "Русский Фортан") свидетельствовал Штедер . А путешествен-ник первой половины XVIII в. Компфер отметил, что "на могилах умерших черкесы ставили надгробные памятники из камня и дерева, украшенные резьбой" , в которой резонно усмотреть (пусть даже частично) арабские письмена.
Единственным, сохранившимся для изучения в исследуемом ареале каменным надгробием, несущим на себе содержательные надписи (на грече-ском языке, но также и греческими буквами по-кабардински) является знаме-нитое в специальной литературе Кантышевское изваяние 1581 г. . С другой стороны, в результате упорных поисков удалось установить несколько сла-бовыразительных арабоязычных надписей на кабардинских надмогильных сооружениях XVIII в.
Все эти случаи (как и давно известные науке арабоязычные надписи 1405/6 года на мавзолее Борга-Каш) должны быть привлечены для посиль-ного раскрытия поставленной проблемы.
С большой долей условности здесь же можно упомянуть и такой свое-образный "начертательно-смысловой" вид памятников как тамгообразные петроглифы на архитектурных сооружениях высокогорных Ингушетии и Чечни. При полном отсутствии собственно эпиграфических образцов, фикси-рующих кабардино-вайнахские взаимоотношения XVI – середины XVIII вв., они знаменательны тем, что некоторые из них близко напоминают, а порой и тождественны, кабардинским тамгам, детально изученным, в частности, Л.И.Лавровым и Х.Яхтаниговым . Этот аспект влияния обитателей равнин на их соседей-горцев был рассмотрен в свое время Г.Р.Смирновой , наблюдения и сопоставления которой небесполезны для автора диссертации.
Несколько особняком (в качестве фольклорного источника по разраба-тываемой теме) стоят произведения устного народного творчества как кабар-динского, так и вайнахского. Основная трудность для историка при исполь-зовании фольклора как исторического источника заключается в сложности датировки того или иного памятника.
В случае с кабардинцами эта сложность преодолевается обращением к произведениям первых адыгских ученых и просветителей Ш.Ногмова и С.Хан-Гирея. Общепризнанно, что оба они писали об истории своих народов по преданиям, соотнося их с известными им русскими печатными трудами (В.К.Гарданов, Е.Н.Кушева, Т.Х.Кумыков, Г.Х.Мамбетов и др.). Обстоятель-ная публикация и анализ адыгских историко-героических песен XVI-XIX вв., выполненная С.Ш.Аутлевой, продемонстрировала крайнюю эпизодичность в них "вайнахских мотивов"
Иное дело – вайнахский фольклор, чеченская и ингушская версии ко-торого включают как песенный ("илли"), так и прозаический (сказания, пре-дания) жанры. Русские переводы соответствующих произведений (в том чис-ле и многочисленных, прямо отражающих вайнахо-кабардинские взаимоот-ношения главным образом XVII-XVIII вв.) публиковались неоднократно . Они разносторонне комментировались и анализировались во второй полови-не минувшего столетия Х.Д.Ошаевым, У.Б.Далгат, Х.В.Туркаевым, И.А.Дахкильговым, Я.З.Ахмадовым и др., чьи выводы, заключения и частные наблюдения составляют (с внесением необходимых корректив) надежную основу для успешного использования разнообразных фольклорных произве-дений в качестве исторического источника .
Более надежны в этом смысле прозаические переводы текстов, тогда как содержание героико-исторических илли, как установлено специалистами, местами искажалось неточностями, допущенными переводчиками , но также подвергалось, порой, идеологической правке (цензуре) , преследующей цель исключения мотивов и образов, однозначно не вписывавшихся в концепцию изначальной, крепкой и даже безоговорочной дружбы народов, которую, в целом, исповедовала советская историческая и вообще гуманитарная наука. Однако это никак не может отменить высокой полезности фольклорных ис-точников, использованных в данной диссертационной работе с учетом тех методологических принципов подхода к изучению "устной истории" народов и их взаимоотношений с соседями, которые отстаиваются и реализуются в последние годы, в том числе О.В.Матвеевым, применительно к Кубани и всему Северному Кавказу


I.2. Историография

Обобщающих, комплексных работ по исследуемой теме нет. Но из-вестный интерес к ней и ее отдельным аспектам прочно зафиксирован в раз-нообразной доступной для изучения специальной литературе. В русле рас-смотрения и оценки региональной историографии общепризнанным являет-ся, вывод о том, что начальным этапом в изучении не только собственно ис-тории, этнографии и языка чеченцев и ингушей, но и их взаимных связей и отношений с соседними народами вообще и кабардинцами в частности, сле-дует считать последние десятилетия XVIII в., когда Российское правительст-во приступает к всестороннему изучению кавказского приграничья своего государства .
Возможно, что первой страницей в соответствующей историографии, не сразу нашедшей исследовательскую преемственность, стала статья М.Штелина «О Черкасской или Кабардинской земле», обнаруженная и про-анализированная не так давно Ф.В.Тотоевым . В ней предпринята и попытка отразить исторически изменчивые границы расселения кабардинцев в бас-сейне р. Сунжа, где они вступали "в прикосновенность" с "кистинскими" (т.е. вайнахскими) племенами.
Труды нескольких научных экспедиций Российской Академии Наук, состоявшихся в конце XVIII – начале XIX в., а также описания, оставленные некоторыми иностранцами, состоявшими на военной или иной службе Рос-сии, или путешествовавшими по Северному Кавказу, содержат некоторое ко-личество сведений, касающихся соседства и партнерства кабардинцев и вай-нахов. Но их справедливо привлекать более в качестве источников нарратив-ного свойства , что и будет сделано в последующих главах.
В географо-историческом сочинении С.М.Броневского, написанном в 1810 г., есть специальные небольшие разделы, посвященные "Малой Кабар-де" и "Кистам" . В них обозначаются границы расселения кабардинцев и вайнахов и их соседства в районе течения р. Сунжа; сообщаются данные о хозяйственных (преимущественно скотоводческих) занятиях "горских наро-дов" и их взаимоотношениях. "Они (кабардинцы, - авт.) живут в дружбе с Ингушами и в неприязни с Чеченцами; с Осетинцами бывают также у них поземельные споры". Интересно наблюдение о том, что ингуши, "называе-мые также Кисты", "черноволосы, смуглее Кабардинцев и отменный от них имеют оклад лица".
С.М.Броневский опирается на информацию конца XVIII- начала XIX в.. но она достоверна и существенна для предшествующих времен. В частности, это относится к сообщаемым сведениям об известной зависимости в про-шлом "кистов" от князей Малой Кабарды.
Примерно та же сумма вопросов (но уже в более тесной привязке к "взгляду на общую историю") освещалась адыгским просветителем Султа-ном Хан-Гиреем в его "сочинении" (а на самом деле – исследовании) "Запис-ки о Черкесии", написанном в С.-Петербурге, в 1836 г. Особую, даже ис-ключительную ценность представляют разделы "Исторические народные предания" и "Исторические отрывки", содержащие анализ фольклорных сви-детельств в контексте истории Большой и Малой Кабарды XVI-XVIII вв. – периода, во многом не обеспеченного необходимыми источниковыми и со-поставительными материалами для надежных выводов, в том числе и по рас-сматриваемой теме.
Почти одновременно кабардинский ученый и просветитель Шора Бек-мурзин Ногмов создает свое главное произведение, полностью изданное впервые в 1861 г. (уже после его смерти, последовавшей в 1844 г.) под назва-нием "История адыхейского народа" и неоднократно с тех пор переиздавав-шееся . Оно построено на основе уникальной мобилизации многочисленных фольклорных сюжетов, интерпретация которых произведена с привлечением доступного автору круга российских, европейских и восточных исторических знаний. Немало страниц труда затрагивает самую раннюю историю расселе-ния адыгов вдоль Кавказского хребта и специфику формирования Малой Ка-барды и ее населения. Отчасти уловимы в нем и сведения об отношениях ка-бардинцев с соседями, в том числе вайнахами. Но в событиях второй поло-вины XVI-XVIII в. доминируют уже внешнеполитические мотивы и обстоя-тельства, теснящие внутрикавказскую информацию.
Некоторые косвенные, но довольно значимые, факты можно почерп-нуть и в трехтомнике П.Г.Буткова, составлявшемся на рубеже XVIII-XIX вв., но опубликованном только в 1869 г. Собственно говоря, "Материалы...", по-следовательно излагающие канву важнейших кавказских событий с 1722 по 1803 г., не являются аналитической работой. По справедливому мнению группы авторитетных российских ученых, готовившей их к печати, они ин-тересны, как "первый опыт в русской исторической литературе последова-тельного изложения действий русских на Кавказе и в Крыму", но также и "как добросовестный труд, основанный на достоверных источниках" и лич-ных 20-летних наблюдениях. В богатой хронологии фактов и событий есть и такие (особенно середины XVIII в.), которые служат реконструкции слабо читаемой динамики кабардино-вайнахских взаимоотношений в исследуемом ареале.
В 1872 г., как бы принимая эстафету от адыго-кабардинских просвети-телей и историков, опубликовал статью "Чеченское племя" Умалат Лаудаев, написав в предисловии: "Из чеченцев я первый пишу на русском языке о мо-ей родине, еще так мало известной" . Основные историко-этнографические интересы автора далеко отстоят от проблематики данного диссертационного исследования. Тем не менее, опираясь на чеченский фольклор, он бегло за-трагивает существенно интересные вопросы раннего кабардинского присут-ствия в бассейнах Терека и Сунжи, времени и условий освоения вайнахами плоскостных земель, их взаимоотношений с кабардинцами.
В чеченских преданиях он выявил пласт, позволивший настойчиво ут-верждать, что соперничество кабардинских и кумыкских князей началось за-долго до того, как чеченцы и ингуши вышли с гор на равнину Малой Кабар-ды, земли которой длительное время пустовали, а потом (и не без участия со второй половины XVI в. русских властей) были "присвоены" кабардинцами ("земли левого берега р. Сунжи и часть Малой Чечни"), а восточнее – кумы-ками), тогда как "чеченцы же, без права, занимали северные подножия Чер-ных гор и были преследуемы тремя врагами: русскими, кумыками и кабар-динцами". У.Лаудаев зафиксировал важный топонимический след: "еще до сих пор надсуженские горы по-чеченски называются Черкезий-рагъ, т.е. ка-бардинский (черкесский) горный хребет" . Отдельные местные предания он излагает, если и не полностью, то весьма подробно.
Конец XIX в. ознаменовался серией публикаций археологов В.Б.Антоновича, В.Л.Беренштама, В.И.Долбежева (см. 1-й параграф главы) материалов раскопок курганов, единодушно интерпретированных как кабар-динские древности в равнинной зоне современной Ингушетии. Тогда же бы-ло обстоятельно проанализировано кабардинское Кантышевское изваяние 1581 г. (В.Ф.Миллер, 1893), а несколько позднее белокаменный мавзолей Борга-Каш начала XV в. получил оценку как памятник тюркоязычных пле-мен, втянутых в круговорот этнических перемещений, связанных с последст-виями походов среднеазиатского эмира Тимура, которые решительно по-влияли на расселение кабардинцев в восточном направлении (Н.Ф.Панкратов-Гребенец, 1914).
Приходится констатировать, что диссертационная тема осталась вне интересов той плеяды российских историков, которые обстоятельно, а порой и детально, рассматривали вопросы истории Северного Кавказа во второй половине XIX – начале ХХ в. с позиций утверждения власти российского правительства и его участия в различных аспектах политики местных, гор-ских народов, обществ и их лидеров, включая малокабардинские княжеские фамилии (Н.Ф.Дубровин, В.А.Потто, Н.Грабовский, А.Б.Берже, М.А.Караулов и др.). Отдавая исключительное внимание стратегическим за-дачам Российской империи, они мало учитывали внутрикавказские регио-нальные отношения в исследуемом нами районе бассейна Терека.
В целом, такой подход присущ и фундаментальному труду В.А.Потто об истории Терского казачества 1577-1801 гг. Однако в первых двух главах автор заостряет свое внимание на гипотезах о расселении кабардинцев по бе-регам Кумы, Терека и Сунжи в их связях с наиболее ранними потоками ка-зачьего появления на Северном Кавказе, что позволяет усмотреть небезынте-ресные тенденции и детали в складывании ситуационной панорамы сунжен-ского побережья накануне и в самом начале формирования Малой Кабарды и межэтнических контактов в ней с учетом и возрастающей к середине XVIII в. роли в них вайнахских элементов.
Завершая рассмотрение весьма ограниченной с точки зрения конкрет-ных цели и задач историографии дореволюционной эпохи, следует отметить компилятивно-обобщающую работу урожденного кабардинца В.Н.Кудашева "Исторические сведения о кабардинском народе" . Сам автор (он именует себя лишь "издателем") не считает свой труд исследованием, но только сведением и изложением "в связной форме некоторых фактов из жизни и истории кабардинского народа и сопредельных с ним горских обществ". Вряд ли это справедливо!
И хотя содержание этого ценного и недостаточно привлекаемого уче-ными издания решительно отстранено от интересов представленной диссер-тации, в нем мимолетно затрагиваются, ставятся, а иной раз и решаются важ-ные вопросы времени заселения кабардинцами земель вплоть до Терека и Сунжи, значительного влияния кабардинских культуры, общественного быта и обычного права на многие соседние горские народы (включая вайнахов), излагаются малоизвестные, но не лишенные оснований версии складывания локальных областей внутри Кабарды, происхождения самого этого этногео-графического названия и другие. Сквозь привычное господство привлекае-мых сведений по истории "сношений кабардинского народа с Россией" про-глядывают (пусть и слабо!) очертания некоторых региональных вопросов, ответы на которые не даны наукой и до сего дня, что стимулирует наш науч-ный интерес.
События Первой мировой войны, революций 1917 г., Гражданской войны приостановили исследовательский процесс, который резко оживился с победой Советской власти, а в региональных рамках – в связи с организацией во второй половине 1920-х – середине 1930-х гг. национальных научно-исследовательских институтов в Автономных Областях, а затем и Республи-ках Северного Кавказа. Правда, довоенный этап становления советской исто-рической науки был сильно идеологизирован.
Е.Н.Кушева в своем обзоре специальной литературы замечает: "1920-1930-е годы в изучении Северного Кавказа отмечены вниманием к их соци-альному строю в прошлом, к уяснению классового характера, к фактам клас-совой борьбы. Вопросы эти имели непосредственную связь с советским строительством на многонациональном Северном Кавказе" . Современный исследователь К.Ф.Дзамихов подчеркивает, что "в первые два десятилетия Советской власти не появлялось исследований по русско-кавказским отно-шениям XVI – первой половины XVIII в. Основное внимание было направ-лено на изучение других проблем внешней политики, в первую очередь разо-блачение колониальной политики царизма в более поздний период", где тон задавал М.Н.Покровский .
Тем ценнее представляются первые реальные наработки в русле дис-сертационной темы. Их немного, но они закладывали основы будущих изы-сканий.
В г. Нальчике интенсивно трудился на поприще кабардинской истории Г.А.Кокиев, публикуясь не только в солидных научных изданиях, но и в ме-стной прессе. "Почти по всем основным этапам и важнейшим событиям ис-тории кабардинцев он сказал свое веское слово, освещая, в первую очередь, важнейшие и переломные этапы" . В их числе, в частности, роль князя Тем-рюка Идарова в истории Северного Кавказа и сближении Кабарды с Россией; отрицательное воздействие межфеодальных распрей в жизни Кабарды и рас-пад ее на Большую и Малую; кабардино-осетинские отношения в XVIII в. и т.д. Даже этот не полный перечень свидетельствует об огромном значении трудов талантливого ученого в становлении той проблематики, которая при-сутствует и в нашей диссертационной работе. К тому же, не все в историо-графическом наследии Г.А.Кокиева "лежит на поверхности". Например, мало кто помнит, что в брошюре о склепах Северной Осетии 1928 г. ученый впер-вые высказал (опередив всех на добрые 50 лет) версию о массовом расселе-нии кабардинцев на восток, вдоль Кавказского хребта вплоть до течения Сунжи не ранее конца XIV – начала XV в., т.е. после походов эмира Тимура .
Во Владикавказе с середины 1920-х гг. развертывает широкоохватные полевые исследования и публикацию их результатов Л.П.Семенов. В его статьях и брошюрах получают систематизацию и осмысление не только ар-хеолого-архитектурные памятники собственно средневековых ингушей, но и синхронные древности их соседей в бассейне р. Сунжи (кабардинцев, бра-гунцев и др.); публикуются отдельные фольклорные сюжеты на тему кабар-дино-ингушских связей; привлекаются данные топонимики, языка, тамговой "эпиграфики" и пр. Настойчивые, комплексные по своему характеру изы-скания Л.П.Семенова в Ингушетии создают прочную основу для разработки обширной проблематики , в том числе и изучения кабардино-вайнахских отношений в XVI-XVIII вв.
Не случайно в первых попытках историко-этнографических обобщений начала 1930-х гг. последняя тема начинает приобретать конкретные мотиви-рованные черты.
Так, А.Н.Генко дает следующую картину передвижения и контактов некоторых кавказских народов в исследуемом нами ареале: "В конце XVII в. кабардинцы покинули свое прежнее местожительство в Эндерипсе (это ка-бардинское название означает: "река Яндырка", здесь располагается ингуш-ское селение Яндырка), опасаясь кровной мести со стороны беспокойных со-седей – карабулаков, чеченцев и кумыков. Территория окрестностей Яндыр-ки вниз по Сунже оставалась по 1781 г. никем не заселенной. Кабардинцы перешли к Назрани и заняли пространство между Сунжей и Камбилеевкой, откуда около 1730 г. переселились на ручей Марморлик… и далее к Пседаху. После ухода кабардинцев ингуши и карабулаки заняли ущелье в верховьях Сунжи, основав там так называемые ахкинюртовские поселения" .
К близким выводам пришел и Б.Далгат: "На плоскости и до предгорий до выселения ингушей обитали сперва ногайцы; их вытеснили и сменили ка-бардинцы, занявшие пространство до реки Фортанги, т.е. Большой Чечни, и бравшие дань с ингушей и осетин. По мере усиления ингушей и осетин и возникновения их поселений на предгорьях с начала XVIII столетия кабар-динцы стали отступать все дальше от гор в степи на север, покинув места, за-нимаемые ныне Орджоникидзе (новое название Владикавказа, - авт.), Назра-нью, Ачалуком" .
Данные исторические реконструкции существенно подпитывались на-копленным к этому времени и подготовленным к печати богатым фольклор-ным материалом, публикация которого сопровождалась необходимым ис-следованием, в том числе и улавливаемых эпизодов кабардино-вайнахских отношений .
Справедливости ради, именно в этой части историографического обзо-ра следует упомянуть очень важные труды, завершенные в 1930-х гг., но в силу целого ряда причин вышедшие в свет много позднее. Они, отчасти, ха-рактеризуют научную обстановку в связи с интересующей нас проблемати-кой.
В 1940 г. была написана и готовилась к печати монография Е.И.Крупнова – ученика и соратника Л.П.Семенова, называвшаяся "Очерки истории Ингушетии с древнейших времен до XVIII в.", изданная под назва-нием "Средневековая Ингушетия" уже после смерти автора, в 1971 г. В главе "О происхождении ингушей" Е.И.Крупнов использует немногие известные ему еще до Великой Отечественной войны факты вайнахо-кабардинского родства, которое могло оформиться "никак не ранее XIV-XVI вв." Привле-кались им и иные сведения о кабардино-вайнахском культурном взаимовоз-действии в эпоху средневековья.
Десятилетием ранее была написана фундаментальная, новаторская по сути монография М.К.Любавского, опубликованная только в 1996 г. Она де-монстрирует высокую осведомленность автора о территории расселения многочисленных адыгских подразделений, в том числе и восточного их ареа-ла. Одним из первых ученый обратился к проблеме феодальных распрей и столкновений северо-кавказских владетелей, например, кабардинских князей и шамхалов Тарковских за сферы влияния и, в первую очередь, за земли и угодья Малой Кабарды и зависящих от нее горцев-вайнахов и их соседей. Исследуя события XVI в., М.К.Любавский устанавливает объективные и субъективные факторы кабардино-русского сближения, во многом связанные с обстановкой в бассейнах рек Сунжи и Терека .
Таким образом, к началу 1940-х гг. складывались предпосылки научно-го обоснования отдельной темы кабардино-вайнахских взаимоотношений в ныне исследуемом ареале.
Однако годы Великой Отечественной войны и депортации чеченцев и ингушей с территории их исторической родины (1944-1957 гг.) прервали лю-бые возможности изучения прошлого вайнахов в неразрывной связи с внеш-ним миром. Вместе с тем, с конца 1940 – начала 1950-х гг. происходит замет-ный рост кабардиноведения (отчасти и в связи с выходом на новый уровень познания кабардино-русских отношений с середины XVI в.) .
В этом контексте должны восприниматься статьи Л.И.Лаврова, в кото-рых специально рассматривался вопрос о более ранней, чем считалось тра-диционно, дате заселения кабардинцами территории их обитания на востоке. Время это определялось второй половиной XIII в. Одновременно были предприняты весьма квалифицированные попытки суммирования накоплен-ных знаний о кабардинских курганных могильниках на равнинах Северного Кавказа, включая интересующие нас плоскостные районы тогдашней Гроз-ненской области и Ставропольского края в зоне прямого соседства и соприкосновения с вайнахами, что, однако, старательно замалчивалось.
Все эти (и многие другие) односторонности, деформации и разломы стали энергично преодолеваться после 1957 г., с восстановлением Чечено-Ингушской АССР и возобновлением (7 июня 1957 г.) деятельности Чечено-Ингушского научно-исследовательского института истории, языка и литера-туры. Лидерами нелегкого процесса выравнивания и дальнейшего развития местной науки стали фольклористы и археологи.
Первые уже в 1958-1959 гг. возродили традицию издания на родных и русском языках выразительных образцов вайнахского исторического песен-ного творчества, среди которых было немало отразивших давние и разноре-чивые связи с кабардинцами . Вторые, опираясь на богатый накопленный опыт и потенциал возглавляемой Е.И.Крупновым Северо-Кавказской архео-логической экспедиции Института археологии АН СССР и грозненских на-учных учреждений, сосредоточили фронт своих изысканий на территории Чечено-Ингушской АССР, где прежде всего исследовались памятники позд-него средневековья в горной и равнинной зонах, оставленные не только вай-нахами, но и их соседями. Так, в 1958-1960 гг. состоялись необычайно объ-емные раскопки Бамутских кабардинских курганов, что ознаменовало на-стоящий прорыв в интересующей нас проблематике .
Всенародное празднование в СССР в 1957 г. 400-летия добровольного присоединения адыгских народов (кабардинцев, черкесов и адыгейцев) к России, сопровождавшееся мощным всплеском исследовательской активно-сти историков-кавказоведов, фактически не затронуло чеченцев и ингушей, только лишь возвращавшихся из депортации. Однако оно решающе отрази-лось на характере и направлении последующих научных изысканий в Чече-но-Ингушской АССР.
Первые шаги были сделаны Е.И.Крупновым. В 1961 г. вышла в свет его небольшая, но обобщающая книга "О чем говорят памятники материальной культуры Чечено-Ингушской АССР", на страницах которой впервые появил-ся хорошо документированный данными археологии этюд о кабардино-вайнахском соседстве и взаимодействии в долине реки Фортанги "в XIV-XVI вв." Его создание стало возможным в результате сдачи в печать подготов-ленного экспедицией Е.И.Крупнова сборника "Древности Чечено-Ингушетии", в котором Е.И.Крупновым и Р.М.Мунчаевым был исчерпы-вающе введен в научный оборот кабардинский курганный могильник у с.Бамут, а В.И.Марковиным представлены чеченские средневековые памят-ники горной зоны . Там же (с. 7) напечатан и скульптурный портрет кабар-динца из бамутского кургана, реконструированный по черепу М.М.Герасимовым.
Одновременно был опубликован труд Е.Н.Кушевой "Народы Северно-го Кавказа и их связи с Россией" , ставший классическим для кавказоведения и активно используемый специалистами до сего дня.
Автор впервые дал обзор источников, многие из которых (по состоя-нию на то время) прямо относятся к исследуемой теме. В первой части пред-ставлена обстоятельная панорама расселения народов Северного Кавказа и уровня развития у них социально-экономических отношений. Причем, ре-конструируя соответствующую картину для исторических территорий Ка-барды, Чечни и Ингушетии, Е.Н.Кушева коснулась вопросов взаимоотноше-ний кабардинцев и вайнахов в приграничной зоне их обитания. Тема взаим-ных контактов и общего участия в протекавших процессах русско-северокавказских связей ("сношений") детально рассмотрена во второй части монографии, хотя, понятно, интересующие нас сюжеты затронуты бегло; они выступают далеко не на первом плане.
Важно упомянуть и сводные публикации чечено-ингушского поэтиче-ского фольклора , богатых и обширных археологических материалов в пол-ных границах Чечено-Ингушской АССР , в водных статьях к которым бегло звучит тематика кабардино-вайнахских отношений XVI-XVIII вв.
Знаменательно, что в "Очерках истории Чечено-Ингушской АССР" – первом обобщающем опыте такого рода – одна из глав, написанная В.Б.Виноградовым, В.Н.Гамрекели, В.И.Марковиным и А.П.Новосельцевым, освещала исторические события XIII-XV вв. с учетом установления в тот пе-риод непосредственных контактов между кабардинцами и вайнахами в пло-скостных районах .
В том же 1967 г. в 1-ом томе "Истории Кабардино-Балкарской АССР" Г.Х.Мамбетов обнародовал специальный параграф "Связи Кабарды и Балка-рии с Чечней и Ингушетией в XVI-XVIII вв." В нем доминируют факты XVIII столетия, а само содержание схематично и избирательно. Автор при-держивается гипотезы о расселении кабардинцев на равнинах к югу от Тере-ка уже в XIV в., склоняется к мысли о том, что чеченцы и ингуши одновре-менно "стали поселяться ближе к Тереку и Сунже"; полагает, что "часть жи-телей Чечни и Ингушетии" попала в васальную зависимость от "кабардин-ских князей и уорков" в результате "покровительства и поддержки Русского государства", концентрирует свое внимание на местных городских центрах (Терский город, Кизляр). Многие из его положений спорны. Но это – первая в науке попытка кратко охарактеризовать возникновение совместных кабар-дино-вайнахских поселений, экономические связи, вассальные отношения и совместную борьбу "против внутренних и внешних врагов" . Тем самым, как бы подводился итог предшествующим исследованиям.
Дальнейшее накопление знаний и рост их интерпретации состоялись в начале 1970-х гг.
Многообразные тексты исторического эпоса чеченцев и ингушей (ска-зания, предания и легенды), отразившие, в том числе, их взаимосвязи с ка-бардинцами, с необходимым анализом фольклориста были изданы У.Б.Далгат . Почти одновременно вышло в свет исследование С.Ш.Аутлевой, посвященное адыгским историко-героическим песням , где также фиксируются (хотя и крайне редко) кабардино-вайнахские соприкосновения и "встречи", и делается это с меньшей степенью идеализации, что лучше согласуется с исторической реальностью.
Принципиально важное значение имеют публикации Э.В.Ртвеладзе, предложившего хорошо аргументированную версию массового переселения кабардинцев в бассейн Терека в связи с последствиями истребительных для обитателей равнин Северного Кавказа походов среднеазиатского эмира Ти-мура в конце XIV в. Доводы автора были приняты и расширены в статьях А.Е.Криштопы, Х.А.Хизриева, В.Б.Виноградова и многих других . К сожалению, никто из названных историков не вспомнил соответствующие суждения Г.А.Кокиева 1928 г., отмеченные выше.
Дж.Н.Коков выполнил сводку адыгской топонимии в ареале прожива-ния "черкесов", где нашли свое место многие (но далеко не все) названия ме-стностей, рек и урочищ Малой Кабарды. Параллельно аналогичную работу проводил А.С.Сулейманов, систематизируя и изучая топонимику Чечено-Ингушетии . С рубежа 1960-70-х гг. стал вновь нарастать состав кабардин-ских курганных могильников, анализ которых в ряде статей существенно до-полнил складывающийся фонд исторических представлений о пребывании "черкесов" в долине р.Сунжа (В.Б.Виноградов, Р.А.Даутова, Х.М.Мамаев) .
Значительным событием в кавказоведении следует признать выход в свет двух монографий Н.Г.Волковой. В них мобилизован необычайно широ-кий круг источников и дано глубокое исследование назревших вопросов рас-селения и этнической карты Северного Кавказа в XVIII – начале ХХ в. С возможной обстоятельностью автор рассмотрел и территорию соприкоснове-ния, длительного соседства и противоречивого взаимовоздействия кабардин-цев и вайнахов в изучаемом нами районе. Сугубо этнографическая направ-ленность этих трудов не позволила реконструировать многомерный местный исторический процесс, но они, безусловно, углубили и укрепили фундамент последующих изысканий. Монографии Н.Г.Волковой находятся до сих пор в числе самых востребованных в историографии региона.
Не без ее влияния В.И.Марковин и М.Б.Мужухоев в связи с общей оценкой Бамутских курганов высказали перспективную идею: "Было бы ин-тересно, продолжив раскопки подобных курганов, изучить взаимоотношения пришлого, кабардинского населения с местным – вайнахским"
Напротив, в те годы (вплоть до 1980 г.) интерес к изучению кабардино-вайнахских взаимоотношений в конкретном ареале заметно упал. В качестве примера можно привести кандидатскую диссертацию Я.З.Ахмадова, в кото-рой разносторонние и все более крепнущие связи чеченцев, ингушей и кара-булаков с Россией в XVIII в. рассматриваются в жестких рамках собственно вайнахской истории с почти полным умалчиванием роли и места в них ка-бардинского компонента в XVI-XVIII вв. как важной составляющей тако-вых . Подобная тенденция контрастировала с положением дел в науке Се-верной Осетии, ученые которой, напротив, усилили внимание к специфике и сути кабардино-осетинских контактов в контексте укрепления связей с Рос-сией и добровольного присоединения осетин к могущественной державе .
Очередное оживление исследований сопряжено с попыткой решения актуальнейшего вопроса добровольного в своей основе вхождения ведущих чеченских, ингушских и карабулакских обществ в состав единого Российско-го государства. В коллективных трудах на эту тему, изданных в гг. Грозном и Москве кабардинский фактор учитывался постоянно и даже акцентировано, что вполне отвечало исторической действительности . Впрочем, это больше касалось общеэтнических или социально-значимых ситуаций, тогда как со-стояние повседневных кабардино-вайнахских взаимоотношений в микроре-гионе плоскостной Ингушетии и прилегающих районов Чечни в достаточной мере не оценивалось и не учитывалось
Исключение составили некоторые работы, выполненные представите-лями коллектива грозненских историков, группировавшихся вокруг В.Б.Виноградова. В них пристально исследовались конкретные вопросы ис-тории полиэтничной среды интересующего нас плоскостного участка Малой Кабарды, населенного кабардинцами, брагунцами и вайнахами.
В.Б.Виноградов обобщил некоторые наличные материалы, проливаю-щие свет на хронологическое соотношение пребывания на берегах Сунжи ногайцев, кабардинцев и вайнахов, заново проанализировал оставленные ими памятники археологии (могильники и места стоянок), архитектуры (мавзолей Борга-Каш начала XV в.), топонимики и пр. Р.А.Даутова и Х.М.Мамаев подвергли специальному изучению кабардинские древности равнинной Чечено-Ингушетии, прежде всего в широкой округе ингушского сел. Али-Юрт . В диссертационной работе Т.С.Магомадовой, посвященной русско-вайнахским отношениям в XVI-XVII вв. были даже отдельные этюды о кабардинцах в западных районах равнинной зоны и брагунцах, обитавших по северному берегу р.Сунжа, а при воссоздании исторических коллизий непосредственных и транзитных русско-вайнахских связей внимательно учитывалась роль исторически зафиксированных представителей Малой Кабарды (князья Алхас, Солох, Сунчалей и др.), места проживания и деятельности которых связаны с обозначенным отрезком сунженского побережья и Тарской долины – преддверия Дарьяльского ущелья . В этой части обзора уместно упомянуть о том, что в 1983 г. автором данной диссертации была написана под руководством В.Б.Виноградова и защищена в Чечено-Ингушском государственном университете им. Л.Н.Толстого дипломная работа на тему "К истории пребывания кабардинцев на территории Чечено-Ингушетии". Она хотя бы отчасти суммировала результаты предшествующих исследований.
Существенно пополнились исследования исторического фольклора вайнахов: И.А.Дахкильгов опубликовал монографию и объемный фольклор-ный сборник текстов, в которых предпринял попытку раскрыть кабардино-вайнахские взаимоотношения через призму произведений устного народного творчества . Оказалось, что последние несут в себе немало фактической ин-формации о характере и содержании социально-политических, экономиче-ских и бытовых связей, особенно выразительной в сопоставлении ее с иными видами исторических источников.
Этот вывод подтверждается историческими комментариями Х.Д.Ошаева и Я.С.Вагапова чеченских "илли" (героико-эпических песен), заметная часть которых стойко фиксирует различные уровни и проявления кабардино-вайнахского партнерства (см.: "О князе Мусосте и о Сурхо, сыне Ады…", "О князе Кахарме кабардинском", "О кабардинце Курсолте" и др.) .
Различные стороны интересующих нас взаимоотношений в XVI-XVII вв. были раскрыты в докладах Я.З.Ахмадова, В.Б.Виноградова, Х.М.Мамаева, Д.Ю.Чахкиева, З.Х.Хамидовой на научном симпозиуме "Ге-роико-исторический эпос и его значение для художественной культуры на-родов Кавказа", состоявшемся в г. Грозном в сентябре 1985 г. Подтвердился вывод о том, что "исторические реалии использовались сказителями для решения своих чисто специфических задач, главным образом для выражения определенной этической концепции" . Вместе с тем, вопреки мнению видного советского фольклориста Б.Н.Путилова, вряд ли можно согласиться с тем, что "исследуемые произведения … не содержат в себе реального оттиска как такового, отражения каких-либо определенных действий, совершенных историческими лицами" .
К концу 1980-х гг. освещаемая нами проблема вновь отступает на зад-ний план, что хорошо видно в некоторых трудах обобщающего свойства, где конкретное состояние кабардино-вайнахских взаимоотношений в зоне их прямого соседства едва различимо на фоне "макрополитической" демонстра-ции истории народов Северного Кавказа при полном преобладании геополи-тических доктрин . К редким исключениям относится книга В.М.Аталикова, в которой скрупулезно рассматриваются письменные источники XVI-XVIII вв. под углом зрения "черкесо-чеченско-ингушских" сходств, в существенной части связанных с Малой Кабардой .
В связи с бурным нарастанием драматических событий в Чечне в по-следнем десятилетии минувшего века, вылившихся в этноцид русскоязычно-го населения (в том числе и адыгов) и кровопролитные военные действия; разделением Чечни и Ингушетии; общим кризисом исторической отечест-венной и особенно региональной науки (в "Чеченской Республике Ичкерия" его правильнее называть разгромом!) изучение истории пребывания кабар-динцев в бассейне Терека и Сунжи фактически прекратилось и, похоже, что в ближайшее время не найдет своего продолжения.
Однако полный вакуум не возник, так как проблема кабардино-вайнахских взаимоотношений изучаемого периода оказалась в фокусе устой-чивого интереса ученых Кабардино-Балкарии, взявшихся за установление роли и места Кабарды на широком, окружающем ее историческом поле. Х.Яхтанигов впервые предложил свое видение кабардино-вайнахских связей через призму изучения общих тамг . В середине 1990-х гг. Б.К.Мальбахов и К.Ф.Дзамихов один из разделов своей ценной книги посвятили "Кабарде и историческим связям России с Чечней и Ингушетией". Здесь многозначи-тельна сама постановка вопроса, которая закономерно приводит к показу ка-бардино-вайнахских взаимоотношений прежде всего в контексте истории российских городов на Тереке и общего поступательного развития "военно-политического союза Кабарды и России, сложившегося в середине XVI ве-ка", в сторону дальнейшего вовлечения народов Северного Кавказа в состав Российского государства. Авторы безусловно правы, подчеркивая, что даже "в XVIII веке на территории современных Чечни и Ингушетии существовал ряд независимых друг от друга обществ", у которых постепенно нарастали "политические и экономические связи между кабардинскими и вайнахскими локальными группами". Но состав аргументации в пользу этого тезиса незна-чителен: его "подавляет", в частности, демонстрация исключительной роли г. Кизляра в местном историческом процессе . Однако сам факт выделения такого параграфа в высшей мере знаменателен и достоин одобрения.
Квалифицированная подборка источников (письменных и изобрази-тельных) и важнейшие исторические сопоставления составляют содержание книги В.М.Аталикова, вышедшей в том же 1996 г. Ее глава "От Кубани до Терека" служит серьезным подспорьем в раскрытии вопросов историко-культурных взаимоотношений между кабардинцами и их соседями, в том числе вайнахами, в бассейне р. Терек, в границах Малой Кабарды . Содержательным исследованием, проливающим дополнительный свет на хронологию этапов расселения адыгов на Северном Кавказе, включая "кавертеев" – кабардинцев в Пятигорье и далее на восток, является труд Н.Г.Ловпаче
Много ценных исторических фактов и подробностей, касающихся и кабардино-вайнахских взаимоотношений, приведено в одном из параграфов монографии Р.Х.Гугова ("Кабарда и Балкария в укреплении связей других народов Северного Кавказа с Россией") . В этом содержательном и наиболее обстоятельном обзоре автор неоднократно ведет речь о зоне Малой Кабарды, соседствующей с вайнахскими обществами и оказывавшей на них активное и многообразное влияние. В частности, справедливо утверждается: "В рассматриваемый период (XVI-XVII вв. – С.Ш.) деловые связи между кабардинцами и этими вайнахскими обществами становятся регулярными и тесными. Определяющим в этом деле было переселение чеченцев и ингушей из глубины суровых гор в предгорье и на плоскость. Одним из основных направлений этой вайнахской миграции, значительно расширившей этническую территорию этого народа на север, являлось переселение в Тарскую долину и бассейн р. Камбилеевки, куда передвижение ингушей происходило в течение всего XVIII в. Другое направление – к р. Сунже в район Назрани и далее к Ачалукам, что имело место в 1771-1781 гг."
Несомненным достоинством этого очерка является довольно полное привлечение разнохарактерных источников и использование обширного кру-га специальной литературы без присущего, к сожалению, сегодняшнему со-стоянию историографии игнорирования работ альтернативных или несозвуч-ных взглядам некоторых историков. Отсюда проистекает небывалая ранее полнота и объективность авторских наблюдений за ходом и характером ка-бардино-вайнахского партнерства в пограничном ареале.
Особо выделим недавнюю публикацию в г. Нальчике книги "Чеченские песни о кабардинцах", составленной видным чеченским литературоведом Х.В.Туркаевым и снабженной ценными комментариями ушедшего из жизни писателя и историка Халида Ошаева . Это – достойный подражания образец того, как надо сохранять и углублять в интерпретации тематику, временно оттесненную с передовых позиций региональной науки.
В 2000 г. была издана (посмертно) монография А.Х.Нагоева, содер-жавшая самую полную сводку сведений о кабардинских средневековых кур-ганных могильниках в Предкавказье и их скрупулезное рассмотрение в са-мых разных историко-этнографических ракурсах. Картографирование адыг-ских некрополей наглядно демонстрирует один из районов их концентрации в бассейне р. Сунжи, т.е. в исследуемом нами районе. В этом труде само-стоятельную научную ценность имеют многочисленные и весьма компетент-ные комментарии и ремарки, введенные в текст его редактором Б.М.Керефовым . Историческая панорама "средневековой Кабарды", созданная А.Х.Нагоевым на базе прежде всего археологических источников, разумеется, не исчерпывающа, а в чем-то и не совсем точна. Но она, буквально, бесценна для соответствующих реконструкций в русле исследуемой нами темы.
Среди новейших исследований весьма значительна книга Б.М.Мокова, в которой небывало полно и объективно показано внутреннее положение Ка-барды (Большой и Малой), во многом определявшее суть ее отношений с горскими соседями, в том числе вайнахами . В монографии К.К.Хутыза собран богатый материал, рассмотренный под углом зрения истории охоты как одного из главных занятий средневековых адыгов, причем сделано это с учетом длительных и продуктивных взаимоотношений с кавказскими соседями, включая ингушей и чеченцев
Нельзя не назвать докторскую диссертацию К.Ф.Дзамихова "Адыги в политике России на Кавказе (1550-начало 1770-х гг.)" – фундаментальное и редкое по своим достоинствам исследование . В его главах неоднократно освещаются страницы истории кабардинцев на берегах Сунжи и Терека в контексте впервые столь глубокого осмысления истинного значения "русско-адыгского политического сотрудничества в российской политике на Кавказе. Оно рассмотрено "через призму установления и развития устойчивых связей Россиине только России с народами Северного Кавказа, Степного Предкав-казья, а также Грузией". Без тени преувеличения следует оценить труды К.Ф.Дзамихова как основополагающие на современном этапе адыговедения.
С начала 1990-х гг. еще один центр изучения кабардино-вайнахских взаимоотношений на территории Ингушетии и Чечни в XVI-XVIII вв. скла-дывается на Кубани, в г. Армавире, куда вынужденно переместилось из г. Грозного ядро кавказоведческой научно-педагогической школы В.Б.Виноградова, в составе которой (после почти 20-летнего перерыва, вы-званного многими обстоятельствами) восстановился и автор данного диссер-тационного исследования.
Еще до отъезда из Чечни была издана книга "Очерки этнографии че-ченцев и ингушей (дореволюционный период)" в качестве первой части учебного пособия к спецкурсу "История и культура дореволюционного насе-ления Чечено-Ингушетии". Готова к печати была и вторая часть, но опубли-ковать ее в г. Грозном уже не удалось. Только в 1997 г. в г. Армавире вышла в свет книга, в которой среди очерков о невайнахских группах населения бывшей Чечено-Ингушской АССР имелись разделы о терских казаках, бра-гунцах и кабардинцах. Краткая история упомянутых этнических единиц ох-ватывала и период XVI-XVIII вв., синтезируя многие доступные данные .
Вскоре в Армавирском госпединституте состоялся аспирантско-преподавательский (3-й по счету) семинар "На стыке гор и равнин: проблемы взаимовоздействия", на котором кабардино-вайнахское соседство и сотруд-ничество того периода нашло свое отражение в выступлениях В.Б.Виноградова,С.Д.Шаовой, Г.В.Салахадиновой и др.
С тех пор в кубанской научной печати появилась серия публикаций диссертанта, раскрывающих отдельные аспекты данного исследования. Они названы в библиографическом списке и отражены в содержании представ-ленной работы.
В самое последнее время наметилось возрождение исследовательского интереса к кабардино-ингушским взаимоотношениям в научных и вузовских центрах г. Назрань. Тамошние археологи провели ревизию состояния соот-ветствующих памятников ; С.Б.Бурков предпринял попытку комплексного изучения полиэтничного состава средневекового населения на территории нынешнего Малгобекского района – важной части исторической Малой Ка-барды ; Б.Д.Газиков изложил свое видение вопроса о "кабардинских завоеваниях в Ингушетии во второй половине XVI века" . Следует ожидать развития этой тенденции в русле активного включения работ местных специалистов в единое историографическое "поле" Северного Кавказа.

Выводы по I главе
Такова история накопления источников и изучения объявленной темы. Она насчитывает более двух веков и восходит к трудам деятелей Петербург-ской (Российской) Академии Наук, описаниям путешественников, а также публикациям горских просветителей, ознаменовавшим научное открытие Се-верного Кавказа и его полиэтничного населения, в том числе и интересующе-го нас микрорегиона.
Критический обзор источников убеждает в том, что их количество (во всех разновидностях) и качество хотя и не оптимально, но достаточно для комплексного использования в обеспечении фактической базы сформулиро-ванной темы. Они имеют тенденцию к постоянному пополнению и взаимно-му обогащению.
В дореволюционный период происходило первичное накопление соот-ветствующих знаний и их трактовок, которые не всегда легко уловимы в ра-ботах частного или общего характера по истории собственно кабардинцев и в значительно меньшей степени чеченцев и ингушей. Лишь самая скудная кан-ва кабардино-вайнахского соседства в бассейне рек Терека и Сунжи была установлена.
В советское довоенное время на фоне постепенно нарастающего (с ис-пользованием всех видов доступных источников) осмысления исторического процесса XVI-XVIII вв. в строгих границах национальных государственно-административных образований Центрального Кавказа появились в печати и были подготовлены к ней работы, очертившие основную проблематику ка-бардино-вайнахских взаимоотношений как отдельной темы возможного ис-следования. Однако события Великой Отечественной войны, а более того со-путствующей депортации чеченцев и ингушей (1944-1957 гг.) временно при-остановили творческую работу в этом направлении.
Она возобновилась с началом второй половины ХХ века, но развива-лась пунктирно, недостаточно целеустремленно, в контексте превалирования "макрорегиональных" задач, в том числе стойкого преобладания интереса к динамике места и роли обитателей различных областей Северного Кавказа в длительном, противоречивом, но, в основном, поступательном процессе включения их в состав многонационального Российского государства.
Тем не менее, начиная с середины 1970-х гг., интересующая нас тема стала частично освещаться, что вновь затормозилось в связи с известными обстоятельствами в "мятежной" Чечне. Только усилия историков Кабардино-Балкарии и Кубани в 1990-х гг. и в самом начале наступившего столетия не просто "удержали на плаву" актуальную проблематику кабардино-вайнахских взаимоотношений, но и вывели ее на сегодняшний уровень изу-чения, сделав возможным написание предлагаемой диссертации.

Глава II.
ВОПРОСЫ ХРОНОЛОГИИ И ДИНАМИКИ
КАБАРДИНСКОГО РАССЕЛЕНИЯ НА ГРАНИЦАХ
ОБИТАНИЯ ВАЙНАХСКИХ ПЛЕМЕН

Проблема появления и времени обитания кабардинцев в бассейне р.Сунжа и в других, соседних районах плоскостных земель Ингушетии и Чечни до сих пор дискуссионна, вызывает большие разногласия у специали-стов. Общепризнанным, пожалуй, является то, что предшествующая история адыгского этнического массива стабильно связана с территорией Прикубанья и прибрежья северной части Восточного Причерноморья. Получив свое ар-гументированное обоснование в работах В.П.Левашовой, Т.М.Минаевой, Е.П.Алексеевой и многих других, эта точка зрения занимает прочное место в обобщающих трудах по истории региона .
Значительно сложнее толкование времени и условий начала и хода ми-грации части адыгов (а именно кабардинцев) из районов своей прародины по равнинным просторам Предкавказья, в ходе которой они освоили и надолго заселили плоскостные земли Пятигорья, Северной Осетии, Чечни и Ингуше-тии, обретя место постоянного своего обитания в Кабарде, получившей от них свое наименование . Это расселение кабардинцев решающе изменило этно-политическую панораму Северного Кавказа, определив ее дальнейшее специфическое развитие.
Причины и движущие силы миграционных процессов на разных этапах человеческой истории в свое время были вскрыты, в частности, К.Марксом, считавшим главным мотивом миграции необходимость расширения зани-маемой территории в результате роста численности людей, несоответствия их количества производительным ресурсам. "То были племена, занимавшие-ся скотоводством, охотой и войной, и их способ производства требовал об-ширного пространства каждого отдельного члена племени… Рост численно-сти у этих племен приводил к тому, что они сокращали друг другу террито-рию, необходимую для производства. Поэтому избыточное население было вынуждено совершать те полные опасностей великие переселения…"
В принципе, это верно, и указание К.Маркса, в известной степени, применимо к оценке средневековых адыгских миграций на Юге России, в том числе, вдоль Кавказского хребта. Однако в этом конкретном случае да-леко не все определялось экономическим фактором. Решающую роль здесь играли военно-политические обстоятельства, которыми оказалась так богата средневековая история Северного Кавказа.


II.1. О времени и условиях начала освоения кабардинцами
плоскостного Терского правобережья

Вплоть до рубежа 1940-1950-х гг. проблема начала перемещения ка-бардинцев на восток решалась советскими учеными в общем плане. Так, ряд исследователей, уже упомянутых выше, относил колонизационную волну "черкесов" – кабардинцев, достигшую бассейна р. Сунжа, к XIV-XVI вв. без дальнейшей конкретизации (Т.М.Минаева, О.В.Милорадович и др.).
Затем, в результате выхода в свет специальной статьи Л.И.Лаврова , в северокавказской науке надолго утвердилось мнение о том, что этот видный кавказовед "убедительно обосновал более раннюю дату заселения кабардин-цами их поздней территории, отнеся его ко второй половине XIII в." Важно подчеркнуть, что вывод Л.И.Лаврова, построенный на оценке им глубоких перемен в этно-политической карте региона, обусловленных монголо-татарскими завоеваниями равнинной зоны и изгнания, истребления живших здесь ранее алан и кипчаков, принимался большинством историков как впол-не обоснованный, достоверный, якобы, факт. Последний раз от разу провоз-глашался все уверенней, не подкрепляясь фактически детальной или какой-нибудь новой аргументацией. Создавалось впечатление, что данная версия единственна, объективна, неоспорима.
Но уже давно в регионоведческой науке стало складываться и разраба-тываться существенно иное мнение. Оно базировалось на том, что захват монголо-татарами с середины XIII в. равнинных земель Северного Кавказа и прочное включение их в границы Золотой Орды ("Улуса Джучи") не могли создать для миграции кабардинцев благоприятных условий. Этому препятст-вовало возникновение повсеместно в Предкавказье крупных и долговремен-ных золотоордынских городских центров (на р. Куме, в Пятигорье, вдоль всего равнинного течения рр. Терек и Сунжа), регулярное и активное исполь-зование окружающих их плоскостных пространств для военных походов, ко-чевания ханских ставок, пастьбы скота и пр. новыми обладателями бывших владений Алании. С другой стороны и сами адыги Прикубанья и побережья Черного моря сильно претерпели от завоеваний и постоянного гнета монго-ло-татар, не избежав общей трагической участи: "Были уничтожены сотни поселений. Обширные, густо заселенные районы предгорно-плоскостной части края, где интенсивно развивались различные ремесла, земледелие, ско-товодческое хозяйство, были почти полностью опустошены и превращены завоевателями в поросшие травами кочевья" . Только с крушением мощи Джучидской державы могли открыться реальные перспективы для широкого расселения части адыгов, чем и было положено начало обособления ее в са-мостоятельную народность (этнос) – кабардинцев.
Такие условия сложились лишь в конце XIV в., когда Золотая Орда, по-терпев поражение на Куликовом поле (1380 г.), подверглась вскоре страшно-му разгрому со стороны среднеазиатского эмира Тимура (1395-1396 гг.). В обстановке последующих десятилетий, характеризующихся резким и дли-тельным сокращением населения на северокавказских равнинах, только и могло произойти массовое перемещение части адыгов на восток, вплоть до сунженского бассейна.
Вышесказанное подтверждается целым рядом публикаций, проливаю-щих свет на исключительно пагубные последствия походов Тимура для насе-ления не только равнинных, но и горных районов среднего и нижнего Прите-речья, как и многих других северокавказских областей .
Однако, применительно к самой истории кабардинцев версия о массо-вом расселении на восток, вплоть до течения Сунжи не ранее конца XIV – начала XV в. стала складываться значительно раньше. Она впервые была вы-сказана Г.А. Кокиевым (см. первую главу) и развита в почти не замеченной брошюре Х.О.Лайпанова 1957 г. Независимо от названных авторов к мысли о том, что адыго-кабардинские племена "заселили плоскость Чечено-Ингушетии, воспользовавшись упадком Золотой Орды", в 1960-х гг. пришел В.Б. Виноградов, отразивший эту точку зрения в обобщающих работах по ис-тории Чечено-Ингушетии, написанных в соавторстве с Н.П.Гриценко.
Специальные обоснования мнению о заселении кабардинцами равнин Центрального Предкавказья после походов Тимура и критику аргументов Л.И. Лаврова дал Э.В. Ртвеладзе . Система его доказательств засуживает подробного изложения.
Автор акцентирует внимание на том, что письменные и археологиче-ские данные показывают: равнинные районы Северного Кавказа в XIII в. не были пустыми и заселялись их новыми хозяевами – татаро-монголами, в со-став которых влилось немалое количество былого кипчакского населения. Для районов, прилегающих к горам, населенным вайнахами, об этом говорят свидетельства Рубрука (1253-1255), встретившего в степях Северо-Восточного Кавказа многочисленные монгольские кочевья, и Рашид-ад-дина сообщившего, что после переправы через реку Терек войска Абаки-хана вступили в густонаселенный район.
В середине XIII в. был основан город Маджар – крупнейший золото-ордынский центр на Северном Кавказе. Тогда же монголы вытесняют в Гру-зию немалые группы алан из районов теперешней Северной Осетии. В 1278 г. хан Менгу-Тимур захватывает "славный ясский город Дедяков" и окрест-ные районы Среднего Притеречья, то есть Центральное Предкавказье.
Район Пятигорья, перекрывавший трассу массового перемещения адыгов на восток, являлся местом постоянного пребывания золотоордынских феодалов, о чем убедительно говорят уже 6 открытых здесь мавзолеев и письменные источники, указывающие на нахождение тут ставки Узбек-хана и проживание тюркского населения (Ибн-Батута).
Частые военные столкновения между адыгами и Золотой Ордой, на-чавшиеся с 1237 г. и продолжавшиеся более ста лет (Рашид-ад-дин, Плано Карпини, Рубрук, ал-Омари), также не создавали благоприятной почвы для массовой адыгской колонизации на восток.
Кабардинские курганы Центрального Предкавказья не являются на-дежным хронологическим критерием для доказательства проживания адыгов на этой территории в XIII-XIV вв., поскольку их погребальный инвентарь со-вершенно однотипен и не поддается точной датировке в рамках XIV-XVI вв. Не является решающим, как полагал Л.И.Лавров и его приверженцы, и сви-детельство русской летописи 1319 г. о "Черкаских горах", используемые обычно для доказательства пребывания кабардинцев на правобережье Тере-ка. В летописном контексте его можно трактовать как наименование запад-ной части Кавказских гор, в отличие от центральной их зоны ("Яские горы").
Письменные же источники времени похода Тимура 1395-1396 гг. (Ни-зам-ад-дин Шами, Шараф ад-дин Йезди), дающие подробную информацию о Северном Кавказе, фиксируют пребывание адыгов-черкесов только в рай-онах низовий Кубани и в Приазовье. К востоку от Кубани и примерно до Да-гестана они называют иные племена и имена ряда правителей, в которых нет ничего адыгского.
Отсюда вытекает, что переселение адыгских групп в центральные районы Северного Кавказа происходило в течение длительного и более позд-него, нежели вторая половина XIII в., времени. Миграции отдельных семей и даже родов могли, возможно, иметь место на протяжении второй половины XIV в., особенно в пору феодальных смут в Золотой Орде, но они не опреде-ляли положение дел.
Массовое же переселение черкесов началось скорее всего после зна-чительного ослабления Золотой Орды в результате поражений, нанесенных Московским княжеством и особенно Тимуром. Не случайно Ибн-Арабшах – арабский автор первой половины XV в. – называет Кавказские Горы "Черкас-скими", что отражает процесс расселения адыгских народов в это время вдоль большей части Кавказского хребта.
Аргументы, веско систематизированные Э.В.Ртвеладзе, можно допол-нить и углубить.
Варианты летописного рассказа о событиях 1319 г., действительно чаще используют не статичный образ ("под великими горами, под Яскими и Черкаскими") , а пользуются понятием движения ("минувши великие горы Яские и Черкаские"), что соответствует выводу Э.В.Ртвеладзе. К тому же на миниатюре, иллюстрирующей этот фрагмент повествования со стремлением к исчерпывающей полноте и детализации, все иные словесные ориентиры ле-тописного описания изображены на характерной всхолмленной местности по берегам двух рек (большей и меньшей), сливающихся (впадающих) друг с другом (Терек и Сунжа) . "Великих гор" на миниатюре нет и, следовательно, они пройдены в пути, располагаясь много западнее. А позднейший топоним ("Черкесский хребет") в междуречье Терека и Сунжи никак не соотносится с "великими горами" Большого Кавказа.
Нет в тексте летописи даже намека на присутствие в ставке хана Уз-бека или окрест ее "черкесов" (адыгов), хотя автор стремится к подробностям в этом вопросе ("Бяху же тамо мнози народи, аки песок собравшеся, зряще сия вси, бе бо тогда все земли сошлись тамо, яко трава и яко песок людие: и цареградцы, и немцы, и литва, и русь, и мнози православни...") . На сопутствующей живописной миниатюре фиксируется попытка передать особенности "одежды в толпе народа разных национальностей. Впереди, в модном тогда испанском костюме – немец, за ним в охабне – русский…" . Но не больше того!
В реестре золотоордынских памятников на равнинах Северного Кав-каза (мавзолеи) Э.В.Ртвеладзе упустил белокаменный мавзолей Борга-каш в исследуемом нами ареале бассейна Сунжи. Ему посвящена значительная ли-тература и общий итог изучения, продолжающегося более ста лет, сводится к тому, что этот твердо датируемый арабскими надписями (1405/6 г.) памятник оставлен тюркоязычными кочевниками сунженского побережья "борганами", теснее всего связанными этнически с ногайцами, предшествовавшими в этих местах расселению кабардинцев .
Последние же, судя по документальным источникам XVI в., под име-нем "черкесы" с конца XIII по XV в. обретались в степном ареале южной России и Украины, куда переселились вдоль Азовского моря, заметно сме-шавшись с тамошним восточнославянским населением – прямыми предшест-венниками казачества. Эта гипотеза разрабатывалась в дореволюционную эпоху В.А.Потто и В.Кудашевым , а в недавнее время В.Ф.Горленко и др. . В.Кудашев сделал вывод о том, что кабардинцы "заняли места, где живут и в настоящее время, не раньше конца XV или начала XVI в." . И он точно согласуется с хорошо аргументированным заключением Н.Н.Великой, по которому "конец XV в. – такова глубина исторической памяти гребенских казаков", поселившихся в бассейне Терека и Сунжи.
Уместно напомнить, что зафиксированные не только русскими, но и западноевропейскими источниками XIV-XVI вв. обстоятельства, частично использованные в последней статье С.Х.Хотко , возвращают к обсуждению гипотезы о синкретическом состоянии черкесо-казачьего сообщества, осваи-вавшего после возвращения части адыгов из южнорусских степей равнины Центрального Предкавказья от Пятигорья до среднего течения р.Сунжа . Спустя время, и Э.Спенсер – большой "радетель" черкесов, длительно пре-бывавший в 1830-х гг. среди них в Закубанье, писал: "Вероятно черкесы, ко-торые на протяжении веков вели полувоенный, полуграбительский образ жизни… были известны окружающим народам под названием "казак", кото-рое давалось каждому племени, ведшему такой образ жизни" .
Реальное совпадение особенностей "обычая" и миропорядка у "изна-чальных" черкесов-кабардинцев и гребенцов в бассейне Терека действитель-но могло определять их как бы общую временную этно-идентификацию.
Давно назревший вопрос нуждается в специальном изучении, что не входит в задачи диссертационного исследования. Но автор разделяет точку зрения, согласно которой "… Период XIII-XV вв. характеризуется массовой миграцией черкесов в регион Среднего Поднепровья (Запорожье) , получивший в связи с этим наименование Черкасии"; "по представлениям самих черкесов, кабардинцы… в XIII веке перешли в южнорусские степи. Отсюда они вернулись на Куму и прочно осели в Пятигорском урочище", приведя с собою и тех русских людей, "с которыми там побратались" .
Подтверждается это и тем, что вплоть до конца XV в. отсутствуют ка-кие-либо свидетельства о соприкосновении черкесов с феодальными владе-ниями северного Дагестана (в первую очередь с Тарковским шамхальством), в чью зону влияния и разнообразной активности входила территория Терско-Сунженского междуречья и ближайших к нему вайнахских предгорий .
Всему только что изложенному противоречит утверждение А.Х.Нагоева, что расширение адыгами своей территории на юго-восток (т.е. от Кубани вдоль подошвы Кавказских гор, - С.Ш.) "подтверждается возник-новением в XIV в. на Центральном Предкавказье (начиная от устья Лабы до Сунжи) большого количества кабардинскими курганных могильников" . Но это все же голословное утверждение, как рецидив гипотезы Л.И.Лаврова.
По поводу кабардинских курганов Е.Н.Кушева в 1963 г. заметила: "Однако точная их датировка представляет трудность; к XVII в. обычай на-сыпать курганы был, видимо, кабардинцами оставлен" . Выше было приве-дено мнение Э.В.Ртвеладзе о том, что курганные захоронения адыгов в бас-сейне Терека (и Кумы) датируются XIII-XIV вв. весьма условно, потому что "погребальный инвентарь совершенно однотипен" на всем протяжении их пребывания в XIV-XVI вв.
С тех пор положение дел почти не изменилось, хотя и произошли оп-ределенные "подвижки". Они связаны более всего с научными изысканиями самого А.Х.Нагоева, но из-за преждевременной кончины ученого в 1993 г. не были разработаны им до конца. И все-таки опытный специалист вплотную приблизился к тому, что в общей массе кабардинских курганов выделяются две хронологические группы: одна XIV-XV, другая XV-XVII вв. Первая из них, имеющая в своем погребальном инвентаре нумизматические образцы золотоордынских типов (монеты, чеканенные джучидскими ханами) разме-щаются строго на западном фланге адыгских территорий. Остальные же кур-ганы, функционировавшие, скорее всего, "в основном в XV-XVII веках", как раз и располагаются, начиная от Пятигорья и вплоть до бассейна Сунжи.
В последние годы предложенная А.Х.Нагоевым хронология подтвер-ждается изысканиями Е.И.Нарожного, располагающего возможностями сравнительного анализа адыгских некрополей и комплексов Закубанья, Пя-тигорья, Северной Осетии и равнинной Ингушетии , что делает его наблюдения особенно убедительными.
Тем самым, появляются достаточно веские основания не опускать нижнюю границу абсолютного большинства кабардинских курганов в иссле-дуемом ареале плоскостной зоны к востоку от среднего течения р.Терек да-лее XV в. и отказаться от традиционной обобщенной их датировки XIV-XVI вв. И это согласуется с изложенным выше.
Следует отметить, что в главе "Татаро-монгольское нашествие и Се-верный Кавказ. Сопротивление местных народов завоевателям (XIII-XIV вв.)" обобщающего труда по региональной истории существенно сблизились точки зрения Л.И.Лаврова и Э.В.Ртвеладзе по исследуемому вопросу. Оба ав-тора признали, что "расселению больших групп адыгского этноса в XIII-XIV вв. к востоку от Прикубанья" препятствовали многие важные обстоятельст-ва . Необходимые условия для активных миграций сложились лишь после "похода Тимура и распада Золотой Орды, что привело к так называемому "запустению" XV в." в степях Юга России, включая и Северный Кавказ.
Распространение кабардинцев до самых восточных пределов их оби-тания в последующее время вряд ли произошло одномоментно и организо-ванно. Во всяком случае, правобережье Терека вначале стало местом более или менее эпизодического появления здесь черкесов и пребывания их пере-довых, разведывательных или набеговых отрядов. Об этом можно судить по отголоскам народных преданий, зафиксированных и посильно трактованных еще в XIX в.
Султан Хан-Гирей в 1836 г. писал в своем сочинении: "Кабардинцы, как и прочие черкесы, не знают летоисчисления, и времена прошедших их событий у них теряются во мгле забвения: не только неизвестно им когда и самые важнейшие происшествия совершились в отдаленные эпохи, но даже и близкие события, достойные внимания, превращаются в темные предания. Из этого видно, есть ли возможность по народным преданиям определить, в ка-кое время и как разделились на уделы и распространили свои жительства по столь обширному пространству земли, которою они владели до наших вре-мен" .
Также, не умея точно ответить на этот и подобные вопросы истории "обретения родины" кабардинцами, его современник и выдающийся знаток адыгского фольклора Шора Ногмов отметил важнейшую особенность на-чального периода формирования Кабарды, "представлявшей вид рассеянного воинского стана, где каждый, ополчась, охранял свое имущество вооружен-ной рукой". О самой восточной территории (Терского правобережья – буду-щей Малой Кабарды) он повествовал так: "Народонаселение состояло из лю-дей беспокойных, воинственных, отважных пришельцев, бродяг и преступ-ников из разных стран и всех вероисповеданий. Это скопище мало повинова-лось своим князьям; живя в своеволии и предаваясь всем буйствам, они разо-ряли восточные границы Кабарды и вносили в ее пределы все ужасы войны и опустошений" .
Примерно такая же картина проступает и в работе Умалата Лаудаева, попытавшегося привлечь свидетельства ногайского и чеченского фольклора для характеристики равнинного побережья р.Сунжа. Рассказывая о временах освоения кабардинцами этих мест, он приводит сюжет ногайской старинной песни о том, что "Шамхал в давние времена владел востоком, а кабардинцы западом Кавказа. Занимаясь всегда разбоем и грабежом, кабардинцы, со-бравшись большою массою, пустились за добычею во владения Шамхала. Они шли через плоскость Чечни и кумыков, и нашли ее тогда никем необи-таемою" . Примечательно, что этот первый поход, положивший начало дли-тельному кабардино-шамхальскому противоборству в бассейне р.Сунжи, ис-ходной и завершающей точкой своей имел левобережную (по отношению к Тереку) Кабарду, тогда как "никем необитаемая" плоскость у подножия вай-нахских гор была лишь местом маршрута и маневрирования кабардинских набежчиков.
Все это согласуется с тем, что прочное овладение землями исследуе-мого в диссертации географического ареала произошло у кабардинцев не ра-нее начала XVI в. А известные в специальной литературе попытки отрицать массовое уже присутствие кабардинцев на правобережье Терека вплоть "до второй половины XVI в." не выглядят состоятельными , так как середина этого столетия знаменует собой уверенное вхождение восточных кабардин-цев в эпоху их "письменной истории", когда русские источники не оставляют сомнений в стабильности границ Кабарды, включавшей в себя и равнинные районы бассейна р.Сунжа .


II.2. Кабардинское население Сунженского побережья
в XVI-начале XVIII в.

В указанный период "черкесы" (кабардинцы) устойчиво и часто упо-минаются в связи с разными обстоятельствами в округе течения р. Сунжа. Общие мобилизация и анализ многочисленных свидетельств письменных ис-точников уже произведены в специальной литературе , что избавляет от не-обходимости дублировать их. Важнее представляется предпринять попытку собственно исторического обзора пребывания кабардинцев и прямого уча-стия их в местных событиях.
Первыми переселенцами на территорию будущей Малой Кабарды, т.е. в район междуречья Терека и Сунжи были братья Идаровы, получившие в русских источниках наименование князей и мурз Черкасских. Историки еди-нодушны в этом вопросе . В середине XVI в. они, возглавляемые Темрюком, заняли твердую дружественную позицию по отношению к Московскому государству, проложив международную трассу – Черкасскую и Кабардинскую дороги – для сообщения с далеким союзником и покровителем – царем России – и другими северокавказскими племенами. Уже тогда русское правительство оказывало Темрюку Идарову (в ту пору "старшему князю" Кабарды) сильную поддержку: за десятилетие (1558-1567 гг.) у него шесть раз побывали русские послы и не менее четырех раз ему была оказана сильная и длительная военная помощь для усмирения недовольных его политикой "недругов".
Так, в 1562-1563 гг. состоялся поход воеводы Г.С.Плещеева на "Шеп-шуковы улусы", т.е. на князя Большой Кабарды Пшеапшоку Кайтукина , в 1565 г. из Москвы было направлено еще два отряда под начальством И.Дашкова и Д.Ржевского, которые "Шапшуковы кабаки з братьею многие воевали и полону и животов имали много" , а в 1567 г. в устье Сунжи Рус-ское государство строит первую на Северном Кавказе укрепленную крепость для защиты Темрюка от его "недругов" . После смерти Темрюка и его брата Канбулата их сыновья и внуки продолжают придерживаться прорусской ори-ентации, вопреки враждебно настроенным князьям Большой Кабарды – Пше-апшоковых и непоследовательным своим князьям-соседям, контролировав-шим северные подступы к Дарьялу (Алкас, Шолох и их потомки).
В 1600 г. от рук князя Пшеапшокина погибают сыновья Темрюка До-манук и Мамстрюк, "а кабаки их поиманы" . Их близкие родственники Сун-чалей и Куденек, потеряв покровителей и боясь угрозы со стороны врагов, бежали в Терский город.
В XVII в. та или иная часть Малой (как, впрочем, и Большой) Кабарды именовалась по имени владельца этих земель, например, Казыева, Шолохова, Алкасова, Таусултанова Кабарда. Источники лишь дважды называют Идаро-ву Кабарду , а в сущности ко времени образования поименных владений она была уже безымянной, потеряв свое прежнее название и объединяя лишь небольшое количество кабаков (селений).
Родословная кабардинских князей и мурз XVII в. называет следующее число кабаков и людей Идаровой Кабарды: непосредственно бывшие Темрю-ковы (единственный прямой потомок его Дмитрий Мамстрюкович был на службе в Москве) земли занимали потомки брата его Желегота – Сунчалее-вичи: "всех кабаков 11, а людей в них 250 человек с лишком опричь черных людей, а люди добры". "А у князя Нарчаво (внука брата Темрюка Биту, - С.Ш.) с братом и детьми 7 кабаков, а в них 70 человек узденей". Внуки Кан-булата (третьего брата Темрюка, четвертый умер бездетным, - С.Ш.) имели "4 кабака небольшие, узденей в них с тридцать пять человек" .
Следовательно, в XVII в. в территорию Идаровой Кабарды входили не столь уж обширные владения. Определить их точные границы сейчас не представляется возможным. Однако похоже, что они первоначально прости-рались от района Эльхотовых ворот вплоть до западных границ плоскостных земель современной Чечни, т.е. именно до того района бассейна Сунжи, ко-торый богат средневековыми кабардинскими курганами. Именно здесь по крайней мере с начала XVII в. жили рядом с кабардинцами брагунцы, нахо-дившиеся с ними в тесном общении и родстве . В 1619 г. брагунцы были переведены кумыкским князем Салтан-Магмутом в Кумыкию, что ослабляет их соседей-партнеров, а в 1651 г. Муцал Сунчалеевич "отбирает" их и "сажает" в устье Сунжи вблизи от своих кабаков.
Влияние Темрюка Идарова и его потомков распространялось шире от ядра основных наследственных владений и, в частности, к востоку от них. Не случайно русский посол в Константинополе характеризует земли, подвласт-ные Темрюку, словами: "по Терке по реке и до моря" . Не случайно и то, что русские городки 1567 и 1578 гг. были построены в устье Сунжи, служа целям обороны восточных подступов к землям Идаровых.
Трудно утверждать, но научные разработки последних 30 лет позволя-ют усмотреть в этой панораме и нечто новое, существенное. Письменные ис-точники и иные доступные данные дают право предполагать, что вплоть до середины XVII в. примыкающие к кабардинским владениям плоскостные районы восточнее них (от р. Фортанги до р. Аргун и Качкалыковского хреб-та) находились под постепенно слабеющим контролем гребенских казаков . Последние, возможно, играли роль как бы буфера между зонами деятельно-сти соперников – кабардинцев и кумыков – на правобережье Сунжи.
Почти непрерывные, часто весьма жестокие междоусобные войны в Кабарде, взаимные притеснения и опасные претензии со стороны периодиче-ски усиливавшихся соседних кабардинских и иноземных князей способство-вали тому, что владельцы Идаровой Кабарды искали новые улусные места вне Кабарды. В 1626 г. сын Канбулата Идарова Пшимах и его племянники Кельмамет и Ильдар Куденетовичи просят у царя защиты от мурз Шолохо-вой Кабарды, в 1632 г. – о даче им астраханских и терских ратных людей для помощи в борьбе против мурз Казыевой Кабарды . Соперничающее, а то и враждебное окружение, бессилие в борьбе с ним (когда покровители находи-лись в Москве – Дмитрий Мамстрюкович и в Терках – Шолох Сунчалеевич) вынуждали их просить о переводе своих кабаков "ближе к Терскому городу и сесть бы нам промеж Сунжи и Терека" .
В 1639 г. мурзы Казыевой Кабарды Олегука и Хотожука "приходили есте войною на государевых людей на Идареву Кабарду, и Кельмамет-мурзы Куденетовича Черкаского мать и сестер и кабаков его и Нарчова князя и Бу-дачея-мурзы Сунчалеева кабаки поимали к себе в улусы" . Это был, конечно, очень чувствительный удар по владениям Кельмамета и Ильдара Куденетовичей и Будачея и Муцала Сунчалеевичей. И, очевидно, Ильдар не замедлил перебраться на новое место по Сунже (Кельмамет был убит в 1641 г. на реке Малке). По крайней мере, в 50-х гг. XVII в. он стоит во главе брагунских кабаков в устье Сунжи . В 1642 г. Муцал Сунчалеевич, уверяя в своей верности русскому правительству, просит разрешения перевести свои кабаки "на старые места по реке Сунжа, где были кабаки его отца", и куда их не пускали кумыки и "все прочие кабардинские мурзы" . Вскоре, в 1643 г., терский воевода М.И.Волынский пишет в Посольский приказ: "для строенья с Муцалом-мурзою на реку на Сунжу отпустить голову а с ним и детей боярских и стрельцов конных, сколько человек пригод… А приказати б, государь, тому голове, как Муцал-мурза брата своего Алегуку и Будачеева жену и дети и кабаки учнут на реке на Сунше строить, и у него б в те поры были для обереганья сторожи крепкие и береженье великое, чтоб кабардинские и нагайские и калмыцкие мурзы, пришед безвесно, какова дурна не учинили, и держати б нам, холопем твоим, на Сунше голов и сотников и детей боярских и стрельцов для обереганья, покаместа они кабаки свои устроят, а строится им велеть не мешкая" . И не случайны были опасения терского воеводы за безопасность Муцала. Сам он пишет: "И как, государь, я, холоп твой, учну строитца кабачишками своими, и тут, государь, будут блиско твои государевы непослушники, а наши искони вечные недруги Шелоховы Кабарды Кельмамет-мурза Ибаков, да Мундаровы Кабарды Казый-мурза, да Онзореевы Кабарды Козлары Созорука з братьею и кумыцкой Ондреевской Солтан Магмут-мырза и сын ево Казаналып-мурза з братом. И от Олегуки, государь, и от Хододжуки мурз те кабачишки свои вести мне, холопу твоему, будет на реку на Суншу через их Шолохову и Мундарову и Онзорееву Кабарды" .
В сущности, в "недружбе" с Сунчалеевичами и их родственниками бы-ли тогда все крупные владельцы Кабарды и Дагестана. И потому-то Муцал Сунчалеевич говорит: "И только, государь, по твоему государеву указу не будет со мною в провожатых твоих государевых больших ратных людей, с кем пройтись с кабачишками своими через их Кабарды, и как я, холоп твой, те кабачишки свои и устрою на Сунше, и для береженья только не будет ост-рошку и в нем без съезду присыльных людей с вогненным боем тысячи чело-век или больши, и те, государь, наши недруги Шелоховы и Мундаровы и Он-зореевы Кабарды через свои Кабарды кабачишков наших не пропустят, и од-ними твоими государевыми терскими служилыми людьми без присыльных людей проводить, и как устроимся кабачишками своими, оберечь их будет некем, потому что их кабардинских и кумыцких людей збираются много, и хотят нас разорити и погубити до конца, ненавидя и яряся тому, что я, холоп твой, призвал кабардинских Олегуку да Хододжуку мурз и братьею и Малой Нагай под твою государеву высокую руки в холопство попрежнему" .
Переселение кабаков Муцала Сунчалеевича Черкасского на Сунжу со-стоялось, видимо, вскоре после 1645 г., когда он был утвержден князем над нерусским населением Терского города .
В 1651 г. кумыкские владельцы совершили поход на Сунженский горо-док и на близлежащие кабардинские улусы. Сам Муцал Сунчалеевич, давая подробные описания событиям, говорит, что приходили "кумыцкие тарков-ский Суркай-шевкал да Ондреевский Казаналп-мурза з братьею… под твой государев Суншинской стоялый острог, и на братью мою на барагунских на Илдар-Мурзу з братьею, и на их кабаки, и на мои кочевые улусы". "…И пе-решед Терек реку на Царевом Броду, улусы мои по Терку реке повоевали и многих людей побили и узденей моих многих переранили и конские и жи-вотные всякие стада и верблюды взяли, и в полон улусных моих людей жен и детей и ясырь поимали. И взяли, государь, те кумыцкие ратные люди в те по-ры с улусных моих татар лошадей с 3000, да верблюдов с 500, да рогатой жи-вотины с 10000, да овец с 15000. А я, холоп твой, з детишками с Кантемир-ком да с Казбулатком, и с уздени своими ушел и стал против твоего госуда-рева Суншинского стоялово острогу на Терке реке, меж казачьих городков на перелазах, чтоб тех воинских людей к твоему государеву Суншинскому стоялому острогу безвестно вскоре не пропустить" . По этому документаль-ному сообщению кочевые улусы кабардинского князя Муцала Сунчалеевича находились вдоль Терека, значительно шире устья Сунжи и составляли нема-лые владения, судя по тем потерям, которые они понесли при нападении.
В 1653 году в Терскую приказную избу поступило сообщение от ка-бардинского мурзы Шангирея Урусханова Черкасского, жившего "кабаком своим по Сунше-реке": "И по вестям, что шли кумыцкие и кизылбашские ратные люди з большим собраньем на государев Суншинский острог, и он, Шангирей-мурза, с своими кабацкими людьми из своего владенья перешел в государев Суншинской острог…"
Такой в самом общем плане представляется восстанавливаемая по письменным источникам картина динамики кабардинских владений иссле-дуемой эпохи в бассейне Сунжи к востоку и северо-востоку от районов, кон-тролируемых князьями Алкасом и Шолохом и их прямыми потомками. По-следние, как явствует из многочисленных документов всегда тяготели к се-верному устью Дарьяльского ущелья, располагаясь на более или менее близ-ких подходах к нему и лишь изредка простираясь до берегов Сунжи. Сказать об этих владениях что-либо конкретное затруднительно, ибо вопрос о лока-лизации и соотношении различных кабардинских улусов очень сложен и ну-ждается в серьезном специальном исследовании. Наша же цель: обрисовать их в общем плане применительно к исследуемому району и обратить внима-ние (вслед за Т.С.Магомадовой) на возможность исторической реконструк-ции до сих пор почти не улавливаемых конкретных границ владений потом-ков Темрюка Идарова в широком ареале бассейна р. Сунжа в XVI-XVII вв.
Идаровы были не единственными кабардинскими колонистами Терско-го правобережья к северу от Дарьяла. В.С.Бесланеев, опираясь на свидетель-ства авторов XIX в., пишет: "Бесленеевский князь Гиляхстан из фамилии Ис-канока (Канока) бежал из-за Кубани по кровопролитию, переходил со своим аулом через Большую и Малую Кабарду и Чечню и, дойдя с кочевьем до р. Ярман-Су (точнее – Яман-Су, - С.Ш.) в Кумыкском владении, умер. Его сы-новья Жамурза и Каншоу возвратились по р. Сунжа на р. Кинбла (вероятно, Кумбулей, - С.Ш.) и оттуда, перейдя через Кабардинский хребет, поселились на реке Пседахе. От Каншау происходит фамилия Ахло, от Жамурзы фами-лия Мударо… Каншоу и Жамурза, поселясь на реке Пседахе, заняли землю, никому не принадлежащую" . Соглашаясь с этим, Б.Д.Газиков дополняет: "Другим владетелем Малой Кабарды являлся род Талостана (Таусултана), причем отсчет первопоселения следует вести с его внука Шолоха Тепсаруко-вича" .
Но все это события XVII в. , последовавшие вслед за первой волной ка-бардинской миграции, осевшей именно в исследуемом нами микрорегионе. Они уже получили свое освещение в специальной литературе последних лет .
К концу XVII и в начале последующего столетия происходит общее изменение обстановки в зоне Терско-Сунженского междуречья и прилегаю-щих с юга плоскостных районах. Она прежде всего определяется тогда за-креплением России вдоль левого берега среднего течения Терека и сопутст-вующими переселениями "гребенских" казаков, началом активного "выхода" вайнахский племен и родовых групп из глубины горных теснин на равнины .
В этих условиях положение внутри кабардинских владений в бассейне Сунжи несколько стабилизируется: снимается конфликтная актуальность границ былых "фамильных улусов", селения Малой Кабарды реже меняют свое местоположение, а их обитатели более сплачиваются перед лицом уси-ливающегося давления со стороны стремившихся на плоскость вайнахов-соседей (ингушей и карабулаков).
Состав нарастающего корпуса собственно письменных источников ма-ло что дает для уяснения ситуации в конкретном районе. Но резко возрастает роль информации, сконцентрированной в выразительных образцах россий-ской картографии.
Первая дошедшая до нас российская карта Северного Кавказа была со-ставлена в 1719 г. Она подверглась специальному анализу, выявившему, в частности, ее непосредственную связь с обстоятельствами деятельности ка-бардинца Султан-Али Эшева – ближайшего сподвижника недавно погибшего Александра Берковича Черкасского – по организации крупного похода рус-ских войск совместно с терскими казаками и союзными отрядами кавказцев на Кубань . В фокусе этого документа находится Большая Кабарда и самые западные районы проживания черкесских племен. Однако проложенный маршрут задуманной военной экспедиции пересекает Малую Кабарду, отсут-ствие детализации которой на карте косвенно свидетельствует о беспроблем-ности прохода войска через местные кабардинские территории.
На стыке 1732-1733 гг. была оформлена "Карта реки Терека и части Малой Кабарды и Грузии", на которой "под литерою К" значатся владения части Малой Кабарды вдоль левого берега Сунжи, нанесенные на карту до-полнительно к первоначальному фрагменту, где "литера А" обозначила "часть Малой Кабарды" на правом берегу этой реки, вблизи устья безымян-ной речки, по-видимому Назранки, а может быть и Ассы. Именно здесь по-мещен условный знак селения с мечетью в нем и подписью "кабак Алемур-зино" . Тем самым при всей лапидарности содержания экспликации карты, она фиксирует пребывание кабардинцев в интересующем нас присунженском территориальном ареале и даже помечает главное селение, именем своим на-мекающее на связь с князем Элимурзой (Эльмурза) Черкасским – видным представителем "российских кабардинцев" той поры в бассейне р. Терек, взявшим вскоре под "патронаж" некоторые из первых чеченских селений на плоскости.
В свое время Н.Г.Волкова верно подметила тенденцию размещения ка-бардинских кабаков, начиная с середины XVII в., "на Сунже" "в крепких местах", т.е. у лесистых подножий и в устьях ущелий Черных гор, как при-знак некоторого "расширения территории Малой Кабарды в южном направ-лении" . В качестве надежного доказательства служит "Карта Кабарды 1744 г., составленная геодезистом Степаном Чичаговым" . На ней по р. Сунжа, причем именно на притоках правого берега, отмечено 12 малокабардинских поселений: Инарук, Хапци, Хан, Пышт, Джагыш, Чилхабан, Бештаук, На-сран, Эндер (два села), Абай, Кургок.
Все это логично объяснять нарастающей угрозой со стороны ингуш-ских и карабулакских этно-социальных групп, назревшему массовому пере-селению которых с гор на плоскость и должны были препятствовать кабар-динские поселения, оседлавшие проходы в устьях текущих с юга рек.
Не случайно, карта "второй половины XVIII в." зафиксировала совсем иную картину: выход "ингушепсов", "галгачи" и "карабулакских деревень" в створ Дарьяльского ущелья и непосредственно к течению Сунжи, определив переселение кабардинских поселений в ранее пустовавшие места к северу, в Терско-Сунженское междуречье .
Значение письменных и картографических источников трудно пере-оценить. Но еще в 1963 г. блестящий их знаток Е.Н.Кушева дальновидно за-метила, что только дальнейшие археологические исследования могут и должны уточнить "восточную границу Кабарды и изменения в расселении кабардинцев к востоку от Терека" .
В первом параграфе I главы диссертации автор показал, как шло нако-пление соответствующих памятников материальной культуры в изучаемом микрорегионе. Плодотворными были и постоянно углубляющиеся попытки их исторической интерпретации. Причем, прежде всего, они касались много-численных курганных некрополей, называемых окрестным населением "чергси каш барц" (черкесские могильные холмы), по поводу которых М.Х.Багаев писал так: "Принадлежность данных могильников к адыго-кабардинским древностям в настоящее время можно считать доказанным. Они представляют собой курганные насыпи формы полушария небольших размеров и зачастую обложены камнями. Располагаются курганы обычно группами от нескольких десятков до нескольких сотен. У них весьма харак-терный обряд погребения: вытянутое на спине расположение костяка; обяза-тельная ориентировка – головой на запад, очень редко – на юг, в деревянных гробах, колодах или в деревянных обкладках и др. Инвентарь всегда почти однообразен и четко делится на женский и мужской, что позволяет без за-труднения определить пол погребенного". Действительно, для женских по-гребений характерны костяные иглы разных размеров, головные уборы, пу-говицы, наперстки, украшения – перстни, серьги, бусы и пр. В мужских по-гребениях находят стальные сабли, колчаны из дерева и бересты или кожи, наконечники стрел (чаще отдельно, но иногда и в колчанах), порою с остат-ками древков, железные кресала различных форм и кремни к ним, железные ножи, пряжки и пр.
"Важным характерным признаком для курганов такого типа являются – индивидуальное захоронение, отсутствие (за редчайшим исключением) ке-рамических сосудов и абсолютное отсутствие конской сбруи" .
Предпринятое нами картографирование всех выявленных на сегодняш-ний день адыго-кабардинских могильников в изучаемом ареале показывает, что они устойчиво локализуются в строгих пределах западной –плоскостной части бывшей Чечено-Ингушской АССР. Их южной границей является подошва Черных гор, северной – склоны Терского хребта, восточной – побережье р. Фортанга (правый приток в низовьях Ассы), западной – долина р. Камбулей. Ошибочно утверждение В.А.Кузнецова, что зона кабардинских курганов распространяется "до города Грозного" .
Датировка преобладающего (даже подавляющего) большинства этих погребений определяется специалистами-археологами в рамках XVI-XVII вв. Исключение составляет мнение современных ингушских исследователей, суммарно датирующих все известные им некрополи "поздним средневековь-ем (XVI-XVIII вв.)" без уточнения этнической принадлежности . Однако оно ничем не мотивированно и не учитывает, в частности, авторитетные утверждения Е.Н.Кушевой, Л.И.Лаврова, Е.И.Крупнова (см. выше) о том, что к концу XVII в. "обычай насыпать курганы был кабардинцами оставлен".
Представленные кабардинские некрополи являются самой восточной группой адыгских погребальных древностей на Северном Кавказе. Они изу-чены далеко не равномерно. Только Бамутские могильники представлены се-рией из 27 полностью расчищенных захоронений. На некоторых могильни-ках (Пседахский, Кескемский, Кантышевский, Назрановский, Али-Юртовский, Алхастинский, Нестеровский 2-й, Ачхой-Мартановский 1-й и 2-й) вскрыто лишь по два, три погребения. Прочие же раскопкам не подверга-лись, хотя вполне уверенно относятся к числу кабардинских по своему ха-рактерному внешнему облику. Всего же для более или менее детального ис-следования доступно около 50 кабардинских курганов.
В нашу задачу не входит их специальный археологический анализ. Прежде всего потому, что он уже проделан применительно к основным ба-мутским курганам Е.И.Крупновым и Р.М.Мунчаевым , а ко всей наличной серии с использованием статистико-комбинаторных методов Р.А.Даутовой . Итоги последнего исследования выглядят следующим образом.
"Применение статистико-комбинаторных методов при анализе 50-ти исследованных курганов позволяет выделить наиболее характерные для дан-ной территории признаки: преобладание небольших земляных насыпей диа-метром до 10 м и высотой до 0,8 м, захоронений в деревянных гробах, реже в колодах (при наличии могил с деревянной обкладкой и просто грунтовых ям); индивидуальность захоронений; почти полное отсутствие (за исключе-нием впускных погребений Кантышевского могильника) угольной или из-вестковой подсыпки; вытянутость костяков с преобладанием западной ори-ентировки. Нет детских захоронений и только в четырех случаях твердо ус-танавливаются погребения женщин. Инвентарь немногочислен и почти оди-наков по составу – железные ножи, поясные пряжки, наконечники стрел, ре-же – сабли, мало украшений и предметов быта. В 30% погребений инвентарь отсутствует.
Выделяются отдельные группы курганов и даже целые могильники с локальными чертами, в целом подтверждающие мнение исследователей (В.П.Левашова, Е.П.Алексеева, А.Х.Нагоев и др.) о синкретизме верований позднесредневековых кабардинцев и позволяющие уточнить дату курганов, отнеся их к XVI-XVII вв. Особенности ряда Бамутских курганов дают осно-вание для постановки вопроса о возможном присутствии в кабардинской среде на рассматриваемой территории, близкородственных, но отличимых по некоторым элементам этнических групп, представленных на Северо-Западном Кавказе (курганы так называемого Западночеркесского типа)".
Принимая основную суть данных выводов, хотелось бы обратить вни-мание на некоторые существенные дополнительные детали. В.Б.Виноградов прав, когда акцентирует интересный факт: часть кабардинских могильников располагалась внутри валов и эскарпов запустевших раннесредневековых го-родищ (Мурат-Барц, Хатой-Барц, Яндырка и др.). Наши наблюдения под-тверждают и его мысль о том, что "на каждом из наиболее крупных могиль-ных полей отмечены выделяющиеся внушительные погребальные насыпи над захоронениями феодальной (княжеско-узденьской) верхушки кабардин-ского общества. Явные следы давней ограбленности подобных могил – вер-ный признак незаурядного богатства их вещевого сопровождения" .
Объяснимо и замеченное Р.А.Даутовой абсолютное количественное преобладание мужских захоронений в кабардинских курганах бассейна р. Сунжа. Специалисты по истории кочевнических средневековых обществ (а кабардинцы того времени – это свободно перемещающиеся в пространстве охотники и скотоводы, "обретающие Родину") подчеркивают, что на так называемой второй стадии кочевания "в походы шли только воины. Женщины, дети, старики, безлошадные бедняки, домашние рабы и рабыни… не участвовали в военных предприятиях" . На этой стадии в то же время, отмечается "ограничение территории кочевания, возникновение зимовок и летовок… появление тенденции оседлости" . Именно эти процессы и отражаются в характере курганных могильников на их восточной террито-рии.
Впрочем, до недавнего времени в научной литературе не ставился во-прос о наличии кабардинских стоянок или поселений в районах средоточения их курганных кладбищ. Между тем известно, что на второй стадии кочевания происходит уже четкое разделение пастбищ на отдельные участки, каждый из которых составлял своеобразное раннефеодальное владение. С.А.Плетнева очень убедительно и достоверно охарактеризовала суть процесса, подчерк-нув, что на данной стадии кочевания археологические памятники становятся "значительно более выразительными и "уловимыми" . Речь идет здесь о су-ществовании относительно стабильных зимовок или летовок. От этих сезон-ных стойбищ на поверхности оставались слабо фиксируемые следы: обломки разбитой посуды, редкие потерянные вещи, остатки турлучных построек, кости съеденных животных и т.п. Именно с такими местами пребывания свя-заны кладбища – могильники (в конкретном случае кабардинские курганные некрополи). В дальнейшем, что особенно важно, у обитателей таких вновь возникающих оседлых поселений явственно проглядывает социальное рас-слоение. У богачей появилась необходимость отделиться от рядового населе-ния. С.А.Плетнева показывает, как происходило в степях появление своеоб-разных "замков" кочевников-феодалов.
То, что мы наблюдаем в зоне распространения кабардинских курганов на исследуемой территории, имеет явные черты сходства с кратко охаракте-ризованным процессом.
Сама логика реальной хозяйственной жизни определила тот факт, что кабардинские стоянки в нашем крае имели характер зимников. Лето кабар-динцы – владельцы огромных конских табунов и прочих стад – проводили севернее, в степях. Отмеченная выше территориальная близость и даже един-ство с предшествовавшими по времени раннесредневековыми городищами наводит на мысль, что именно эти запустевшие памятники оседлого обита-ния могли быть освоены новыми пришельцами для своих нужд. Сравнитель-но недавно В.Б.Виноградов подметил существенную деталь , которая под-тверждена для нас личным знакомством с древностями исследуемых рай-онов. Имеются ввиду отдельно стоящие высокие (до 3-8 метров) искусствен-но созданные сферические насыпи, которые венчают часть раннесредневеко-вых городищ, расположенных рядом с кабардинскими могильниками. Имен-но они по представлениям наших информаторов-ингушей были либо местом погребения кабардинских князей, либо месторасположением "сигнальных маяков" этих феодалов при жизни. И если первая из приведенных народных версий не подтверждается фактами (княжеские могилы хорошо "читаются" на самих некрополях, а шурфы, заложенные археологами на интересующих нас холмах, не подтверждают их связь с погребальным обрядом), то вторая, на наш взгляд, достаточно правомочна.
Такие своеобразные наблюдательные высотки, искусственно созданные дозорные точки обзора были совершенно чужды местным раннесредневеко-вым оседлым вкусам. Но они всегда излюблены у скотоводческого населе-ния, каким все же и были кабардинцы во время их появления на Сунженском побережье. Долина Сунжи и ее ближайшая округа были облюбованы в каче-стве места удобных зимников, где скот – главное богатство адыгов – имел необходимый минимальный подножный корм (учитывая заросли пойменных трав и камыша), сдобренный сытными зерновыми запасами, добытыми раз-личными способами у окрестного оседло-земледельческого населения.
Напомним, что европейский путешественник конца XV в. Интериано, побывав среди адыгов, отметил, что на обширной территории их кочевий князья демонстративно пренебрегали возможностью прочно обосноваться в черте старых запустевших крепостей, но не мешали собственным подданным использовать их для нужд пастушеского быта . Дозорные насыпи, увенчав-шие опустошенные и заброшенные аланские городища, а порой и сооружен-ные отдельно на господствующих над окрестностью возвышенных грядах, скорее всего и есть результат труда кабардинцев, так своеобразно освоивших и применивших для скотоводческого быта прекратившие свое существование после монголо-татарского нашествия аланские городища. С их макушек ка-бардинские пастухи и воины следили за перемещениями табунов и стад, из-вещали о приближении опасности, сигналили друзьям и союзникам.
Такие холмы (в специальной литературе получившие название "барц", что несколько искажено по звучанию от ингушского слова "боардз" – курган, холм) известны и осмотрены нами у селений Яндырка, Гази-Юрт, Экажево, Верхние Ачалуки, Сурхахи и др. Нечто очень близкое отмечено и в устье Джейрахского ущелья, где на пустынном протяженном склоне к реке Армхи, напротив современного селения Джейрах, был обнаружен знакомый нам по "равнинным впечатлениям" аккуратный, сферический насыпной холм, с ко-торого открывался вид далеко вглубь ингушского ущелья. Местные ингуши называют его "Чергси боардз" (Черкесский, т.е. кабардинский холм). Дейст-вительно, трудно не согласиться, что и здесь располагался кабардинский (только, вероятно, военный) дозор, прикрывавший, отчасти, и выход в Дарь-яльское ущелье, а также и трассу движения вверх по р. Армхи, получившую у местных жителей название "Чергси некъ" (Черкесская дорога, тропа).
Изложенные соображения о возможных бытовых памятниках, остав-ленных кабардинцами в зоне расселения XVI-XVII вв., не решают проблему достаточно полно. Нужны систематические исследования, включающие и раскопки на указанных объектах. Цель же данного этюда – показать, что во-прос выявления и характеристики кабардинских стоянок и поселений в при-брежье Сунжи уже назрел.
Особняком стоит на исследуемой территории еще один своеобразный материальный памятник. Это каменное надгробие, неоднократно описанное в литературе на территории Малой Кабарды, недалеко от восточного берега реки Камбилеевки, близ ингушского селения Кантышево. Его открыл и опи-сал академик И.Гюльденштедт, во время своего путешествия по Кавказу, в том числе и в бассейне Терека в 1770-1773 гг. В конце позапрошлого века этим надгробием заинтересовался академик В.Ф.Миллер, который предло-жил свое прочтение надписи на нем . С тех пор памятник неоднократно привлекался многими учеными. Последний раз это сделал Г.Ф.Турчанинов, уделивший ему специальный раздел своей интересной монографии . Итогами этого исследования мы и воспользуемся.
Кантышевское надгробие имеет крестообразный вид. А.А.Иессен счи-тает его ближайшей аналогией широко известному памятнику около аула Эльхотово на Тереке . Тем самым, даже самой формой надгробие уверенно вписывается в серию погребальных мемориалов, аргументировано сопостав-ляемых с кабардинским присутствием в Центральных районах Предкавказья.
В полном согласии с этим выводом находится наличие на лицевой сто-роне памятника христианского текста на греческом языке. Он гласит: "Пом-ни, господи, душу раба своего Георгия Толаттемира в час суда во втором пришествии твоем лета 7089 (в современном летоисчислении – 1581 г. – С.Ш.) апреля". Надпись эта обычна для памятников такого типа. Однако, внимательно изучив фотоснимок памятника, приложенный в статье В.Ф.Миллера, Г.Ф.Турчанинов смог восстановить и прочесть также надпись, сделанную на его тыльной стороне. Выполненная греческими буквами она гласит на кабардинском языке: "Его учтивости ради я воздвиг, потому что для меня уже нет в живых. Наставник Баты".
Далее Г.Ф.Турчанинов пишет: "Эта приписка на памятнике сделана, по-видимому, в одно время с основной надписью, т.е. в конце XVI столетия. Кто был Толет-Темир, в христианстве Георгий, которому она посвящена, - неизвестно. Но, как кажется, отдаленный свет на его личность проливают те два слова, которые неискусно написаны одно за другим на боковом срезе па-мятника: (щы) пIа къуй хуэбы-хъ/у/' (место /где/ воспитан Колодец горячий есть). Таким образом, надпись на боковом срезе памятника указывает на ме-сто воспитания Толет-Темира. Это место названо: "Горячий колодец". Из со-временных памятнику источников такое название сохраняет нам "Книга гла-големая Большой чертеж", составленная не позже 1599 г., где под именем "Горячего кладезя" указывается место, в дальнейшем известное как Брагун-ских минееальные воды на северном склоне Терского хребта, в углу соеди-нения рек Терека и Сунжи, в 6 км от сел. Брагуны и в 42 км к северо-востоку от Грозного.
В эпоху, к которой относится надпись, границы земель, занимавшихся малокабардинцами, доходили до устья Сунжи. Лишь впоследствии они сузи-лись. Следовательно, наличие здесь кабардинского аула по тому времени яв-ление вполне реальное" .
Процитированная система рассуждений весьма интересна, но не бес-спорна. Во-первых, столь широкий ареал прямого расселения кабардинцев в XVI в. никак не согласуется с зоной их курганных могильников. Во-вторых, факт воспитания кабардинца в "Горячем колодце" может не означать, что там жили кабардинцы. Аталыком-наставником мог быть видный представитель другого горского народа. Но, разумеется, сбрасывать со счетов всю сумму исторических сведений, сообщаемых кантышевским памятником, нельзя.
В комплексе с письменными источниками и археологическими памят-никами данные местных фольклора и топонимии проливают свет на историю обитания кабардинцев XVI-XVII вв. в бассейне р. Сунжа. В этом контексте весьма информативен пласт ингушских преданий, давно привлекших внима-ние науки.
"Рассказывают, что земли, по которым протекают реки Фартанга и Сунжа, были заняты черкесами…", или "много веков тому назад, когда ин-гуши еще не спустились с гор, там жили черкесы, захватив предгорную рав-нину…" , - так начитаются многие предания, повествующие о кабардинских князьях, которые "…отбирали друг у друга добычу, …чинили разбой, производя всюду опустошения. Немало горя вынесли от плоскостных князей и горные люди…", т.е. некоторые вайнахские племена. В преданиях фигурируют такие имена князей как, Ахло, Мусост, Эльжаруко, Атажуко (имена кабардинских феодалов, реально существовавших в Малой Кабарде), а также Ачамза (или Ачам), Козаша, Германча. "От берегов Терека до Сунжи вся долина … принадлежала ему (Козашу). На Ачамза-кургане жил Ачамза, на Германча-кургане – Германча. Они не давали горным людям ни выйти из гор, ни распахивать землю" .
В многочисленных ингушских преданиях предельно точно называются места обитания кабардинцев. Это "окрестности Назрана…, на правом берегу Сунжи", "близ села Экажево", "где ныне расположено село Насыр-корт", "от берегов Терека до Сунжи", "недалеко от сел Долаково и Кантышево" и т.д. И весь этот ареал "фольклорной активности" черкесов совпадает с расположением описанных выше кабардинских курганных могильников, мест стоянок, а затем и селений-кабаков. О том же самом свидетельствует и все еще сохранившаяся топонимика, адыгская основа которой установлена в уже названных трудах Дж.Н.Кокова, К.Х.Меретукова, А.С.Сулейманова.
Названия речки и села Пседах возникло от кабардинских слов "псы" (вода, речка) и "дагIа" (красивый); села Инурки – от адыгского княжеского имени; села Сапогши – во второй части связывается с адыгским "пш", воз-можно являющимся вариантом основы "пс-ы", или социальным термином "пши" (князь), производным от слова "нахипсш" (выше, наивысший, для обо-значения высшей степени достоинства); урочище Малгобек переводится как место, губящее овец; приток р.Куры Кескем ("Ксс-кем", "Къуэскем" по-черкесски) – балка ручья. В окрестностях Сагопши находится курган с назва-нием "Хушако" (на кабардинском языке "хIушакъо" – наблюдатель, пастух). Недалеко возвышенность "Жигзакъож" (старое одинокое дерево).
Об имени речки и 3-х селений Ачалуки А.С.Куркиев пишет, что оно, видимо, "результат искажения кабардинского слова с компонентом "къуэ" – балка, лощина . В.Б.Виноградов сделал другой анализ этого слова: Ачалуки – "Адьжь" – горечь, "лык" – типичный тюркский словообразовательный суф-фикс . Здесь действительно есть минеральные родники, горькие по вкусу. Но тот же автор отмечает, что к с. Средние Ачалуки "ведет глубокая и просторная балка (лощина), прорезавшая гряду возвышенностей насквозь и испокон веков использовавшаяся как единственный в этом районе путь через Сунженский хребет" . Возможно, что адыги на свой лад переосмыслили более древний тюрский гидроним. К северо-западу от с. Ачалуки находится курган "Азопш"-"азэ" (целебный), "пш"-"пс-ы" (вода).
На западной окраине с. Кантышево находится "Горга боарз" – Круглый курган, но, возможно, и Георгия курган (А.С.Сулейманов), что побуждает вспомнить надгробный крест 1581 г. в честь "Георгия Толат-Тимура", опи-санный выше и неизвестный исследователю топонимии.
Южнее с. Али-Юрт находится "Чергси ала вяха моатиг" – место, где жил черкесский князь.
В основу названия местности и крупного населенного пункта Назрань легло, вероятно, пишет А.С.Сулейманов, "имя первопоселенца Наьсар (На-сар)". Он был, по преданиям, спустившийся с гор ингуш, который основал с. Насыр-Корт (ныне оно входит в г. Назрань). Сами сказители при этом отме-чали, что имя его не вайнахское, а адыгское (или общее для вайнахов и ады-гов). У.Б.Далгат пишет: "Возможно, что первый легендарный выходец из гор – ингуш Нясар получил имя от топонима (кабардинского)" . И.Гюльденштедт отметил, что прежде эта местность именовалась Нарзан и проживали здесь "гелассанские кабардинцы". Последнее, вероятно, идет от кабардинского названия Кисловодского целебного источника – Нарцанэ (Нартсан). Д.Н.Коков считает: "Нартан, Нарт сан, Нартсан" – это варианты, записанные Хан-Гиреем для Подкумка и "Кисловодской крепости" на ней. Вариант Нартсан, записанный и Ш.Ногмовым, - тот же, что и современное кабардинское название Кисловодска: Нартцанэ (Нартсана) … Нарт ассоциирует со словом "нарт" – богатырь (из эпоса "Нарты"); ан – то со словом анэ "мать", то (в форме Нарсана) со словом санэ "хмельной напиток" (ср. каб. санэ "смородина", адыг. сэнашьхъ "виноград").
В окрестностях Назрани действительно проистекали целебные источ-ники. Кроме того, в преданиях действующие лица Нясар, Орстхо, Ачамза, Германча, Козаш называются нередко нартами, живущими на отдельных холмах.
Как в фольклоре, так и в топонимике сохранились такие названия ряда курганов как "Ачамза-Боарз", "Козаш-Боарз", "Германча-Боарз", "Мурат-Боарз" и др. Здесь уместно напомнить, что Интериано в XV в. по этому пово-ду писал: "Если где встречаются развалины старых городов и стен, то ими пользуются одни крестьяне, поставленные их сторожить".
А в вайнахских сказаниях на этих курганах пребывают и нарты, и чер-кесы, и "местные" герои. В тех условиях, когда по плоскости бродили разно-го рода дружины в поисках добычи, они служили, вероятно, дозором для тех, кто защищался и нападал сам.
Трудно уловить, насколько связаны и связаны ли вообще "Германча-Барц" и фольклорный князь Германч из с. Герменчук, Гермчигарахи – "Гер-менчугская вода", Гермчига – укрепление около с. Энгель-Юрт и тут же Элан барз – "Княжеский курган". Известно только, что привычно переходя на но-вое место жительства, переселенцы иногда сохраняли старое его название. Примечательно, что в XVIII в. Герменчукская и Шалинская деревни находи-лись под властью Давлет-Гирея Черкасского.
Современное сел. Толстой-Юрт прежде называлось Девлетгирин Эвла. Основанное, по преданиям, кабардинским князем Давлет-Гиреем, оно распо-ложено у северного подножья хребта "Чергазийн рагI" (Черкесский хребет) и тянется с запада на восток. В официальных документах хребет называется Терским. У.Лаудаев в своей статье писал, что "кабардинцы присвоили себе землю левого берега р. Сунжи и часть Малой Чечни; еще до сих пор надсун-женские горы по-чеченски называются чергезай-раг, т.е. черкесский (кабар-динский) горный хребет" .
Таким образом, и фольклорно-топонимические материалы пополняют общую панораму сведений о пребывании кабардинцев в плоскостной части Сунженского побережья и далее, к северу, вплоть до Терского хребта. В пол-ном согласии с особенностями местного исторического процесса вблизи по-дошвы Черных гор и собственно на берегах Сунжи под воздействием массо-вой ингушской и карабулакской миграции, активно менявшей топонимиче-ский облик осваиваемых местностей, до наших дней сохранилась уже только микротопонимика самого общего ("чергси каш барц") или "персонально-именного" свойства. К числу редчайших исключений относится название се-ления Алхасте, расположенного на зафиксированном в документах начала XIX в. "ручье Алхасыпс" (по-кабардински "речка Алхаса") – левом притоке Ассы . В тех же местах Л.Штедер записал в своем дневнике 1781 г. типично кабардинские гидронимы - Эндерипс, Псималга, с тех пор, однако, уже давно забытые .
В Терско-Сунженском же междуречье, в его северо-западном "углу", вплоть до течения р. Курп, куда вытеснялись бывшие двухвековые хозяева плоскости начиная с рубежа XVII-XVIII вв., уцелели адагские названия рек, местностей, урочищ и населенных пунктов. Это также иллюстрирует дина-мику кабардинских перемещений в исследуемом нами ареале, финал которых в Малой Кабарде по состоянию на первую треть XIX в. скрупулезно и точно передал С.Хан-Гирей .


II.3. Внутренние перемещения и уход кабардинцев из бассейна Сунжи
в середине XVIII в.

Еще на рубеже 1920-1930-х гг. Н.Ф.Яковлев писал: "Со второй полови-ны XVII века начинается миграция ингушских племен из нагорной полосы на теперешнюю чеченскую плоскость, причем одними из наиболее ранних вы-ходцев на плоскость из всех вайнахов следует считать карабулаков или ар-штхойцев, полукочевников-скотоводов. Эта эмиграция вытеснила гребенских казаков с места их первоначального поселения по реке Сунже – за Терек. Многочисленные нагорные племена, вновь перемещаясь на плоскость, под-пали под влияние соседних плоскостных культур (русской, кабардинской, ногайской, кумыцкой и калмыцкой) и дали в результате новую культурную область с новыми центрами…" Однако, и спустя полвека, специалисты, подводя итоги изучения местных древностей, в том числе и оставленных кабардинцами, констатировали: "Не очень ясны причины отхода адыгских племен с берегов Сунжи к пределам Центрального Кавказа" .
Последнее заявление не совсем объективно, т.к. "причины", если и не очевидны, то достаточно прозрачны. Но общая "расплывчатость" историче-ской картины налицо.
Она в существенной степени объясняется невыразительностью с точки зрения исследуемых вопросов многочисленного и весьма выразительного корпуса письменных источников первой половины XVIII в., которые разно-образно освещают общую ситуацию в Малой Кабарде и кабардино-русские взаимосвязи, но не уделяют никакого внимания соседям-вайнахам и особен-ностям их отношений с адыгами .
Теряют свою информативность археологические памятники. Прежде всего потому, что с рубежа XVII-XVIII вв. кабардинцы отказались от погре-бальной курганной традиции, и в бассейне р. Сунжа не зафиксировано ни од-ного подкурганного захоронения XVIII в. Под влиянием активно распростра-нявшегося мусульманства со стороны Османской Порты, Крымского ханства и северодагестанских княжеств и "обществ" в Малой Кабарде повсеместно утвердился новый обряд погребения: грунтовые могилы, отмеченные на по-верхности деревянными, а затем каменными стелами ("чуртами"). Некоторые из них несли на себе арабоязычные поминальные надписи, и они могли бы сыграть роль незаменимого хронолого-ситуационного источника, как показа-ли исследования Л.И.Лаврова на более западных территориях .
Однако в процессе массовой колонизации вайнахами-ингушами пло-скостных земель побережья Сунжи и ее притоков таковые кладбища были стерты с лица земли отчасти по причине конфессиональных различий и про-тиворечий , но более всего как аргументы установления полного господства нового состава населения на месте прежнего кабардинского обитания.
Раньше всего этот пагубный процесс коснулся предгорных равнин, но в дальнейшем (уже в недавнее время) не избежали его и северо-западные рай-оны Терско-Сунженского междуречья, куда и отступала часть адыгов, теряя свою власть над землями, примыкавшими к лесистым Черным горам. Так, свидетельства старожилов, недавно собранные и проанализированные С.Б.Бурковым, показали, что окончательная ликвидация кабардинских клад-бищ в широкой округе селения Пседах произошла "после 1957 г.", т.е. после возвращения вайнахов из мест сталинской их депортации в 1944 г.
Довольно выразительны приведенные в предыдущем параграфе топо-нимические данные, но и они, к сожалению, не поддаются четкой хронологи-ческой градации.
Тем большее, принципиально важное значение приобретают картогра-фические материалы. Именно они позволяют наметить ответ на вопрос о внутренних малокабардинских перемещениях вплоть до середины XVIII в.
Е.И.Крупнов опубликовал фрагмент карты первой трети XVIII в., вы-полненной грузинским историком и географом Вахушти Багратиони и обра-ботанной на русском языке М.Джанашвили, спустя полтора столетия . Тер-ритория Малой Кабарды здесь не детализирована. Но обращает на себя вни-мание плотная концентрация горновайнахских этнических групп ("глигви", "дзурдзуки", "кисти" – собирательные их обозначения) вдоль Скалистого хребта, на линии лесистых предгорий в ущельях рек Армхи, Асса и Фортан-га.
Близкая по содержанию картина присутствует и на упоминавшейся выше "Карте реки Терека и части Малой Кабарды и Грузии", чертеж которой датирован 27 января 1733 г. "Владения части Малой Кабарды" плотно обо-значены в северном Придарьялье, между течением рек Терек и Сунжа, при-чем крупнейшее кабардинское селение – "кабак Алемурзино", помещено на правом берегу Сунжи, рядом с предгорьями. В непосредственной близости к нему изображены "река Чарех (Джерах, совр. Армхи, - С.Ш.), на которой стоит 40 деревень" и "река Балсу (совр. Фортанга, - С.Ш.), на которой 100 де-ревень". Тем самым фиксируется чрезвычайная густота вайнахских поселе-ний (пусть и небольших, как обычно в горах), скопившихся в направлении выхода на плоскость, занятую кабардинцами.
Создается впечатление, что уже назрели условия для прорыва избыточ-ного горного населения на благодатные равнины. Оно, между прочим, под-тверждается и обстоятельной "Картой средневековых памятников на терри-тории Ингушетии" до конца XVII в., выполненной Е.И.Крупновым . Однако необходимый момент еще не настал. Больше того, вскоре наблюдается энергичная волна перемещения кабардинцев к югу, вплотную к горам.
Это событие становится бесспорным в свете анализа "Карты большой и малой Кабарды", составленной в 1744 г. геодезистом Степаном Чичаговым и снабженной им подробным "Табелем большой и малой Кабарды деревням и знатным местам" . Из 48 малокабардинских селений 12 уже названных выше (см. с. 80) сосредоточены на правом берегу р. Сунжа и на ее притоках Назрани и Эндерипсу. Подобное скопление у подошвы Черных гор особенно многозначительно, если считаться с наблюдением Н.Г.Волковой о том, что "правые небольшие притоки Терека (Курп, Кескем, Асокай, Пседах, Куян), а также р. Кумбелей, судя по карте 1744 г., не были заселены" . Впрочем, эти места обозначены как "владения малой Кабарды", вероятно, временно опустевшие.
Резонно предполагать, что данное очередное расширение территории Малой Кабарды в южном направлении, в сторону ингушских ущелий и в места концентрации кабардинского населения в XVI-XVII вв. было вызвано осознанием увеличившейся опасности колонизационной экспансии горцев, попыткой "перекрыть дорогу" их выходу на плоскость.
Нисколько не преумаляя этот фактор, вряд ли можно считать его един-ственным, а может быть и решающим.
Уже в челобитной Муцала Сунчалеевича Черкасского 1643 г. о перево-де его кабаков на р. Сунжу "в крепкие места" называлась основная причина: "от своих исконных внешних недругов", т.е. владельцев Шолоховой, Муда-ровой и Анзоровой Кабарды. На истечении первой трети XVIII в., как из-вестно "кабардинский вопрос получил особую остроту" в свете резкого уси-ления османско-крымской агрессии на Северный Кавказ . В 1732 г. утвер-ждение в Кабарде верховного княжения А.Кайтукина произошло с помощью внушительной военной силы крымцев. В 1734 г. крупный османский отряд пересек с запада на восток от Прикубанья до нижнего течения Сунжи обе Кабарды, производя немыслимые грабежи и разрушения, будучи разгромлен российскими войсками лишь у Ханкальского ущелья (в районе современного г. Грозного). В 1735 г. султан распорядился вновь двинуть крымскую конни-цу в Кабарду, что, собственно, и "положило начало русско-турецкой войне 1736-1739 гг.", завершившейся подписанием Белградского мирного трактата, провозгласившего Кабарду "вольной" .
Специалисты по этому поводу отмечают: "Нейтрализация Кабарды не отвечала ни государственным интересам России, ни потребностям самого ка-бардинского народа. "Вольная" Кабарда по-прежнему оставалась беззащит-ной перед лицом крымско-турецкой агрессии. Только увлеченные междо-усобными распрями князья могли быть довольны создавшимся положением. Они получили свободу безнаказанно совершать грабительские набеги друг на друга, разоряя все, что только можно" .
Владения самой слабой теперь в Малой Кабарде княжеской фамилии Черкасских лежали в бассейне р. Сунжа прямо по трассе вышеперечислен-ных походов Порты и Крыма. В конкретных условиях они не могли рассчи-тывать на действенную помощь России. Поэтому выглядит вполне естест-венным и мотивированным перенос их селений к природно труднодоступ-ным предгорьям, в сторону от постоянных и опасных угроз на равнине. Эту ситуацию и отразила, скорее всего, карта 1744 г.
На дальнейшую судьбу сунженских поселений кабардинцев проливает свет рапорт кизлярского коменданта И.Л.Фрауендорфа от 23 декабря 1753 г. в Коллегию иностранных дел. Он был связан с проведением геодезической съемки местности между Тереком и устьем Курпа. Сообщая отдельные све-дения о появлении здесь ранее отсутствовавших поселений кабардинцев И.Л.Фрауендорф сообщает: "А на оной части Малой Кабарды черкесы жи-тельствуют некоторые" . Н.Г.Волкова вряд ли ошибается, считая, что тут оседала "группа кабардинцев передвинувшихся с Сунжи незадолго до 1753 г." И вот в этом-то случае причина перемещения, вероятнее всего, была связана с нарастанием натиска тех вайнахов, которые искали и находили способы обретения вожделенной плоскости. Такую трактовку подтверждают, прежде всего, свидетельства вайнахского фольклора и российских путешественников, вскоре побывавших здесь.
Среди многочисленных вайнахских (преимущественно ингушских) ис-торических преданий, сюжеты и герои которых будут рассмотрены в сле-дующей главе, назовем пока лишь два: "Нясар и Козаш" и "Как орстхойцы страну отвоевали", как наиболее яркие иллюстрации характера и способа ре-шения пограничного конфликта в пользу "горных людей" . Они начинают "мирно и свободно жить" на равнине, а "черкесы" удаляются "на север", к Тереку и его прибрежным хребтам. И хронологически последующие кабар-дино-вайнахские конфликты, отражающие ситуацию второй половины XVIII в. и далее (см., например, чеченские "илли" "О князе Мусосте и о Сурхо, сы-не Ады, живших у берегов Терека", "О князе Кахарме кабардинском" и др.) имеют в вайнахском фольклоре иные географию и содержательный смысл .
Однако к берегам Терека и его правым притокам ушли, вероятно, не все "сунженские кабардинцы". Нуждается в особом исследовании актуаль-ный вопрос оседания части "черкесов" в крупных чеченских плоскостных се-лениях (таких как Герменчук, Шали, Брагуны и др.) ниже по р. Сунжа и ее правым притокам. В некоторых чеченских обществах оказались к середине XVIII в. востребованы властные функции отдельных представителей княже-ских фамилий Малой Кабарды, чаще всего связанных своими корнями с оби-тателями исследуемого ареала недавнего расселения "черкесов" . Но сам этот район на несколько десятилетий опустел.
Н.Г.Волкова проанализировала данные, сообщаемые Гюльденштедтом и Штедером в 1770-начале 1780-х гг.: "Оба путешественника описывают зна-чительные поселения малокабардинцев по р. Пседах и особенно по р. Камби-леевке. "В двух верстах от деревни Кургокиной, первого малокабардинского поселения, - пишет Гюльденштедт, - на р. Пседах находилась деревня Кайту-кина. По реке Кумбелею располагался дискрит Гиляксан". Карта 1744 г. и данные документа 1753 г. не фиксируют в названных Гюльденштедтом рай-онах, т.е. по Камбилеевке и Пседаху, поселений Малой Кабарды. Однако те же источники отмечают 12 кабардинских селений по Сунже, не известные уже Гюльденштедту и, видимо, к этому времени не существовавшие. Таким образом, судя по этим данным, малокабардинские поселения по Камбилеевке и Пседаху могли возникнуть не ранее начала 60-х годов XVIII в."
Добавим, что И.А. Гюльденштедт, найдя басейн Сунжи необитаемым, лично присутствовал на торжественной церемонии подписания соглашения о вечном подданстве России, скрепленного 24 старшинами всех основных ин-гушских обществ, собравшимися в Тарской долине – придарьяльском участ-ке равнин, ранее всего осваиваемом горноингушскими переселенцами. Среди участников процедуры путешественник особо выделяет "округа Вапи, Ан-гушт, Галга, Карабулак". О них он пишет: "Прежде находились подвластны-ми сильным своим соседям, кабардинским и ногайским князьям, которым и платят дань… Но через посредство кизлярского коменданта полковника Неймича променяли ныне эту малозначащую защиту и обременительное по-кровительство на Российское подданство..." Эта информация хорошо согласуется с содержанием карты "второй половины XVIII в.", прокомментированным выше (см. с. 80).
Еще более конкретен в своих свидетельствах российский офицер Л.Штедер, проследовавший вдоль р. Сунжа в 1781 г. Так, на правом берегу реки напротив мавзолея Борга-Каш им были отмечены следы ранее сущест-вовавших здесь "кабардинских жилищ". Такие же остатки недавних поселе-ний виднелись на крутых берегах ручья Эндерипс, где на карте 1744 г. еще были обозначены семь кабардинских "деревень", в том числе два по имени Андаров (Эндери). Остатки еще одного малокабардинского поселения ("над-гробные памятники, абрикосы и другие плодовые деревья от прежних садов и т.п.") упомянул Л.Штедер на южной стороне р. Назранки, что также согла-суется с данными карты 1744 г., упоминающей кабардинское "село Насран". В этом контексте путешественник прямо утверждает, что осматриваемые им места – "прекраснейшие долины и плодородные холмы" – "в 100 верст дли-ной и 60 верст шириной уже несколько десятилетий не заселены" и отмечает, что кабардинцы удалились отсюда (из-за острого конфликта с соседями) на равнину между Сунжей и Камбилеевкой, а затем ("из-за нападений и много-численности стад" ушли еще далее на северо-запад, достигнув "северного гребня гор", т.е. Терского хребта. По мнению Л.Штедера, все эти события охватывали последние 50 лет до его появления тут. Это веское подтвержде-ние того, что запустение изучаемого нами микрорегиона в бассейне Сунжи связано именно с серединой XVIII в. , тогда как ингуши основали свое пер-вое крупное селение в урочище Назрань, вероятнее всего, именно в начале 1780-х гг.
Выводы по II главе
Такой представляется на основе комплексного изучения разнообразных и разнохарактерных источников история заселения, обитания и ухода кабар-динцев из вполне определенного района бассейна р. Сунжа, находившегося в непосредственной близости к зоне традиционного проживания вайнахов.
"Черкесы" начали осваивать побережье Сунжи не позднее начала XVI в., используя сперва эти земли для сезонного пребывания, а вскоре вслед за тем (к середине столетия) прочно поселившись здесь. Популярная до недав-него времени версия расселения их на пустовавшей плоскости к востоку от Терека в XIII-XIV вв. не выдерживает проверки имеющимися источниками и не соответствует общей исторической ситуации "обретения родины" кабар-динцами в Центральном Предкавказье.
Ко второй половине XVI в. этот район становится важной частью вла-дений Темрюка Идарова, а затем и его потомков, именуясь в источниках "Идаровой Кабардой". Она сыграла решающую роль в установлении и нала-живании тесных и взаимопродуктивных русско-кабардинских отношений с 1550-х гг., прошедших через немалые испытания вплоть до конца XVII сто-летия. Весь этот период кабардинцы густо населяли равнинные пространства берегов Сунжи и ее южных притоков и распространяли свое влияние вплоть до низовий Терека, неоднократно перемещаясь в этом ареале под воздейст-вием внутренних условий Малой Кабарды и внешних международных об-стоятельств, связанных с политикой России, Ирана, Османской Порты и Крымского ханства. Тогда же оформилось их постоянное соседство и взаи-мовоздействие с горновайнахскими племенами и обществами, имея стабиль-ных характер.
Положение дел стало изменяться в началом XVIII в. Усиливающаяся агрессия султанской Турции и ханского Крыма привела в 1730-1740-х гг. к перегруппировке мест основного обитания этой группы кабардинцев, скон-центрировавшихся у подножья населенных вайнахами Черных гор, что в свою очередь обострило их взаимоотношения с "горными людьми", неуклон-но выдвигавшимися к устью ущелий и долин в своем объективно мотивиро-ванном намерении колонизовать благодатную плоскость.
Обвальное нарастание противоречий и специфическое положение "вольной Кабарды" (в том числе и Малой) по условиям Белградского тракта-та 1739 г. привели к тому, что в середине XVIII в. кабардинцы бассейна р. Сунжи были вынуждены покинуть ранее принадлежавшие им земли, кото-рые, пропустовав несколько десятилетий, стали активно заселяться ингуша-ми и карабулаками.
Глава III.
ХАРАКТЕР И СОДЕРЖАНИЕ КАБАРДИНО-ВАЙНАХСКИХ
ВЗАИМООТНОШЕНИЙ С XVI ПО СЕРЕДИНУ XVIII в.

В новейшем историческом обзоре, посвященном прошлому Ингуше-тии, отмечается, в частности, что распад Аланского государства и события XIII-XIV вв. привели к "массовому исходу ингушского населения в горы", отдав плоскостные территории под контроль ногайцев и кабардинцев. Одна-ко к концу XVI в. весь пригодный для хозяйственного возделывания земель-ный фонд горной Ингушетии был исчерпан. Малоземелье, рост народонасе-ления стимулировали выдвижение ингушей, как и их горских соседей (осе-тин, карабулаков, чеченцев), на предгорную равнину. Постоянное соперниче-ство кабардинских и кумыкских владетелей в предгорьях Центрального Кав-каза в этот период и связанные с этим бесконечные междоусобицы побудили ингушей в 1771 г. обратиться к российской администрации на Тереке (кор-пусному генералу де-Медему) с настойчивой просьбой взять их под покрови-тельство с целью оградить от притеснений соседних (в том числе кабардин-ских) феодалов и содействовать освоению плодородных плоскостных зе-мель .
В этих достаточно протяженных хронологических рамках (рубежа XV-XVI – середины XVIII в.) и протекали, хотя и противоречивые, но содержа-тельные и результативные кабардино-вайнахские взаимоотношения, охва-тившие постепенно все основные сферы жизни и культуры соседей и по-влекшие за собой разнообразные и весьма многомерные последствия. Они до сих пор не стали предметом специального изучения, чему и служит данная глава диссертационного труда.

III.1. Военно-политические и социальные отношения

В свете проведенного выше анализа важно подчеркнуть, что кабардин-ское присутствие в равнинной части бассейна р. Сунжа к началу XVI в. сло-жилось не посредством захвата чьей-либо территории, но в результате до-вольно плавной постепенной миграции и освоения временно опустевших, как бы и ничьих земель (см. гл. II). Однако в последнее время предпринята по-пытка перевести кабардино-вайнахские взаимоотношения с первых же шагов их истории в плоскость жесткого военного противостояния и широкой агрес-сии кабардинцев, мощно поддержанных боевой силой Московской Руси .
Речь идет о "событиях 1562 г., когда кабардинские князья совместно с ногайскими мурзами и отрядами казаков во главе с Г.Плещеевым, совершили поход на Центральный Кавказ" и, якобы, этот поход "разворачивался на ин-гушской территории и вызвал исход ингушей с равнины Гарма-аре, Газалте и долины реки Сунжа" .
Действительно, в числе дополнений (вставок) в "Никоновскую лето-пись" имеется довольно пространный рассказ о пребывании на Северном Кавказе крупного русского военного отряда ("стрельцов 500 человек да пять атаманов казачьих и казаки, а казаков с ними 500 человек") под началом вое-воды Г.С.Плещеева . В сентябре 1562 г. московский царь Иван IV послал Плещеева "посольством" в "Черкасы Пятигорские (т.е. в Кабарду, - С.Ш.) к Темгрюку – князю Айдаровичу (главному тогда кабардинскому князю Тем-рюку Идаровичу, принявшему в 1557 г. подданство России, - С.Ш.)". Цель отряда была сформулирована так: "Жити у Темгрюка и слушати его во всем и от всех его недругов беречи и в войну ходити с его людьми вместе, куды Темгрюк-князь учнет посылати".
Выполняя этот "государев наказ", в октябре 1563 г. отряд Плещеева принял участие в большом походе с целью помочь Темрюку укрепить свою власть над некоторыми ненадежными вассалами и разведать, проложить бо-ем дорогу в Грузию.
Летопись сообщает о разыгравшихся событиях: "И Темгрюк со госу-дарьскими людьми недругам своим недружбу довел и в свою волю их при-вел, а воевал Шепшуковы улусы, да воевал Татцкие земли близ Скиньских городков, и взяли три городка: город Мохань, город Енгирь, город Каван… А те городки Шепшуковы-княжие, и люди тех городков побили челом Темрюку князю, и дань Темрюк-князь на них положил; и воевали землю их одинатцеть дней и взяли кабаков Мшанских и Сонских 164 и людей многих побили и в полон имали да взяли четырех мурз: Бурнаша, Ездноура, Бурмака, Дудыля…"
По мнению специалистов, социально-политический комментарий этих летописных данных не сложен. В них отражены феодальные междоусобицы и соперничество кабардинских князей (прежде всего между Темрюком и Пшеапшокой к западу от верхнего течения р. Терек), в которые поневоле во-влекались и иноплеменные соседи, обитавшие в близлежащих горах по на-правлению к Грузии, а также русские силы в бассейне Терека, поддержи-вающие союзников и новых подданных России и, одновременно, решающие свои собственные стратегические задачи в кавказской политике . Значительно труднее проходил процесс определения конкретного района действий в октябре 1563 г., и этот вопрос имеет серьезную историографию, игнорировать которую ради новой версии, конечно же, нельзя.
Л.И.Лавров предложил связать названные события с Верхним Прику-баньем , но эта гипотеза не получила признания: русские войска в то время так далеко вглубь Кавказа не заходили. В коллективных комментариях к публикации этого источника в 1957 г. сказано: "Определить местонахожде-ние "Татцкой земли", Скиньских, Мшанских и Сонских кабаков и городков… не удается" . Спустя время, Е.Н.Кушева, высказав некоторые полезные соображения по существу вопроса, "направляющие внимание" в сторону Осетии и "перевальных путей из Кабарды в Грузию (в том числе и Дарьяльский проход), контроль над которыми оспаривали друг у друга в конце XVI в. кабардинские князья", особо оговорила, что приведенные известия "заслуживают специального комментария кавказоведов для определения упомянутых в них топографических и племенных названий" .
Это "справедливое пожелание" выполнили в 1981 г. В.Б.Виноградов и Т.С.Магомадова, детально рассмотревшие в широком географо-историческом контексте данное сообщение "Никоновской летописи" с под-робной интерпретацией содержащихся в нем этно- и топонимов . По их мнению, здесь "отразилось знакомство русских участников событий 1563 г. с лесистыми предгорьями Северной Осетии и их осетинскими обитателями, страдавшими от междоусобиц кабардинских феодалов".
Коснулся этого вопроса и Я.З.Ахмадов, предложив (без подробных до-казательств) свою трактовку: поход русского отряда Плещеева как главной ударной силы князя Темрюка был "направлен против горных районов, насе-ленных осетинами и ингушами". Более того, он посчитал "безусловным", что в последующей "войне против Темрюка", развернувшейся в 1564-1565 гг., "могли принять участие осетины и ингуши, которых пытался покорить князь в 1562-1563 гг." в ходе борьбы "за овладение перевальными путями в Гру-зию, контролировавшимися ингушскими и осетинскими обществами" . По-добное расширение зоны боевых действий и на территорию горной Ингуше-тии выглядит достаточно убедительно.
Не учитывая мнений предшественников, Б.Д.Газиков предложил, на наш взгляд, не учитывая обоснованную альтернативу, которая вряд ли объек-тивно отражает суть и характер первой кабардино-вайнахской "встречи" в изучаемом ареале бассейна Сунжи.
Сказанное, притом, не отвергает соображений Б.Д.Газикова по поводу судьбы влиятельного ингуша Чербыша, пострадавшего, возможно именно в ту пору, от кабардинских князей: "спасшись от неприятеля в горах, в с. Оль-гетти (Джейраховское ущелье, - С.Ш.) и вырастив здесь взрослых детей, бу-дучи уже стариком, Чербыш поселился в местности Гиелате и являлся стар-шиной села. Вот почему селение Гвилети в русских документах 1589 г. обо-значено как Черебашев кабак" . Историк в данном случае опирается на ин-гушскую легенду "Махкинан", опубликованную в газете "Кавказ" более ста лет назад (№ 98 за 1895 г.). И невозможно отрицать, что утверждение кабар-динских владений в обширной округе северного устья Дарьяльского прохода затронуло ближайших вайнахских насельников этих мест. Но, во-первых, по-ход Плещеева в интересах Темрюка Идарова был не единственной военно-политической коллизией второй половины XVI в., а во-вторых, до поры дру-жественные и вассальные ему кабардинские князья, обосновавшиеся в При-дарьялье как в части будущей Малой Кабарды, накапливали собственный опыт контактов с соседями, в которые вовлекались и ближайшие к арене адыгской активности вайнахи.
Если с 1571 до 1578 г. "нет сведений о сношениях Северного Кавказа с Россией", то с весны 1578 г. положение меняется. В Москву приехало боль-шое кабардинское посольство, в составе которого – брат Темрюка Камбулат Идарович (на тот момент старший князь в Кабарде), Казый Пшеапшоков (из Кайтукиных) и "Сюзрюк Тапросуков", т.е. Созоруко Тапсоруков (из Таусул-тановых). Они били челом "ото всее черкасские Кабарды" и просили разно-образной "обороны от крымского царя и от иных недругов их" . Важно под-черкнуть единство действий князей Идаровых и Таусултановых, чьи владе-ния прямо соприкасались с горно-предгорными местами проживания вайна-хов от Дарьяла до бассейна р. Сунжи. Они перекрывали значительный отре-зок стратегической дороги от устьев до верховий Терека, ведущей в Грузию. В орбите дружеских взаимоотношений с ними оказались вайнахские предво-дители мурзы Ушаром и особенно Ших (отец и сын) Окоцкие, неоднократно действовавшие совместно, в частности, с кабардинскими князьями Шолохом (Таусултановым) и Алхасом (из Клехстановых), чьи улусы и кабаки разме-щались вдоль подножья гор и на равнинах от Дарьяла до р. Сунжа. Пик по-добной деятельности выпал на 1580-е годы (более всего 1588-1589 гг.). В связи с русско-кавказскими отношениями он обстоятельно, даже исчерпы-вающе, рассмотрен в научной литературе, прямо касающейся вайнахской проблематики . Поэтому обратим внимание только на два существенных аспекта.
Дипломатические акции 1588 г. впервые вовлекли в себя горно-ингушского владельца селения Ларс в Дарьяльском ущелье, именуемого в источниках Султан-мурза . Он крепко посодействовал московскому посоль-ству в Грузию и обратно, о чем сообщал терским воеводам в следующих сло-вах: "…И я государю служил, посланников его Родиона и Петра через свою землю провожал и дорогу им куда лучше идти указывал, и людей своих до грузинских земель провожать их посылал, а которые были у государевых по-сланников люди и лошади больны – тех людей и лошадей Родион и Петр ос-тавили, в Грузию идучи, у меня, и я тех людей и лошадей у себя кормил и ле-чил".
Султан-мурза, называя своего окоцкого партнера Шиха-мурзу "братом своим" (это термин социального равноправия, а не семейного родства, как заблуждаются некоторые авторы), четко определяет мотивы своей политиче-ской ориентации: "Кабардинские все князи били челом в службу государю вашему, и яз ныне хочу государю ж служити по свою смерть, како государю вашему служит брат мой Ших-мурза Окоцкий" . Подобные обстоятельства проливают свет не просто на эпизоды вайнахо-кабардинской дружественно-сти, но и свидетельствуют о социальном сближении статуса разноэтничных лидеров представляемых ими улусов и "землиц", что было особенно злобо-дневно для вайнахских предводителей, только лишь обретавших (отчасти именно под влиянием кабардинцев) первые феодальные прерогативы .
Однако далеко не все складывалось безоблачно. Спустя всего лишь год, сложившийся было альянс дал опасные трещины.
После смерти Асланбека "на большое княжение" избрали его младшего брата Янсоха Кайтукина, который созвал съезд ("совет учинил"), чтобы под-твердить свою "службу" русскому царю. Представители Кайтукиных и Ида-ровых принесли соответствующую шерть (присягу) на всех необходимых и возможных уровнях. Они взяли и обязательство проводить очередное мос-ковское посольство к Дарьялу. Но этого не сделали Шолох Таусултанов и Алхас Клехстанов, чьи кабаки располагались на пути дипломатического кар-тежа. Основным доводом Шолоха служило то, что он не может "отстать от Крымского и Шевкальского и Кумыков… А в Крыму деи у меня две дочери и многой мой род и племя; а в Шевкалех и Кумыках таково же" . По этому поводу Ших-мурза Окоцкий также сообщал: "Солох (Шолох) и Алкас ныне в соединенье с Шевкалом князем и прямят за одно Турскому и Крымскому…" Е.Н.Кушева верно отмечает, что особое внимание Стамбула и Бахчисарая, а также их северодагестанских союзников и вассалов к Таусултановым и Клехстановым "понятно – местоположение их кабаков позволяло контролировать путь через Дарьял" .
Отношения обострились так, что Идаровы и Кайтукины объединились в борьбе против "государевых изменников". По их просьбам в конце 1589 г. на Шолохову Кабарду был послан казачий голова Григорий Полтев с боль-шим отрядом стрельцов и "черкесской ратью" кабардинских владельцев Ян-соха Кайтукина и его племянников, Казыя Пшеапшокова "с братьею" и Кам-булатовых. Разгром был полным: более 30 кабаков "выжжены" и "вывоены" на пространстве от Сунжи до Дарьяла. Шолох "вышел пеш к Григорию Пол-теву" из своего княжеского селения и выдал в знак покорности аманатов (сы-на, 20 человек лучших узденей и внука шамхала Тарковского, жившего у не-го "в закладе"). Полтев известил грузинского царя Александра, что он "очи-стил" к нему дорогу и привел всю кабардинскую землю "под государеву ру-ку" .
Но и эта громкая победа была относительной и временной. В конце XVI-XVII в. кабардинские владения к востоку от Терека (Малая Кабарда) со-трясали межфеодальные распри и столкновения, причины и характер кото-рых убедительно вскрыты в недавней монографии Б.М.Мокова. Вполне справедливо, что враждующие феодальные группировки по разным поводам обращались к русскому правительству за помощью, чтобы "недружба своя отомстити и кровь им отлити". Верно и то, что ставший на рубеже XVI-XVII вв. старшим князем в Кабарде Шолох Таусултанов не пользовался доверием Москвы, отличаясь непостоянством и корыстностью в проводимой им поли-тике, в том числе и по отношению к кабардинцам бассейна Сунжи, не раз втягивавшимся в пагубные междоусобицы .
В этой постоянно неспокойной, тревожной и опасной ситуации вайнах-ский "тыл" кабардинских улусов не мог не приобретать постепенно возрас-тающего значения в качестве надежного временного укрытия или убежища, своеобразного (пусть и скудного) войскового и экономического резерва для враждующих между собой адыгских владетелей, крайне заинтересованных в выстраивании сколько-нибудь системных и регулярных с ним взаимоотно-шений. Естественно, что со стороны кабардинцев опора делалась сперва прежде всего на силу.
Письменные источники для уяснения этого процесса бессильны, тем большее значение приобретает фольклор.
Выше уже приводились свидетельства Ш.Б.Ногмова, С.Хан-Гирея, У.Лаудаева о характере первоначального освоения кабардинцами плоскост-ных земель правобережья р. Терек, как это запечатлелось в народной памяти. Современный исследователь героического эпоса чеченцев и ингушей, анали-зируя соответствующий фольклорный пласт, утверждает: "Сказания перено-сят нас в те далекие времена, когда в северокавказских степях и предгорьях в поисках добычи (скота и пленников) рыскали шайки "удальцов". Здесь были представители разных племен и народов, пребывавших на Северном Кавка-зе" . Тема набега и захвата имущества и людей у соседей буквально прони-зывает вайнахское устное народное творчество. Например, в одном из ин-гушских сказаний мотив этот звучит с первых же слов: "Давно это было. Си-дели орхустойцы… рассуждали: "Есть ли такой край, где бы они не были и не грабили?". К "одной вдове" посылается человек узнать: "может быть, она знает страну, в которой мы не были и не грабили?" В другом фольклорном произведении о кабардинцах говорится: "Собрав свои шайки, они воевали с соседями, насильничали и брали людей в плен; вот так они и жили" .
Если обратиться к ингушскому фольклору так называемого "черкесско-го цикла", отразившего "подобные отношения, примерно имевшие место 500-300 лет тому назад", то для него характерна "историческая" преамбула, с ко-торой начинаются многочисленные повествования: "Много лет назад, когда ингуши еще не спустились с гор, черкесы владели предгорными равнинами" .
Если суммировать последующее содержание таких преданий, то один из лейтмотивов звучит так: "Среди черкесов было много князей… Они ста-вили свои шатры на холмах, имея вокруг укрепления. Им прислуживало мно-го пленников, захваченных и увезенных из разных племен… Князья ссори-лись и враждовали, не только отбирали друг у друга добычу, но и по их при-казанию собирались отряды, которые возглавляли князья и их сподвижники. В те далекие времена они чинили разбой, производя опустошения повсюду. Немало горя вынесли от плоскостных, черкесских князей и горные люди (наши предки). Чтобы отбивать их нападения, лучшие мужчины вайнахов ставили у подножья гор свои посты… Князья черкесов "не давали горным людям выйти из гор…"
Кабардинские набеги за добычей в горную зону носили сперва регу-лярный характер, но, порой, диктовались и случайными поводами. В преда-нии о популярном в ингушском фольклоре "князе Ачамза" говорится: он "часто ходил за добычей. Когда однажды, заблудившись со своими наездни-ками, он ночью выехал на хребет, то увидел вдали огонь. – Сам бог дал нам это! Добыча оттуда не будет лишней. Мы едем туда, - сказал князь…"
В горной Ингушетии до сих пор старожилы показывают трассы "чер-кесских дорог" (чергси-некъ), по которым совершались кабардинские набеги. Обычно они бывали удачными, но всегда встречали отпор и были делом дос-таточно рискованным. И хотя кабардинские дружины бывали более органи-зованными, многочисленными и лучше экипированными, чем противостоя-щие им вайнахские ополчения, самоотверженность защитников родных ау-лов и ущелий, судя по тем же преданиям, нередко ставила под сомнение их успех. Однако неоднократное, чаще всего сезонное их повторение, изнуряло горцев, диктовало необходимость выплаты вначале одноразовой, а потом и постоянной дани, признания определенных форм зависимости от воинствен-ных и упорных в своих домогательствах соседей. Складывалась система и практика тех отношений, которые в научной литературе называются "вас-сальными" , но точнее, вероятно, оценивать их как отношения различной степени фактической властной зависимости, продиктованной конкретными обстоятельствами.
В системе этих взаимоотношений далеко еще не все ясно, а многое просто не выявлено. Например, научной загадкой остается осмотренное с нашим участием в 1979 г. в горной Ассинской котловине небольшое могиль-ное поле, состоящее из невысоких и очень густо расположенных курганов, внешне идентичных кабардинским. Случай этот беспрецедентен (могильник расположен глубоко в горах) и предположительно может объясняться вре-менным присутствием, пребыванием здесь каких-то кабардинских контин-гентов населения. Подтвердить или опровергнуть эту гипотезу могут только археологические раскопки и целенаправленные фольклорные разыскания.
Авторитетный исследователь вайнахского фольклора И.А.Дахкильгов так обобщает доступные ему данные по этому вопросу: "По И.Гильденштедту, исследователю конца XVIII века, некоторые чечено-ингушские племена были подвластны кабардинским и аксайским (кумык-ским) феодалам. П.Бутков в своей работе отмечает, что еще во второй поло-вине XVIII в. ингуши стремились отложиться от феодальных притязаний ка-бардинских феодалов, но царь отклонил их прошение. Шора Ногмов в пер-вой половине XIX века также писал, что "ингушевцы", "назраны" и "карабу-лаки" были под властью кабардинских князей. В преданиях вайнахов, как и в их эпических песнях, иногда подчеркивается связь адыгских князей с "мос-ковским царем", даровавшим им земли… В преданиях феодалы иногда пред-стают также эпическими противниками местных героев… Причиной столк-новений обычно становится фольклорный мотив борьбы за невесту (но также и набегов за добычей). В ценных записях Албаста Тутаева приводится два интересных и во многом, видимо, историчных предания о столкновении вай-нахов с кабардинскими феодалами Албастом и Эльжаруко, которые напали на жителей, но были разбиты и изгнаны. По другой записи А.Тутаева, князья Атажукин и Ахлов угоняют коней, - происходит бой, который заканчивается гибелью ингушского предводителя Леега и князя Атажукина. События эти якобы происходили десять поколений назад…"
Фольклорист счел необходимым акцентировать: "Подобные локальные столкновения не носили общенародного характера, были спорадическими и обычными для раннефеодальных обществ. Эти столкновения никогда не бы-ли решающими во взаимоотношениях адыгов и вайнахов, как и других наро-дов". Он иллюстрирует свою мысль ярким примером: в одном из преданий о "набеговой борьбе" союзником ингушей выступает кабардинский князь Инаркаев с берегов Сунжи, который воспитывался среди ингушей, свободно владеет их языком и дружил с ними. С другой стороны, ингушский предво-дитель Леег по этому преданию также в свое время воспитывался среди ка-бардинцев, дружил с ними и знал их язык. "Дружба адыга и вайнаха, - про-должает автор, - героев предания, сильна настолько, что набеговые столкно-вения не приобретают межнациональный характер, в чем и нужно видеть ос-новной идейный пафос предания" . Не впадая в идеализацию этой трактовки, мы готовы в последующем изложении дополнить ее.
Вместе с тем, вполне уместно обратиться к принципиально важной мысли, сформулированной в первой трети XIX в. выдающимся адыгским деятелем Султаном Хан-Гиреем, отразившим весьма болезненные реалии не столь уж и отдаленного от его жизни времени: "Кабардинцы, пользуясь пре-восходством своих сил над соседними с ними племенами, покорили их; ко-нечно, они не имели на то законных прав, но право сильного доставило им возможность лишить слабых свободы, за которую они сами неоднократно кровь свою проливали ручьями, отражая войска крымских ханов. Важней-шими жертвами алчности могущественных тогда кабардинцев были абазины шестиродные, которых не избежали и их сопоколенники, кистинские (т.е. вайнахские, - С.Ш.) и осетинские колена и другие горные племена, которые имели несчастье быть в соседстве с кабардинцами. Покоренные их оружием, они платили посемейную дань князьям этих последних. Более же отдаленные из этих поколений по временам также повиновались им или были разоряемы. Словом, все северные области Кавказа ужасались оружия кабардинцев, кото-рые с гордостью, своевольному их духу свойственной, рассказывают, что ца-ри грузинские платили дань воинственным их князьям и отдаленное царство Астраханское не токмо было ими опустошено, но и даже самая столица цар-ства – Астрахань трепетала их оружия, наконец, что их воины разорили зем-ли, лежащие на запад до самых берегов Азовского моря" . Это редкое по силе объективности свидетельство полностью согласуется и со спецификой кабардинского пребывания в бассейне р. Сунжа.
В связи с этим встает конкретная и ранее неразрешимая по скудности источников задача определения того отрезка времени, когда горновайнахские общества ингушей и карабулаков могли попасть в зависимость от Кабарды, в том числе ее "Идаровой части", охватывающей, по нашему мнению, приле-гающее к ним плоскостное сунженское побережье. В свете проведенных ис-следований Я.З.Ахмадова и с учетом ранее высказанных нами соображений по хронологии и динамике кабардинского присутствия (см. гл. II) можно предположить, что произошло это, в основном, в 1560-х гг. – период чрезвычайной активности Темрюка Идарова в контексте кабардино-русского проекта абсолютного усиления Кабарды как нового и до поры единственного союзника Москвы на Северном Кавказе. Для вайнахов это принесло долговременные и в целом отрицательные последствия.
Обобщая все доступные ему к началу XIX в. сведения об истории "кис-тов" (собирательное название вайнахов) и акцентируя внимание на ингуш-ские общества ("Галгай, Галбы, Глигвы") и карабулаков, С.М.Броневский подвел следующие итоги: "Все вышеупомянутые Кистинские колена, вместе с неизвестными, за исключением Чеченцев, собрать могут до 12.000 воору-женных воинов. Будучи рассеяны весьма тесно в местах гористых и большею частью неудобных для хлебопашества и скотоводства, они живут в крайней бедности, которая умножается еще тем, что сильные народы, их окружаю-щие, Кабардинцы, Осетины и единоплеменники их Чеченцы, от коих они, так сказать, заперты в своих жилищах, не допускают их промышлять грабежом" . На других страницах этого выдающегося для своей эпохи географо-исторического труда читаем: "Аксайские и Кабардинские Князья издревле стараются утвердить над Ингушами временные права завоевания наложением даней и требованием всегдашнего от них покорства. Частые разорения, наипаче от Кабардинцев им причиняемые, побудили ингушей в 1770 году предаться Российскому покровительству. И в 1773 году, по случаю разбирательства взаимных притязаний между Кабардинцами и Ингушами, Ингушевские Старшины представили Генерал-Майору де Медему, "что временно они платили дань Кабардинцам с каждого двора по одному барану, а у кого нет барана, то одну косу из железа; однакож они подвластными им никогда себя не признавали, а тем паче не признают себя с того времени, как они поступили в Российское подданство и многие из них приняли Христианскую веру" .
Совершенно очевидно, что цитируемый документ отражает ситуацию второй половины XVIII в., в корне отличную от положения дел в предшест-вующих двух столетиях куда более жесткой зависимости части горных вай-нахов от кабардинцев, обеспечиваемой прежде всего военным фактором. Но и тогда суть этой зависимости не могла в полной мере отвечать стандартам "вассалитета" прежде всего по несоответствию "формационного уровня" со-седей. Кстати сказать, в известных нам многообразных материалах нет даже намека на регламентированную военную службу ингушских и иных вайнах-ских вооруженных отрядов, ополчений в боевых предприятиях кабардинских князей. А это – одна из самых важных черт отношений феодального вассали-тета . Скорее, в XVI-XVII вв. речь должна идти о перманентном (хотя и не всегда эффективном) вооруженном противодействии ингушей и их соседей властной экспансии князей, стремившихся любыми способами усилить и ук-репить исторически сложившуюся зависимость "горных людей".
Притом, вполне справедливо мнение, что именно такой характер взаи-моотношений "отвечал интересам нарождавшейся феодальной верхушки Чечни и Ингушетии, которая в свою очередь стремилась укрепить свое по-ложение среди соплеменников и защититься от внешних врагов с помощью в то время сильных кабардинских князей и с этой целью искала их покрови-тельства" .
Действительно, изучаемый нами период характеризуется активизацией социальной жизни вайнахских обществ, постепенно приближавшихся к ран-нефеодальному статусу (но не достигших его) . Эта сложная проблема нуж-дается в специальном исследовании. Однако бесспорно, что кроме внутрен-них факторов здесь воздействовали и внешние условия, включая довольно длительные контакты с кабардинской вполне сложившейся феодальной ие-рархией. Местные старшины уже склонялись к тому, чтобы "примерить" на себя права "законных" владельцев своих обществ.
В ингушском фольклоре эта тема разработана достаточно выразитель-но, что отражено, например, в исключительно популярном предании "Ивиз-ды Газд". Оно гласит, что "отцы" (т.е. старшины) трех галгаевских селений в горной Ассинской котловине однажды задумались: "Сколько ни живет на свете людей – у всех есть князья. Не лучше ли и нам поставить над собой князя?" Предание не скрывает, что "каждый из отцов в сердце своем мечтал сделаться князем". Тогда собрали они всех галгаев. "Три дня и три ночи про-должалось их совещание", в итоге которого собравшиеся уже готовились "метать жребий, кому быть князем на Ингушетии". Ход событий решительно сломал весьма уважаемый среди ингушей Ивизды Газд, явившийся на сход прямо к моменту "выбора" в роскошной одежде, с отделанной золотом шаш-кой, ведя за собой богато оседланного коня, но приехал он на осле, будучи опоясанным грязным вьючным ремнем. Потрясенное собрание вопрошало: "Почему ты надел шелковые одежды, почему одел на пояс отделанную золо-том шашку и почему опоясался грязным ослиным ремнем?". Газд восклик-нул: "Клянусь моим отцом! Как ослиный ремень к моему облачению, так князь и раб не идет ингушам!" Собравшиеся одумались и единодушно поста-новили: "Пусть вырастет негодное потомство у того, кто отныне предложит поставить над ними князя". И разошлись со словами: "У кого есть рабы, пусть сейчас же отпустят их на волю" . Весьма характерный для "социального перепутья" эпизод не случайно, вероятно, связан с Галгайским ущельем, выводящим прямо к владениям кабардинских князей.
Рядом с этим устное народное творчество ингушей сохранило много-численные сюжеты об идеализированных народных вождях, среди которых присутствуют яркие представители предводителей военных дружин ("бячи"). Так, например, в горной Ингушетии бытуют предания о некоем Саламе – уроженце позднесредневекового башенного поселка Гоуст в Джейраховском ущелье. Он – предводитель небольшой воинской дружины, прославившийся многочисленными боевыми победами, личной отвагой, мужеством и благо-родством. Подчеркивается его высокий рост, могучее телосложение и огром-ная физическая сила. Салам героически пал на поле боя, защищая родной аул от очередного набега врагов. Погиб он, не успев даже обзавестись семьей. Похоронили его с большими почестями в специально возведенной и редкой для этих мест наземной гробнице (своего рода мавзолее). До сего дня мест-ные жители называют ее "Салам-Каш" (могила Салама) .
В 1985 году гробница была раскопана. В "ядрообразном мавзолее, воз-двигавшемся обычно для представителей феодализирующейся (прежде всего военной) прослойки у вайнахов" – был расчищен прах высокого (почти 1,9 м), крепкого телосложением, довольно молодого (лет 36-40) мужчины "в до-рогом облачении: одежде из шелковой ткани иранского происхождения с обильной золотной растительной орнаментацией и многочисленными изо-бражениями мифических животных. Правая рука сжимала массивный желез-ный нож-кинжал. Погребенный, несомненно, был убит: его череп буквально изрублен ударами сабли или шашки. Относится это погребение к концу XVII – началу XVIII в."
Примеры такого рода можно умножить. И все они проливают опреде-ленный свет на ускорение социальных процессов в среде горных вайнахов, определявшихся (хотя бы отчасти) влиянием кабардинских княжеских тра-диций недалекой плоскостной зоны. Не случайно, в одном из русских источ-ников 1638 г. упоминается предводитель горного ингушского общества "Черкашенин Хавса – земли своей владелец" . Этно-социальная оценка его, скоре всего, - результат неточности недостаточно осведомленного автора. Но сама аналогия с нормами кабардинского титулования говорит о многом. Как и хорошо прослеживаемое в преданиях вайнахов соперничество местного "феодализирующегося" героя с адыгским феодалом в вопросах благородства, этикета и мужества, свидетельствующее о том, что именно в адыгах вайнахи видели пример для подражания, считали достойным следовать ему .
Произведения фольклора ингушей и чеченцев позволяют выстроить хотя бы ориентировочную канву эволюции кабардино-вайнахских военных контактов . Древнейшие из них, по многим приметам описываемой матери-альной атрибутики относящиеся к XVI – началу XVII в., констатируют успе-хи княжеских набегов в горы. Затем тональность меняется: все чаще говорит-ся о достойном отпоре равнинным отрядам и небольшим "шайкам" охотни-ков за скотом и людьми, восхваляется военные опыт и находчивость местных героев в борьбе с ними, но никогда – о долгом преследовании таковых. Все сильнее звучит рефрен о том, что кабардинские князья "не давали горным людям" выхода из гор для распашки равнинных земель, "препятствовали ин-гушам селиться на жирных равнинах". Местные герои с детского возраста, "оборачиваясь в сторону кабардинских хребтов на равнине", мечтают о вре-мени, "когда вас будут топтать копыта его коня" ("Предание о Пуге Этиеве Цориеве" и др.). В конфликтах с кабардинскими князьями победа оказывает-ся на стороне именитых кавказских героев, действующих в зоне прямого со-седства с местами обитания адыгов у подножья Черных гор и даже совер-шающих глубокие рейды "в Кабарду за добычей". Последние особенно уда-вались чеченцам и карабулакам, что отразилось в кабардинских песнях XVIII в. ("Из Чечни приходят / И страну грабят. / Чечня издавна - / Страна враж-дебная...") .
Подобные набеги не оставались безнаказанными, о чем говорят доку-менты XVIII в. Так, в августе 1720 года кабардинские князья сообщают в Москву: "Да которые есть великому государю неприятели чеченцы и на них мы были и разоряли и в полон к себе побрали; и не того полону малого, да девку послали мы к великому государю для подлинного уверения…" Такие ответно-оборонительные акции пригашали ситуацию только на время.
Но и ингуши все активнее проявляются на равнинных землях, поселя-ясь там, где ранее господствовали кабардинцы, в том числе и в пунктах побе-режья р.Сунжа и ее притоков из гор. Сюжеты коллективных наступательных действий теснятся мотивами тяжкого единоборства, в котором кабардинских князей и богатырей побеждают горские герои, иногда даже и переодетые женщины ("Как орстхойцы страну отвоевали"), причем "войска черкесов" без боя отступают как только гибнут их предводители.
Решающий прорыв на равнину, судя по контексту фольклорных вай-нахских преданий и героических песен, происходит в изучаемом нами ареале отнюдь не одномоментно и далеко не сразу освобождает "горных людей" от определенной зависимости кабардинцам, в которой они все еще пребывают. Множатся мотивы невоенных отношений и даже кабардино-вайнахского жизненного "совместничества", которые будут рассмотрены в следующем параграфе и которые позволили С.М.Броневскому уже в начале XIX в. ут-верждать, что малокабардинцы "живут в дружбе с Ингушами и в неприязни с Чеченцами" .
Султан Хан-Гирей с присущей ему "этнической нелицеприятностью" веско подчеркнул, что даже в самую горячую пору кабардинских междоусо-биц и завоевательного натиска Крымского ханства (т.е. до 40-х гг. XVIII в.) зависимые от кабардинцев и притесняемые ими горские племена (в том числе вайнахские) сохранили свою общую лояльность и не воспользовались воз-можностью военной поддержки антикабардинских (а, фактически, опасно-враждебных для всех северокавказских народов и племен) внешних сил .
Разумеется, что возрастающий вклад в процесс известного умиротво-рения местной обстановки вносили административные инициативы и дейст-вия России в бассейне Терека, которые при всей своей неоднозначности и противоречивости все более вовлекали в свою сферу уже не только кабар-динцев, но и постепенно теснящих их на плоскости вайнахов . Все это сти-мулировало давно развивавшиеся тенденции и реальные формы невоенных факторов кабардино-вайнахских взаимоотношений.


III.2. Некоторые элементы связей и взаимовоздействий

Длительное соседство и широкий спектр общения кабардинцев и вай-нахов в бассейне р.Сунжа, как и других районах Притеречья, определили разнообразные формы не просто взаимных отношений, но результативного взаимовоздействия двух этнических массивов, которое более всего протекало на стыке гор и равнин, в пограничной, контактной зоне . Система взаимосвязей охватывала почти все сферы повседневной жизни, культуры и быта.
Общеизвестно, что одним из последствий тесных этнических контак-тов с соседними им народами стало появление у адыгов фамилий, связанных своим названием с северокавказской этнономенклатурой, в том числе и фа-милии «Чеченовы». В свою очередь, в вайнахской антропонимии известны случаи, когда новорожденным мальчикам в качестве имен давались этниче-ские названия тех народов, с которыми в истории были тесные и многооб-разные связи. Так, мужское имя «Чергазбий» означает черкесский князь, «ГIебарто» - кабардинец, старинное редкое имя «Эдаг» - адыг и т.п.
Выразительны и некоторые этногенетические предания, записанные еще в позапрошлом веке первым ингушским просветителем Чахом Ахрие-вым . Одно из них гласит, что у некоего Га было два сына Галга и Габарте. Первый из них основал «Галгаевское общество», второй - «Кабардинское». Другое, отмеченное сильными мифологическими наслоениями, полностью возводит первопредка ингушей к кровному родству с кабардинцами, причем не только по отцовской, но и по материнской линиям.
Независимо от основоположника собирания ингушского фольклора, И.А.Дахкильгов зафиксировал предание, по которому были три брата Галга, Гябарте и Гурже, ставшие родоначальниками ингушей, кабардинцев и гру-зин .
Во всех вариантах этих этногенетических преданий наблюдается «двуединый процесс: подчеркивание кровного родства местного первопредка с первопредками более сильных соседей, но вместе с тем и утверждение, что местный первопредок остается именно на исконной земле, тогда как другие вынуждены покинуть ее и обосноваться по соседству» .
Ученые фольклористы предлагают убедительные объяснения причин бытования подобных вайнахских преданий, касающихся, кстати, не только кабардинцев, грузин, но и кумыков, осетин, аварцев и некоторых других на-родов: стремление возвеличить своего первопредка, обосновать преимущест-во конкретного рода, этноса перед другими; уважение, питаемое к соседним народам, факты взаимных миграций и проникновений и т.п. В конкретном случае важную, если не решающую роль, играет близкое и длительное терри-ториальное соседство, определившее продуктивные, в том числе и этно-исторические контакты.
Другое дело - объяснение того, почему в данных преданиях фигури-рует наименование адыгов «кабардинцами», а не «черкесами», как в преоб-ладающем числе иных фольклорных произведений. Не вдаваясь в подробно-сти, заметим, что это, вероятнее всего, признак позднего оформления этноге-нетических версий (ХVIII в.), когда стойко закрепилось новое этническое имя соседей и партнеров, имеющее известный круг этимологий . Среди таковых возможны и собственно вайнахские. Так, В.Н.Кудашев полагал, в частности, что «название Кабарда могло быть дано и чеченцами и тогда его можно объяснить так: ка - полоса, бард - берег: береговая полоса (по Тереку)» . Понятно, что речь идет о так называемой «народной этимологии», так сказать этническом осмыслении. Кроме того, свое понимание смысла этнонима «кабардинцы» вайнахи могли связывать не столько с береговой полосой Терека, сколько с прибрежьем р.Сунжа, которое и было, как показано выше, вплоть до середины ХVIII в. пограничьем между ингушами, карабулаками (отчасти и чеченцами) и адыгами.
Доказательством одновременного и почти смежного обитания в этих и близких им местах кабардинцев и горцев Е.И.Крупнов справедливо считал топографическое размещение в устье ущелья р. Фортанги (правого притока Сунжи) соответствующих погребальных памятников ХVI-ХVII вв., вайнах-скую часть которых, впрочем, он вряд ли справедливо сопоставляет с «че-ченскими племенами «мичкизов» по первому русскому географическому труду ХVI века - «Книга Большому чертежу» . Мичкизы (вайнахи широкой округи речки Мичик в сунженских низовьях) расселялись значительно вос-точнее, тогда как в названной зоне пребывали предки карабулаков и ингу-шей.
Знаменательно, что в устном народном творчестве ингушей сохрани-лись сюжеты, зафиксировавшие в ту пору родственные связи, установленные кабардинцами с обитателями «наших гор» посредством брачных уз и после-дующих «породнений» («Мехка Астби», «Кайсай-Джурай», «Вамполж и ка-бардинец» . Наиболее выразительно предание «Внук Козаша и Германч». В нем описывается жестокое, безжалостное уничтожение в результате княже-ских междоусобиц черкесского «дома» Козаша на сунженском правобережье (район современных ингушских селений Сурхахи и Али-Юрт).
Предание гласит: «Но род Козаша не прекратился. Одна из его снох находилась в то время в гостях у своих родителей в ближних горах. Она была беременна и там родила мальчика. Когда он вырос, мать рассказала ему обо всем случившемся. Тогда внук Козаша пошел к черкесам...». Все его после-дующие действия по отмщению были обеспечены прочными узами кабарди-но-ингушских связей. Затем, «деля горе и радости пополам, внук Козаша и черкесы стали жить как большие друзья. Внук Козаша, поселившись вновь на земле своих отцов, стал жить на холме Козаша» .
Подобные ситуации, отражая реальные последствия долгого соседст-ва, питали совместные акции кабардинцев и «горных людей» против общих врагов и опасностей, от кого бы они не исходили. Без их учета невозможно понять ингушскую фольклорную версию, согласно которой от «двух жен: одна черкешенка, а другая галгайка» - у Кайсан-Джурая «родилось трина-дцать сыновей. От них пошло тринадцать родов (ингушей - С.Ш.), которые, говорят, славились своим могуществом и силой» .
Прав И.А.Дахкильгов в убеждении, что «военные столкновения нико-гда не были решающими во взаимоотношениях адыгов и вайнахов, как и других народов» .
В некоторых ингушских преданиях звучит мотив воспитания их геро-ев в иноэтничной среде (ингушей у кабардинцев и наоборот), что согласуется с типичным для народов Северного Кавказа обычаем аталычества. Ярче все-го он отразился в произведениях фольклора, записанных А.Тутаевым и про-анализированных И.А.Дахкильговым. В них «союзником вайнахов выступает кабардинский «князь» Инаркаев, который воспитывался среди ингушей, сво-бодно владел их языком и дружил с ними. С другой стороны, ангуштский предводитель Леег также в свое время воспитывался среди кабардинцев, дружил с ними и знал их язык...» .
Возможно, что именно в контексте всех этих разветвленных и разно-характерных взаимосвязей и следует искать корни появления феодальных фамильных знаков-символов («тамг») и подражаний им на памятниках зод-чества горных Ингушетии (здесь они численно преобладают) и Чечни.
Первым выявление, систематизацию и толкование таковых тамг про-извел Л.И.Лавров в своей обобщающей статье . Продолжил исследование Хасан Яхтанигов, специально рассмотрев под этим углом зрения кабардино-вайнахские связи .
Прежде всего, этот автор, обобщив многочисленные материалы зна-чительно расширил список кабардинских фамилий «явно вайнахского проис-хождения», отнеся к ним Чеченовых, Ингушевых, Богатыревых, Гетагеже-вых, Дацирхоевых, Назрановых, Орсаевых, Андиноевых, Шердиевых, Маль-сургеновых, предки которых являлись в прошлом вайнахами; упомянул не-которые фамилии общие для кабардинцев и чеченцев (Анзоровы, Астемиро-вы и др.). Оценивая причины этого явления, Х.Яхтанигов крайне осторожно отнесся к идее «эпизодических вассальных притязаний части адыгских фео-далов» и отдал предпочтение фактам совместного или близкососедского проживания кабардинцев и вайнахов. Он согласился с мнением Н.Н.Харузина, высказанным в конце ХIХ в. о том, что сам обычай «таврить лошадей заимствован чеченцами и ингушами от кабардинцев» путем «заим-ствования некоторых рисунков».
В свой каталог подобных тамг, сохранившихся на камнях и штукатур-ке вайнахских башен и погребальных склепов ХVI-ХVIII вв., исследователь отнес 27 знаков, являющихся вариантами тамг кабардинских князей Таусул-тановых, Атажуковых, Бековичей-Черкасских, а также первостепенных ка-бардинских дворян Шипшевых, Анзоровых, Астемировых и Инароковых, специально подчеркнув, что последние три фамилии были непосредственны-ми традиционными соседями и часто союзниками чеченцев и ингушей. Это подтверждается отчасти картографическими материалами первой половины ХVIII в., уже использованными во II диссертационной главе.
А в живописном наследии конца ХVIII в., связанном с научной экспе-дицией П.С.Палласа, известны изображения конных черкесов в полном воо-ружении на породистых боевых конях, клейменных тавром малокабардин-ских князей Таусултановых , причем в одном случае рядом стоит пеший, хорошо вооруженный ингуш (судя по одежде), беседующий со знатным всад-ником.
Все вместе это серьезно пополняет источниковую и интерпретацион-ную базы понимания существа кабардино-вайнахских этно-исторических контактов, в том числе в исследуемом нами территориальном ареале.
Появившись в бассейне Сунжи в виде «бродячих» военных отрядов и грабительских «шаек», адыги занимались разбоем и охотой, как основным способом добывания себе пропитания . Со временем, прочно освоив эти земли, они наладили комплекс тех занятий, который гарантировал им текущее жизнеобспечение в весьма условных для той эпохи рамках «сельского хозяйства».
В.М.Аталиков обобщил письменные свидетельства современников ХVI-ХVIII вв., посещавших Кабарду (Черкесию) и получил следующую кар-тину: «По источникам, ведущая роль в сельском хозяйстве адыгов принадле-жала скотоводству. «Главное богатство» черкесов состояло в скоте, особенно в овцах и лошадях, быки и коровы ценились меньше (Кемпфер, Гербер, Лерх). По Феррану, земледелие было развито слабо, но по Герберу, в Черке-сии много пашен. Кемпфер утверждает, что черкесы не сеяли ни ржи, ни ов-са, а только ячмень для лошадей и просо. Поле засевалось через год, на один год участок оставался незасеянным; удобрением служил пепел жженной со-ломы (Кемпфер, Шобер)».
Состав земледельческих культур и домашней живности стал заметно расширяться с середины ХVIII в., но в это время кабардинцы уже покинули сунженские берега. Паллас, а затем и многие другие очевидцы, подчеркивает, что в Малой Кабарде прекрасные боевые лошади, а самая лучшая порода на-зывается Шолох; на каждой лошади владелец ставит свое клеймо (тавро).
Помимо перечисленных занятий - отмечает В.М.Аталиков, черкесы занимались сбором меда и воска, охотой на диких животных и птиц; Шобер перечисляет их - зайцы, козы, олени, кабаны, тетерева, фазаны, рябчики - и добавляет, что Терек и другие реки снабжают жителей страны рыбой .
Данный реестр дополняет сообщение Штедера о наличии на местах недавно оставленных «поселений малокабардинцев» вдоль «реки Назиран» (Назрань) «абрикосов и других плодовых деревьев их прежних садов» , причем именно этот элемент хозяйства, свидетельствующий об оседлости, возник у адыгов сунженского бассейна под влиянием вайнахов, у которых в предгорной зоне садоводство было всегда высокоразвитым .
Естественно, что соседи взаимно обогащали друг друга приемами охоты. Претерпело важные перемены и скотоводство. В условиях известной стабилизации отношений с вайнахским населением гор, оно все больше при-обретало черты отгонного (яйлажного) , когда летние выпасы мелкого рога-того скота осуществлялись на высокогорных альпийских пастбищах, контро-лируемых в конкретном ареале ингушами и карабулаками. В чеченской ге-роической песне «Илли о князе Кахарме кабардинском» герой, строя планы передела доставшегося ему в наследство хозяйства, говорит: «...Я на три час-ти - увидите сами - /Длинную горную цепь разделю, /Так же и ровную степь разделю, /Да и отары на пастбищах горных, /И табуны на равнинах просто-рных...» .
При всем несовершенстве («вольности») поэтического перевода, пре-вратившего, в частности, невысокие плоскостные «засунженские» хребты в «длинную горную цепь», совершенно ясно, что в этом фрагменте песни та-буны коней и отары овец в летнюю пору разведены по разным ландшафтным зонам. И это не единственный пример в фольклоре, касающемся кабардин-цев.
С другой стороны, страдавшие от малоземелья и зимне-весенней бес-кормицы скота вайнахи неуклонно продвигались своими селениями по на-правлению к плоскости, что было вызвано острой «необходимостью получе-ния пригодной для обработки земли и пастбищ на ранневесеннее время» .
Не без конфликтов, не сразу, но постепенно, с чередующимися успе-хами и неудачами, вайнахские племена в лице наиболее деятельных предста-вителей и групп выдвигались на земли ближайших предгорий и равнин, чему способствовали охарактеризованные выше черты кабардинской истории в бассейне р. Сунжа и близлежащих районах Малой Кабарды.
Охвативший конец ХVII-ХVIII в. процесс «обретения» ингушами и карабулаками плоскостного сунженского побережья оставил яркий след в их устном народном творчестве, весьма слабо (вплоть до начала ХIХ в.) отра-зившись в иных (прежде всего письменных) источниках. Соответствующие произведения составляют многочисленный цикл «Сказаний о борьбе за зем-лю», специально рассмотренный У.Б.Далгат . Предания «периода колониза-ции плоскостных земель» изучались и И.А.Дахкильговым . Фольклористы единодушны с историками в признании того, что этот миграционный поток смог реализоваться не только в связи с ослаблением кабардинских позиций, но и исторически мотивированным изживанием значительной части ранее существовавших кабардино-вайнахских антагонизмов и налаживанием, уп-рочением их этнокультурных связей, определявших возрастающее взаимо-воздействие в контексте общей истории Северного Кавказа.
В дошедших до нас источниках и материалах кабардинцы и вайнахи предстают этническими массивами вполне отличными друг от друга, начиная от внешнего облика. Так, Я.Рейнеггс, лично наблюдавший их ХVIII в., пи-сал: «Настоящие, природные черкесы хорошо сложены, стройные, красивые, имеют выразительное лицо и гордый вид...», тогда как у «кистов» (горных вайнахов «мужчины среднего роста, крепкие, без излишнего жира, реши-тельные и внешне выглядят дружелюбно...» . Еще более определенно высказывается С.М.Броневский: ингуши «смуглее кабардинцев и отличный от них имеют оклад лица...»
При всей недостаточной разработанности краниологических серий соответствующего периода из разнотипных могильников Центрального Кав-каза, современная антропология фиксирует типические отличия плоскостно-го и горного населения, представитель первого из которых весьма вырази-тельно представлен реконструкцией М.М.Герасимова по черепу из кабардин-ского Бамутского кургана , будучи наделен всеми основными приметами адыгского антропологического типа. Вместе с тем, новейшие исследования позднесредневекового населения ближайшей горной округи Дарьяла доку-ментируют, что оно «запертое в ущельях, потесненное в горы... было вынуж-дено вступать в брачные контакты... с адыгскими племенами» , что и является (по крайней мере отчасти) основанием для такого наблюдения Я.Рейнеггса: «нечистокровные черкесы, явно отличаясь от тех фамилий, ко-торые никогда не смешивались с чужой кровью, совершенно похожи на «та-тар», имея в виду затяжные антропологические контакты с окрестным насе-лением .
Вполне согласуются с этим неоднократно упоминавшиеся выше изо-бразительные сюжеты, зафиксировавшие наблюдения экспедиций П.С.Палласа: на рисунках художников-очевидцев внешние отличия кабар-динцев и ингушей вполне очевидны (см. их репродукции, например, в книге В.М.Аталикова).
Реальность смешанных кабардино-вайнахских браков, совершенных по любви, подтверждается и данными фольклора обеих сторон, зафиксиро-ванных, например, в преданиях «Эдиг Цагов» и «О мавзолее Борга-Каш», многократно привлекавшихся специалистами .
Важным фактором глубины межэтнических связей и заимствований являются характерные элементы одежды. Уже в русском источнике 1638 го-да, описывающем посольский маршрут по горной Ингушетии отмечена такая подробность: «А ходят мужики по-черкаски» . С тех пор черкесский тип одежды у части горных вайнахов описывается очевидцами постоянно вплоть до начала ХIХ в., когда С.М.Броневский, обстоятельно характеризуя ингу-шей, подчеркнул: «Впрочем, в вооружении и в одежде они сходствуют с Черкесами» . Это наблюдение веско подтверждается в трудах современных исследователей.
Б.Б.-А.Абдулвахабова уделяет особое внимание описанию «празднич-но-выходной одежды мужчин - черкеске». Ее в ХVII-ХVIII вв. «шили из сук-на, окрашенного в серый, черный и коричневый цвета. Богатые горцы делали черкеску из белого сукна, а также из привозных тканей. Черкеску шили с от-резной талией, с цельнокроенной основой. Нижняя часть сильно расширялась за счет клиньев. Рукава делались длинными и широкими. Газыри для ружей-ных зарядов носили в сумке, перекинутой через плечо, а затем (ХVIII в.) их стали нашивать на черкеску в виде накладных на грудь карманов, простро-ченных вертикально...» . Заимствование этого типа одежды от кабардинцев и время его распространения среди горных вайнахов Б.Б.-А.Абдулвахабова обосновывает, опираясь на детальную проработку материалов погребальных памятников и рисунков художников ХVIII в.
Обобщающим исследованием вооружения и военного искусства позднесредневековых вайнахов является диссертационная работа Д.Ю.Чахкиева. В нем проводится мысль о том, что в наступательном оружии горцев «совершенно четко отразились почти все достижения «евразийского масштаба».., что могло иметь место лишь при высоком уровне мастеров и творческой переработке заимствованных образцов (в том числе и кабардин-ских) с учетом специфики местных условий». Историк особо подчеркнул, что образцы вайнахского вооружения «с мест, прилегающих к плоскости» (на-пример, в Ассинском ущелье), ближе всего соответствуют оружейному ком-плексу обитателей равнин (включая в первую очередь кабардинцев) «нежели экземпляры из горной зоны края: с противником обычно боролись его же оружием» , как, впрочем, не хотели отставать и от союзников.
Выявляемые элементы кабардино-вайнахского взаимовоздействия очень выразительно отразились в популярном ингушском предании «Мехка Астби» .
Его герой - уроженец западногалгаевского аула Дошхакле - просла-вился «необычайным мужеством и храбростью. Когда он вместе с людьми уходил за добычей и добычу делили, то забирал две доли: одну для себя, а вторую для коня» (редкий случай общественного признания!). Набеги Мехка Астби простирались от Грузии до ногайских степей «за Тереком», то есть (во втором случае) он проходил сквозь равнинные владения кабардинцев, поль-зуясь расположением их.
Однажды он «увел в плен дочь грузинского князя», и поскольку «сре-ди черкесов у Мехка Астби был верный друг, он отдал ему девочку на воспи-тание». Спустя годы, «вместе с товарищами Мехка Астби пошел к черкесам повеселиться. Хозяева устроили большой пир и учинили большой ловзар (праздник, веселье - С.Ш.)». Здесь и родилась взаимная любовь его и черкес-ской воспитанницы: «они вернулись домой и стали жить как муж и жена», породив «потомков» мужского рода.
Мехка Астби стал богат: у него много овец, другого скота. «Во всех этих горах только у Мехка Астби есть ружье». Он нанимает мастера для строительства боевой башни - символа общественной исключительности. Пообещав расплатиться с ним по его желанию, он с большой неохотой отдал мастеру ружье «и было ему это больнее, чем оторвать себе руку или ногу». Поэтому он предательски убивает строителя, который, «умирая проклял его: «Да будет ничтожным твое потомство, да захиреет твой род!» (У.Б.Далгат комментирует: «Такое проклятье считалось у вайнахов самым страшным»).
«Это проклятие пало на голову Мехка Астби. Его потомки выросли никчемными... и не ухаживали за своим отцом. От плохого ухода, от горя он состарился и сильно бедствовал. Сказав: «Гордый пес не умер во дворе сво-его хозяина», - сел он на своего состарившегося коня и поехал к черкесскому другу». Но тот «скончался три-четыре года назад», а «веселящиеся на свадь-бе сына черкесского друга люди не приметили старика в старой одежде».
Однако, когда все присутствующие, развлекаясь, не смогли натянуть мощный боевой лук, доставшийся сыну от умершего отца, Мехка Астби «был настойчив» и ему, под насмешки собравшихся тут «сильных людей», «наконец дали лук. Натянув его, он выпустил стрелу и разнес в труху чинару, росшую на краю двора. Люди удивились.
- Это мой лук, - сказал Мехка Астби, - я его когда-то подарил своему черкесскому другу. Только я и он могли его натягивать.
Сын черкесского друга узнал Мехка Астби. Обрадовавшись, он обнял его, занес в дом и одел в княжескую одежду своего отца... В его честь пир был продолжен еще на три дня. Сын черкесского друга не отпускал Мехка Астби, и тот прожил у него три года. А когда вернулся, вскоре умер».
В примечании У.Б.Далгат сказано: «По своему содержанию и образам предание «Мехка Астби», записанное в 1966 году напоминает «Сказание про Хидыр Мирзу», записанное в прошлом (ХIХ - С.Ш.) веке Б.Далгатом» . Даже только это подтверждает определенную типичность ситуации, донесенной до нас вайнахским фольклором.
Интересен и еще один выразительный аспект взаимовлияний устного народного творчества соседей. Общепризнано, что в прошлом на Северном Кавказе довольно активно происходил процесс усвоения фольклорных цен-ностей различных народов. Исследуя его, И.А.Дахкильгов установил, что «адыгские и вайнахские предания имеют немало сюжетно-тематических схождений». В имеющихся «разрозненных и далеко не полных все еще пуб-ликациях текстов адыгов и вайнахов» он выявил по крайней мере 6 общих мотивов, хронологически и по содержанию неразрывно связанных с перио-дом кабардино-вайнахского соседства на границе предгорий Ингушетии и Чечни, в зоне сунженского бассейна .
Есть и другие (отчасти труднообъяснимые) факты. Так, в одной из двух смежных курганных групп в окрестностях селения Бамут, принадлежа-щей, как полагают Е.И.Крупнов и Р.М.Мунчаев, более состоятельной и воен-но-активной фамилии (или роду) кабардинцев, в погребальных памятниках №№ 20, 21 и 22, расположенных компактно, найдены красноглиняные гон-чарные кувшины с характерной орнаментацией. Исследователи подчеркива-ют отсутствие в кабардинской среде гончарного производства и полагают, что «найденные в трех бамутских курганах глиняные кувшины могли быть привезены из ближайших районов. Подобные красноглиняные кувшины из-вестны (если не считать территориально весьма удаленных районов Закуба-нья - С.Ш.) из ряда нагорных могильников Северной Осетии и Чечено-Ингушетии, но они совершенно не встречаются в подобных памятниках Ка-бардино-Пятигорья». В качестве ближайшей аналогии приводятся керамиче-ские образцы из полуподземных склепов Чечни и особенно ингушских скле-пов, изучавшихся Л.П.Семеновым (а в недавнее время, добавим, В.Б.Виноградовым, М.Б.Мужухоевым, Д.Ю.Чахкиевым, Е.И.Нарожным). При этом подчеркивается: «У чечено-ингушских племен гончарное дело бы-ло развито... Отсюда и могли попасть три кувшина в средневековые бамут-ские курганы, сооруженные проникшими сюда кабардинцами» .
Безукоризненность данного анализа несомненна. Однако формули-ровки «могли быть привезены», «проникли» лишены конкретного историче-ского содержания. Сомнительно было бы оценивать эти находки в качестве дорогого военного трофея, уместного в погребальном инвентаре захоронений вооруженных мужчин. Более вероятно видеть в них редкий материальный след кабардино-вайнахских торгово-меновых отношений, которые были ис-ключительно слаборазвиты и, фактически, не прослеживаются на сегодняш-нем уровне знаний. С большой долей осторожности можно предположить, что интересующие нас экзотические для кабардинских древностей предметы материальной культуры оказались в могильном инвентаре как памятные по-дарки от дружественных вайнахских партнеров, проживавших по соседству, в ближайших предгорьях и горах. Ими могли быть ингуши и карабулаки.
Конечно, только дальнейшее накопление археологических данных по-способствует более уверенному ответу на поставленный вопрос.
Зато значительно увереннее можно обозначить другую важную грань взаимовоздействия. Как известно, живущие по соседству и поддерживавшие многообразные отношения с кабардинцами северокавказские горцы, в том числе и вайнахи, восприняли некоторые нормы адыгского этикета .
Более того, на Северном Кавказе, начиная с ХIV в., но особенно ак-тивно в ХVIII - начале ХIХ в. наблюдался довольно интенсивный процесс «распространения элитарных элементов адыгской культуры, в частности адыгского этикета» . Сказанное нисколько не ущемляет иных этнических традиций, которые нуждаются в пристальном изучении (но отнюдь не в безудержном восхвалении и любовании) . Вопрос состоит в другом: пре-дельно объективном выявлении воздействия эталонных норм «локальных этикетов» друг на друга.
В.Н.Кудашев одним из первых обобщил: «По отзыву всех исследова-телей Кавказа, влияние кабардинцев замечается на многих соседних народах. У балкарцев, например, чтобы похвалить кого-нибудь, говорят, что он похож на кабардинца. Для того, чтобы быть похожим на кабардинца, соседние на-роды, осетины и другие старались усвоить кабардинский этикет (адыге-хабзе)» . Не миновала эта практика и «горных людей» Ингушетии и Чечни. «Про человека высокого этикета вайнахи говорили: «черкесана эзде къонах ва из» (он благороден, как черкес). Гордого мужчину называли «кура гIаьбарте» (гордый кабардинец). Одна из древних чеченских песен носит ха-рактерное название «Черкесская удаль». В ней есть и такие строки: «Черкес-ская удаль в тяжелом пути /Коню и джигиту помогут дойти» .
Суммируя красноречивые фольклорные материалы, тот же исследова-тель сделал принципиально важный вывод: «По ряду преданий, представи-тель вайнахов ставится вровень с адыгскими князьями. Здесь обычно сюжет построен на различных испытаниях местного героя, которые он с честью вы-держивает. Например, предание об основателе Назрани Орцхе Кэрцхале. Другой местный герой - Уциг Малсаг узнается как человек высокого этикета по его позе, когда он спал в одной комнате с адыгскими князьями. Наличие в подобных преданиях факта соперничества местного феодализирующегося героя с адыгским феодалом в вопросах благородства, этикета и мужества не-сомненно свидетельствует о том, что в адыгах вайнахи видели пример для подражания, считали достойным соперничать с ними в вопросах нравствен-ности, этикета» .
Не случайно, в российских источниках середины ХVIII века общим списком упоминаются «гораздо зажиточные люди от кабардинцев, осетин, киштинцев (т.е. горных вайнахов - С.Ш.) и других наций», действующих по одним правилам общественного и личного поведения .
Возможно, а может быть и вероятно, эти вновь формулирующиеся со-общества влиятельных представителей создавали (или уже имели) некие по-лиэтничные и поликультурные очаги, центры совместного обсуждения и ре-шения неотложных проблем. Во всяком случае новейшие изыскания С.Н.Малахова в русле установления позднесредневековых археологических реалий кавказского нартского эпоса не исключают такой перспективы. Исхо-дя из его толкования адыгской (кабардинской) этимологии горы Шеуцан (по- кабардински - «котел»), игравшей сакрально-культурную роль , можно до-пустить, что возвышенная гряда Шуан на водоразделе рек Армхи и Асса в горной Ингушетии, вблизи северного створа Дарьяльского ущелья, являлась не только перекрестком наезженных дорог и средоточием самых разнохарак-терных историко-культурных памятников, но и пунктом кабардино-ингушских встреч для урегулирования взаимных конфликтов и вопросов.
Языком общения на таких встречах вполне мог быть кабардинский, которым, как показано выше владела вайнахская (как и осетинская) социаль-ная верхушка. Длительное соседство стимулировало лингвистические взаи-мовлияния, что обязательно должно было приводить к возникновению язы-ковых сходств. Единичные из них были зафиксированы еще Я.Рейнеггсом при попытках создания соответствующих кратких словников . Однако этот вопрос языковедами не исследован, в отличие от вайнахо-грузинских, вайна-хо-дагестанских, вайнахо-русских совпадений и заимствований .
И это не единственное научное упущение на сегодняшнем уровне по-знания кабардино-вайнахских связей и взаимовоздействия в связи с изучени-ем избранного нами ареала всего бассейна р. Терек, как части Северного Кавказа.
Тем не менее, не утратила своей актуальности основополагающая мысль В.И.Абаева, что «все народы Кавказа, не только непосредственно со-седствующие друг с другом, но и более отдаленные, связаны между собой сложными и противоречивыми нитями языковых и культурных связей. Соз-дается впечатление, что при всем непроницаемом разноязычии на Кавказе складывался единый в существенных чертах культурный мир..., что при всей языковой раздробленности существует единая кавказская этическая культу-ра...»


Выводы по III главе
Итак, характер и содержание кабардино-вайнахских взаимоотноше-ний в ХVI до середины ХVIII в., как в очерченном ареале, так и повсеместно в зоне их контактов, с самого начала решительно определялись военно-политической составляющей. Нельзя вести речь о «завоевании» Ингушетии и прилегающих к ней районов, но набеговая система кабардинцев, преследую-щая цель обогащения захваченной добычей, прослеживается на протяжении всего исследуемого периода. Сперва разбойные «шайки», а затем военные формирования, дружины князей охватили своими рейдами не только бли-жайшие предгорья, но и высокогорные ущелья. Они получали постоянно усиливающийся отпор, сталкивались со встречными набегами, но, в целом, привели к установлению отношений зависимости и данничества «горных людей» адыгским феодальным владетелям, препятствовали нарастающей по-требности вайнахов колонизовать равнинные земли вплоть до середины ХVIII в., когда местная обстановка полностью изменилась.
Вместе с тем, военно-политические взаимоотношения вовлекали в се-бя часть вайнахского населения, способствовали убыстрению социального расслоения в горских обществах, создавали подобия союзов, втягивали вай-нахов в широкие совместные международные акции. В динамике этого про-цесса все возрастающую роль играла Россия, постепенно теснящая власт-ность кабардинских князей и определявшая дальнейшие судьбы тянущихся к ней северокавказских народов.
В контексте рассматриваемых событий и явлений налаживаются этно-культурные связи и взаимовоздействия, которые нашли свое отражение (раз-ной степени документированности и доказательности) в плоскости личной, семейной и общественной практики, пронизывающей почти что все сферы повседневной жизни соседних этнических массивов. Проанализированные источники (в их числе значительное место занимают фольклорные произве-дения вайнахов и памятники материальной культуры) не оставляют, как нам представляется, сомнений в поступательном развитии позитивных процессов кабардино-вайнахских взаимоотношений, накапливании положительного опыта, что заметно обогащало общесеверокавказскую историческую панора-му накануне и в ходе включения местных народов в состав многонациональ-ного Российского государства.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Выполненное исследование позволяет прежде всего по-новому подой-ти к мобилизации и изучению источниковой базы подобного рода внутри-кавказских, конкретно локальных и вместе с тем, многоаспектных историче-ских тем. Учитывая этно-территориальную и хронологическую специфику поставленных вопросов невозможно обеспечить и ожидать их решения в русле традиционного наращивания документальных, прежде всего архивных, данных. Последние уже давно исчерпывающе выявлены, опубликованы и проанализированы по разным поводам. Они позволяют наметить известную канву исторических событий пребывания кабардинцев в бассейне р. Сунжа в ХVI - середине ХVIII в. и их взаимоотношений с вайнахами, но не более то-го!
Успех здесь определяется впервые предпринимаемым комплексным источниковедческим подходом, синтезом данных разных наук и историче-ских дисциплин, многообразных источников, в том числе (сверх письмен-ных-документальных и нарративных) археологических, картографических, фольклорных, топонимических, лингвистических, эпиграфических, изобра-зительных, антропологических и др.
Это, в свою очередь, диктует особый (междисциплинарный) характер историографического исследования всей изучаемой проблемы и ее частных аспектов, когда достаточно широкий, но крайне разобщенный состав пред-шествующей научной литературы выстраивается в единую исследователь-скую панораму с общими позициями и открытиями, как и очевидными пунк-тами проблемности и дискуссионности. Возможности и перспективы именно такого направления исследований мы и попытались продемонстрировать и обозначить.
Принципиально важным вопросом является установление времени и условий начала освоения кабардинцами плоскостных земель сунженского побережья (как части бассейна р. Терек). На этот счет высказано и обоснова-но несколько версий разной степени убедительности.
Критически проанализировав все существующие гипотезы, мы от-стаиваем точку зрения, согласно которой появление кабардинцев в изучае-мом ареале произошло не ранее рубежа ХV-ХVI вв., когда они появились здесь в качестве подвижных военно-грабительских и охотничьих отрядов, действовавших на безлюдных в то время равнинных землях, прямо приле-гающих к горным местам обитания вайнахских племен и обществ в долинах правых притоков р. Сунжа. Спутниками и партнерами восточных адыгов вы-ступали тогда будущие «гребенские казаки», что существенно определяло их совместные интересы.
С середины ХVI и вплоть до начала ХVIII в. кабардинцы плотно насе-ляют берега р. Сунжа и прилегающие районы к северу от нее, формируя до-вольно устойчивые феодальные фамильные владения. Среди них особую роль, как представляется, играла «Идарова Кабарда», располагавшаяся, в ча-стности, на плоскостных землях, примыкающих к подошвам гор, занимаемых ингушами и карабулаками в исследуемом ареале. Ей оказалось суждено за-нять важное место в установлении системы не только активных и последова-тельных взаимоотношений с Московской Русью, но и контактов с различны-ми вайнахскими обществами и их лидерами, вовлекая их в общекавказский исторический процесс.
Территория кабардинских «улусов» в зоне складывающейся Малой Кабарды надежно фиксируется прежде всего письменными, археологически-ми и фольклорно-топонимическими источниками. Притом, в результате вполне уловимых исторических коллизий, собственно «Идарова Кабарда», после крупных достижений «главного князя» кабардинцев Темрюка, все бо-лее втягиваясь в орбиту русской политики, переживает тенденцию к ослаб-лению на конкретном отрезке сунженского побережья, в окружении других, соседних кабардинских владений (Таусултановых, Клехотановых, Каноковых и др.).
В результате внутриадыгских междоусобиц и жесткого воздействия внешних факторов прослеживаются подвижность и перемещения мест ста-бильного присутствия кабардинцев, однако они не удаляются от устья тех рек, ущелья которых приводили их к нарастающим взаимным контактам с вайнахами. Напротив, с началом ХVIII в. усиление агрессии султанской Тур-ции и ханского Крыма продиктовало необходимость перегруппировки в 1730-1740-х гг. селений основного обитания этой группы кабардинцев, со-средоточившихся в «крепких местах» у самого устья горных рек, где они объективно препятствовали назревшему процессу колонизации вайнахами плодородных равнин и окончательному выходу их из многовековой изоля-ции.
Вследствие дальнейшего обострения обстановки в специфических ус-ловиях положения независимой («вольной») Кабарды по Белградскому трак-тату 1739 г. наступает конец кабардинскому пребыванию и контролю над плоскостными землями в бассейне р. Сунжа, ранее безраздельно принадле-жавшими им. Кабардинцы оставляют регион, переместившись к северу и се-веро-западу, тогда как с середины ХVIII в. здесь начинают все активнее рас-селяться вайнахи - выходцы из гор.
Все это приводит к принципиальным изменениям этно-политической карты равнинных земель вдоль течения Сунжи и к новому этапу кабардино-вайнахских взаимоотношений, основные черты которых были заложены в исследуемый период и развивались в контексте все большего влияния России на кавказские дела.
Впервые предпринятый опыт изучения характера и содержания ка-бардино-вайнахских взаимоотношений в ХVI по середину ХVIII в. выявил многообразные и далеко не однозначные аспекты таковых.
Кабардинское расселение в равнинной части бассейна р. Сунжа про-изошло не в результате завоевания принадлежавшей кому-либо территории, но посредством постепенной, растянувшейся на полвека миграции и освое-ния временно опустевших земель. Но уже в начале второй половины ХVI в. произошли широкомасштабные военные акции, прямо затронувшие близле-жащие горные районы, приведя «черкесов» во враждебное столкновение с находившимися там вайнахами. Это в значительной мере предопределило последующее течение событий, в которых военная составляющая взаимных отношений была постоянно велика.
Практика регулярных набегов за добычей княжеских дружин и отря-дов адыгских удальцов вплоть до самых глубинных горных районов имела следствием не только ощутимое ограбление тамошних обществ, но и уста-новление властной зависимости, данничества многих вайнахов от кабардин-ских феодалов.
Эти пагубные рейды всегда встречали более или менее сильный от-пор, а также порождали ответные набеги с разной степенью результативно-сти. Вместе с тем, постепенно нарастала тенденция совместных действий против общих (постоянных или временных) врагов в неспокойной и измен-чивой ситуации Малой Кабарды. Улавливаются отголоски боевого побра-тимства, носившие, как правило, индивидуальный, личный характер. Именно в этой плоскости можно рассматривать эпизоды союзнических, совместных действий с кабардинскими князьями исторически засвидетельствованных вайнахских лидеров (таких как Ушаром, Ших-Мурза, Султан-Мурза) и неко-торых героев ингушского фольклора, отразивших ситуации исследуемого пе-риода.
Более того, тесное, непосредственное соседство поселений и кладбищ двух народов, нарастающее в моменты обострения военно-политического положения в бассейне Сунжи, служит знаком налаживания системы взаимо-выгодного партнерства между частью обитателей плоскости и горским «ты-лом» перед лицом общих угроз. Эта тенденция не преобладала, но хотя бы отчасти деформировала, смягчала вооруженное противостояние вплоть до самого значимого в местной истории события - колонизации вайнахами ра-нее контролируемых кабардинцами плоскостных земель.
В том же русле, в целом, развивались и социальные отношения сосе-дей. Под воздействием достаточно развитой общественной иерархии в кня-жеских «улусах» Малой Кабарды активизировалась и соответствующая об-ласть жизни вайнахских групп, эволюционировавших в сторону раннефео-дального статуса. И несмотря на то, что у горцев этот процесс не получил (и не мог получить !) своего завершения, прослеживаются (по письменным, ар-хеологическим и фольклорным данным) выразительные примеры того, как местные «отцы селений», старшины и военные предводители как бы приме-ряют на себя заманчивые феодальные прерогативы. Подобные превращения, отчасти, стимулировались административными и политическими действиями российской администрации в бассейне р. Терек, которые все более сказыва-лись на местном историческом фоне. Они укрепляли вполне прослеживаемые тенденции и реальные проявления невоенных факторов кабардино-вайнахских взаимоотношений, обеспечивавших в повседневных длительных связях появление куда более глубоких и сложных форм взаимовоздействия.
Серьезным фактором сближения двух соседних этнических массивов являлись «смешанные» браки и последующие породнения семей через жиз-недеятельность общих детей и их потомков. Подобные случаи, увековечен-ные устным народным творчеством ингушей, весьма характерны. Они отра-зились в общественном сознании в виде нескольких преданий как историче-ского, так и этногенетического свойства; породили пласт фольклорных схо-ждений разнообразных сюжетов и мотивов. Другим свидетельством тесных общений и взаимопроникновений является постоянно возрастающий фонд заимствованных имен и фамилий в кабардинской и вайнахской среде, как и некоторые (пока что специально не исследованные) антропологические при-знаки, устанавливаемые в краниологических образцах позднего средневеко-вья.
Существенные параллели и взаимные влияния фиксируются в сфере обычаев соседних народов, таких как гостеприимство, аталычество, куначе-ство. Следствием таковых являлось и неоднократно отмеченное двуязычие наиболее деятельных представителей кабардинцев и вайнахов, так же как по-степенно складывающаяся общность многих черт материальной культуры (прежде всего одежды, предметов вооружения и быта). При доминировании здесь кабардинских образцов, вайнахские элементы в ряде случаев просмат-риваются вполне определенно.
Слабее выявлены и изучены последствия хозяйственных заимствова-ний и взаимовлияний. Но они есть и нашли отражение в приведенных выше материалах.
Образцом для подражания, органического усвоения, своего рода ко-ренизации у вайнахской верхушки стал адыгский этикет, распространивший-ся и среди других кавказских народов, соседивших с кабардинцами.
Разумеется, не все факты, явления, тенденции и последствия истории кабардинцев и их взаимовоздействия с вайнахами выявлены и проанализиро-ваны нами. Однако и нынешний их состав, очевидно, обогащает общую па-литру, приближает написание давно назревшего сводного труда по истории полиэтничного населения бассейна р. Терек в ХVI-ХVIII вв.
В новейшей научной литературе совершенно справедливо подчерки-вается, что в последние полтора десятка лет этнополитическая и социально-политическая ситуация на Северном Кавказе «почти исключительно стала определяться в логике и категориях конфликтологии, а образ региона форми-руется в парадигме конфликтного мышления» . Автор считает бесспорной и чрезвычайно актуальной необходимость выявления и системного анализа факторов межэтнической, региональной и общероссийской интеграции во всех ее жизненных проявлениях, на всех этапах прошлого и настоящего на-родов Северного Кавказа, объединившихся в границах Российского государ-ства. Этому и посвящено выполненное диссертационное исследования.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

Источники

1. Адыги, балкарцы, и карачаевцы в известиях европейских авторов XIII – XIX вв. – Нальчик, 1974. – 427 с.
2. Антология Чечено-Ингушской поэзии. – Грозный: Чечено-Ингушское кн. изд-во, 1981. - С. 7-52.
3. Антонович Б.В. Дневник раскопок, веденных на Кавказе в 1879 г. // V ар-хеологический съезд в Тифлисе. Протоколы подготовительного комитета. – М., 1882. – С. 217-219.
4. Аталиков В.М. Наша старина. – Нальчик, 1996. Приложения. – С. 179-283.
5. Белокуров С.А. Посольство Федота Елчина и священника Павла Захарье-ва в Дадианскую землю (1639-1640 гг.) // Чтения ОИДР. – Кн. II. – М., 1887. – С. 147-169.
6. Белокуров С.А. Сношения России с Кавказом. – Вып. 1. – М., 1889. – 588 с.
7. Беренштам В.Л. Дневник археологических работ, веденных на Кавказе // V археологический съезд в Тифлисе. Протоколы подготовительного ко-митета. М., 1882. – С. 287-300.
8. Вехи единства: сборник статей, посвященных 200-летию добровольного вхождения Чечено-Ингушетии в состав России. – Грозный, 1982. Прило-жения. – С. 146-159.
9. Виноградов В.Б., Марковин В.И. Археологические памятники Чечено-Ингушской АССР. Материалы к археологической карте. – Грозный, 1996. – 164 с.
10. Гамрекели В.Н. Документы по взаимоотношениям Грузии с Северным Кавказом в XVIII в. – Тбилиси, 1968. – 335 с.
11. Далгат У.Б. Героический эпос чеченцев и ингушей. Тексты. – М. 1972. – С. 360-409.
12. Документальная история образования многонационального государства Российского. Кн. I: Россия и Северный Кавказ в XVI-XIX вв. Сборник до-кументов. – М., 1998 – 312 с.
13. Долбежев В.И. Извлечения из отчета о раскопках в 1898 г. // ОАК за 1898 г. – СПб., 1901. – С. 157-162.
14. Илли. Героико-эпические песни чеченцев и ингушей. – Грозный, 1979. – 238 с.
15. Кабардино-русские отношения. Т. I. – XVI-XVII вв. – Т. II – XVIII в. – М., 1957 г. – 424 с.
16. Книга Большому чертежу. – М.-Л., 1950. – 192 с.
17. Коков Дж. Н. Адыгская (черкесская) топонимия. - Нальчик: Эльбрус – 1974. – 315 с.
18. Лавров Л.И. Эпиграфические памятники Северного Кавказа. – Т. 1-3. – М.-Л., 1967, 1968, 1970.
19. Меретуков К.Х. Адыгейский топонимический словарь. – Майкоп, 1981. – 184 с.
20. Михаил Ярославич Великий князь Тверской и Владимирский. Выпись из лицевого Царственного летописца. – Тверь, 1995. – 317 с.
21. Полиевктов М.А. Материалы по истории грузино-русских взаимоотноше-ний. 1615-1640 гг. – Тифлис, 1937. – 162 с.
22. Русско-дагестанские отношения. – Махачкала, 1958. – 382 с.
23. Русско-чеченские отношения. Вторая половина XVI-XVII вв.: Сборник документов. – М.: Восточная литература, 1997. – 416 с.
24. Сказки, сказания и предания чеченцев и ингушей. – Грозный, 1986. – С. 313-469.
25. Скитский Б.В. Хрестоматия по истории Осетии. – Ч. I. – Орджоникидзе, 1956. – 165 с.
26. Сулейманов А.С. Топонимия Чечено-Ингушетии. - Т. 1-4. – Грозный, 1976, 1978, 1980, 1982.
27. Территория и расселение кабардинцев и балкарцев в XVIII – начале XX в.: Сборник документов. – Нальчик, 1992. – 272 с.
28. Турчанинов Г.Ф. Памятники письма и языка народов Кавказа и Восточ-ной Европы. – Л., 1971. – 226 с.
29. Чеченские песни о кабардинцах. – Нальчик: Эль-Фа, 1999. – 83 с.

Литература

1. Абадиев И.У. Эздел формула земной и вечной жизни. – Назрань, 2002. – 96 с.
2. Абаев В.И. Осетинский язык и фольклор. – М.-Л.: АН СССР, 1949. – 594 с.
3. Александрова С.Н. Виноградов В.Б. Еще раз о кубанских реалиях карты 1719 г. // АЭКК. Материалы 10-й краевой конференции. – Армавир, Краснодар, 2002. - С. 34-35.
4. Алексеев В.П. Происхождение народов Кавказа. – М., 1974. – 534 с.
5. Алексеева Е.П. Кабардинские и западно-черкесские курганы Карачаево-Черкессии как источник по изучению этнической истории адыгов // АВЭИСК. – Грозный, 1979. – С. 145-150.
6. Алиев Б.Г., Умаханов М.-С.К. Историческая география Дагестана XVII - начала XIX в. (Книга I). – Махачкала, 1999. – 366 с.
7. Алиев У. Карахалк. – Ростов-на-Дону, 1927. – 73 с.
8. Алироев И.Ю. Сравнительно-сопоставительный словарь отраслевой лексики чеченского и ингушского языков и диалектов. – Махачкала, 1975. – 386 с.
9. Аталиков В.М. Страницы истории. – Нальчик: Эльбрус, 1987. – 205 с.
10. Аталиков В.М. Северный Кавказ в XIII – XV вв. // Живая старина. – Нальчик. – 1993. - № 3. - С. 77-88.
11. Аутлева С.Ш. Адыгские историко-героические песни XVI – XIX вв. – Нальчик: Эльбрус, 1973. – 231 с.
12. Ахмадов Ш.Б. Вклад ученых Российской академии наук в изучении ис-тории, этнографии и языка чеченцев и ингушей в XVIII в. // 1588 год – важная веха на пути становления русско-вайнахского историко-государственного единства. – Грозный, 1988. – С. 38-41.
13. Ахмадов Я.З. Первое вайнахское посольство в Москву (1588 – 1589 гг.) // Роль России в исторических судьбах народов Чечено-Ингушетии. – Грозный, 1983.
14. Ахмадов Я.З. Исторические реалии в героических песнях илли // Поэти-ка героических чеченских песен илли (опыт комплексного исследова-ния). – Грозный, 1983. – С. 32-48.
15. Ахмадов Я.З. Очерки политической истории народов Северного Кавка-за в XVI – XVII вв. – Грозный: Чечено-Ингушское кн. изд-во, 1988. – 175 с.
16. Ахриев Ч.Э. Ингуши (их предания, верования и поверия) // ССКГ. – Т. VIII. – Тифлис. - 1875.
17. Багаев М.Х Население плоскостной Чечено-Ингушетии накануне окон-чательного переселения вайнахов с гор на плоскость // АЭС. – Т. II. – Грозный, 1969. – С. 55-72.
18. Багаев М.Х. Кабардинские курганы на р. Фортанге (ЧИ АССР) // Вест-ник КБ НИИ. Вып. 5. – Нальчик, 1972. – С. 49-50.
19. Байбулатов Н.К., Блиев М.М., Бузуртанов М.О., Виноградов В.Б., Гад-жиев В.Г. Вхождение Чечено-Ингушетии в состав России // История СССР, 1980.
20. Батчаев В.М. Предкавказские половцы и вопросы тюркизации средне-вековой Балкарии // АВДИКБ. – Нальчик. – 1980.
21. Берозов Б.П. Переселение осетин с гор на плоскость (XVIII – XIX вв.) – Орджоникидзе: Ир, 1980. – 240 с.
22. Бесланеев В.С. Малая Кабарда. – Нальчик, 1995. – 140 с.
23. Блиев М.М., Тургиев Т.Б. История Северной Осетии. Ч. 1. – Орджони-кидзе: Ир, 1976. – 76 с.
24. Броневский С.М. Новейшие географические и исторические известия о Кавказе. – М., 1823. – С. 1-229.
25. Бузуртанов М.О., Виноградов В.Б., Умаров С.Ц. Навеки вместе. - Гроз-ный, 1980. – 145 с.
26. Бурков С.Б. Археология Ингушетии: история и современность. – На-зрань, 2001. – 70 с.
27. Бутков П.Г. Материалы по истории Кавказа с 1722 – 1803 гг. - Т. 1, 2, 3. – Тифлис, 1869.
28. Великая Н.Н. Слово о Российской империи в контексте новой периоди-зации // Проблемы всеобщей истории. – Армавир, 1996. – С. 43-65.
29. Великая Н.Н. Казаки Восточного Предкавказья в XVIII – XIX вв. – Рос-тов-на-Дону, 2001. – 279 с.
30. Великая Н.Н. К истории взаимоотношений народов Восточного Пред-кавказья в XVIII-XIX вв. – Армавир, 2001. – 191 с.
31. Великая Н.Н., Виноградов В.Б., Хасбулатова З.И., Чахкиев Д.Ю. Очер-ки этнографии чеченцев и ингушей (дореволюционный период). - Гроз-ный, 1990. – 96 с.
32. Вельяминов А.А. Замечания на меморию подполковника Бюрно 1828 г. // Кавказский сборник. – Тифлис, 1883. - Т. VII. – С. 64-79.
33. Вилинбахов В.Б. Из истории русско-кабардинского боевого содружест-ва. – Нальчик: Эльбрус, 1977. – 231 с.
34. Виноградов В.Б. Еще раз о месте убийства Михаила Тверского, речке "Горесть" и "славном граде ясском Дедякове" // УЗЧИГПИ. – Грозный. – 1968. - С. 62-70.
35. Виноградов В.Б. К трактовке социально-политического содержания и религиозной оболочки войн и народных движений на Северном Кавказе в эпоху средневековья // Вопросы истории исторической науки Северно-го Кавказа и Дона. – Вып. 1. – Грозный, 1978. - С. 140-146.
36. Виноградов В.Б. Время, горы, люди. – Грозный, 1980. - 168 с.
37. Виноградов В.Б. Мавзолей Борга-Каш и ранняя история ногайцев // Проблемы этнической истории народов Карачаево-Черкессии: Черкесск. – 1980. - С. 6-13.
38. Виноградов В.Б. Генезис феодализма на Центральном Кавказе // ВИ. – 1981. - № 1. – С. 35-50.
39. Виноградов В.Б. Судьбы древних монет. - Грозный: Чечено-Ингушское кн. изд-во, 1982. – 124 с.
40. Виноградов В.Б. Исторический эпос о вайнахо-кабардинских отноше-ниях // Героико-исторический эпос народов Северного Кавказа. – Гроз-ный, 1988. – С. 137-141.
41. Виноградов В.Б. Памяти вечная нить. – Грозный, 1988. – 135 с.
42. Виноградов В.Б. Метод многообразия и исторической достоверности фактов // Матвеев О.В. – Дубровин Николай Федорович. Российские ис-следователи Кавказа. Серия истории, археологии, этнографии. - Вып. 4. Био-библиографический. – Армавир, 1994. – С. 3-4.
43. Виноградов В.Б. Средняя Кубань: земляки и соседи. Книга историко-культурных регионоведческих очерков. – Армавир, 1995. – 149 с.
44. Виноградов В.Б. "Гребенский казак" А. Шидловского в контексте ар-хивных и фольклорных данных // Дикаревские чтения. № 6. – Красно-дар, 2000. – С. 49-52.
45. Виноградов В.Б., Абдулвахабова Б.Б.-А., Чахкиев Д.Ю. "Солнечный гребень" ингушских женщин (о парадном головном уборе кур-харс) // СЭ. – 1985. - № 3. – С. 104-114.
46. Виноградов В.Б., Великая Н.Н., Нарожный Е.И. На терских берегах. Очерки об исторических группах старожильческого населения Ср. При-теречья. – Армавир, 1997. – 63 с.
47. Виноградов В.Б., Дударев С.Л., Нарожный Е.И. Основные этапы все-мирной истории. – Армавир, 1993. – 32 с.
48. Виноградов В.Б., Лосев И.К., Саламов А.А. Чечено-Ингушетия в совет-ской исторической науке. – Грозный, 1963. – 82 с.
49. Виноградов В.Б., Магомадова Т.С. Один из северокавказских союзни-ков Руси // ВИ. – 1971. - № 10. – С. 215-219.
50. Виноградов В.Б., Магомадова Т.С. Где стояли Сунженские городки? // ВИ. – 1972. - № 7. – С. 205-209.
51. Виноградов В.Б., Магомадова Т.С. О месте первоначального расселения гребенских казаков // СЭ. - 1972. – С. 31-42.
52. Виноградов В.Б., Магомадова Т.С. О времени заселения гребенскими казаками левого берега Терека // История СССР. – 1975. - № 6. – С. 160-164.
53. Виноградов В.Б., Магомадова Т.С. Первая русская карта Северного Кавказа // ВИ. – 1976. - № 6. – С. 199-203.
54. Виноградов В.Б., Нарожный Е.И. О ранних этапах формирования тер-ско-гребенского казачества // Казачество как фактор исторического раз-вития России. – СПб., 1999. – С. 73-75.
55. Виноградов В.Б., Нарожный Е.И., Нарожная Ф.Б. О локализации "об-ласти Кремух" и о Белореченских курганах // Материалы и исследования по археологии Кубани. – Вып. 1. – Краснодар, 2001. – С. 124-138.
56. Виноградов В.Б., Нарожный Е.И., Шаова С.Д. Из средневековой исто-рии Афипского ущелья // АЭКК. Материалы 10-й краевой межвузовской конференции. – Армавир; Краснодар, 2002. – С. 32-34.
57. Виноградов В.Б., Шаова С.Д. Из Закубанья к Сунже: обретение родины кабардинцами (источниковый реестр) // АЭКК Материалы 10-й краевой межвузовской конференции. – Армавир; Краснодар, 2002. – С. 17-19.
58. Волкова Н.Г. Изобразительные материалы как источник изучения мате-риальной культуры народов Кавказа // Хозяйство и материальная куль-тура народов Кавказа в XIX – XX вв. – М., 1971. – С. 64-78.
59. Волкова Н.Г. Этнонимы и племенные названия Северного Кавказа. – М.: Наука, 1973. – 208 с.
60. Волкова Н.Г. Этнический состав населения Северного Кавказа в XVIII – начале XX в. – М.: Наука, 1974. – 275 с.
61. Волкова Н.Г. Статейные списки русских посольств XVI-XVII вв. как этнографический источник // КЭС. – IV. – М.: Наука, 1976. – С. 243-264.
62. Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа X-XIII вв. - СПб., 1994. – 216 с.
63. Газиков Б.Д. Взгляд в прошлое. Статьи по истории Ингушетии. – На-зрань, 2002. – 78 с.
64. Газиков Б.Д. Местность Ачалуки в мировой истории // Взгляд в про-шлое. Статьи по истории Ингушетии. – Назрань, 2002. – С. 23-27.
65. Генко А.Н. Из культурного прошлого ингушей // ЗКВ. – Т. V. – М.; Л. – 1930. – С. 670-703.
66. Герасимов М. Портрет Тамерлана // Тамерлан. Эпоха, личность, деяния. – М., 1992. – С. 506-514.
67. Герасимова М.М. Средневековое население Куртатинского ущелья по антропологическим данным // XXII Крупновские чтения (тезисы докла-дов). – Ессентуки; Кисловодск, 2002. – С. 17-20.
68. Гериханов М. Акки. Исследование чеченского общества Горных Акки в Галанчожском районе (1985-2000 гг.). – М., 2001. – 38 с.
69. Героико-исторический эпос народов Северного Кавказа. – Грозный, 1988. – 167 с.
70. Горленко В.Ф. Об этнониме черкасы в отечественной науке к. XVIII – первой половине XIX в. // СЭ. – 1982. - № 3. – С. 31-36.
71. Горелик М.В. Черкесы-Черкасы (археологические свидетельства) // XXII Крупновские чтения (тезисы докладов). – Ессентуки; Кисловодск, 2002. – С. 23-24.
72. Гугов Р.Х. Кабарда и Балкария в XVIII в. и их взаимоотношения с Рос-сией. – Нальчик: Эль-Фа, 1999. – 685 с.
73. Давудов О.М. О фальсификации истории Дагестана // Северный Кавказ: историко-археологические очерки и заметки. – М., 2001. – С. 6-16.
74. Далгат Б. Родовой быт чеченцев и ингушей в прошлом // ИЧИНИИИ-ЯЛ. Вып. IV. – Грозный, 1934. – С. 3-37.
75. Далгат У.Б. Героический эпос чеченцев и ингушей. – Исследование. – М.: Наука, 1972. – С. 9-256.
76. Даутова Р.А., Мамаев Х.М. Археологические памятники средневековья у сел. Али-Юрт (Чечено-Ингушетия) // СА. – 1979. - № 2. – С. 221-226.
77. Даутова Р.А. Кабардинские курганы на территории Чечено-Ингушетии // Тезисы докладов XII Крупновских чтений. – М., 1982. – С. 34-36.
78. Дахкильгов И.А. Исторический фольклор чеченцев и ингушей. – Гроз-ный, 1978. – 136 с.
79. Дахкильгов И.А. Чечено-ингушские предания об адыго-вайнахских свя-зях // Актуальные проблемы кабардино-балкарской фольклористики и литературоведения. – Нальчик, 1986. – С. 103-109.
80. Дахкильгов И.А. Происхождение ингушских фамилий. – Грозный: Кни-га, 1991. – 114 с.
81. Дешериев Ю.Д. Сравнительно-историческая грамматика нахских язы-ков и проблемы происхождения и исторического развития горских кав-казских народов. – Грозный, 1963. – 471 с.
82. Дзамихов К.Ф. Адыги: вехи истории. – Нальчик: Эльбрус, 1994. – 167 с.
83. Дзамихов К.Ф. Адыги и Россия. – М., 2000. – 312 с.
84. Древности Чечено-Ингушетии. – М.: Наука, 1963. – 280 с.
85. Дулимов Е.И., Цечоев В.К. Славяне средневекового Дона (к вопросу о предпосылках формирования казачьей государственности). – Ростов-на-Дону: Ростиздат, 2001. – 319 с.
86. Заседателева Л.Б. Терские казаки. – М.: МГУ, 1973. – 324 с.
87. Иессен А.А. Археологические памятники Кабардино-Балкарии // МИА СССР. – Т. 3. – М.; Л., 1941. – С. 3-38.
88. Исаева Т.А. Феодальные владения на территории Чечено-Ингушетии в XVI-XVII вв. // ВИЧИ. – Т. IX – Грозный, 1977. – С. 94-112.
89. Исаева Т.А. К вопросу о занятиях населения Чечено-Ингушетии в XVIII веке // ИЧИНИИИЯЛ. - Т. 9. – Ч. 3. – Вып. 1. – Грозный, 1974. – С. 17-29.
90. Исторические сведения о кабардинском народе (Издатель В.Н. Куда-шев). – Киев, 1913. –283 с.
91. История Дагестана с древнейших времен до наших дней. – Махачкала: Юпитер, 1997. – 399 с.
92. История Кабардино-Балкарской АССР. - Т. 1. – М.: Наука, 1967. – 482 с.
93. История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца XVIII в. – М.: Наука, 1988. – 544 с.
94. Кавказ в сердце России. На вопросы современности ответы ищем в ис-тории. – М., 2000. – 254 с.
95. Ковальченко И.Д. Теоретико-методологические проблемы историче-ских исследований // Новая и новейшая история. – 1995. - № 1.- С. 18-34.
96. Кодзоев Н.Д. О Борогане Бек-Султане, похороненном в мавзолее Бор-га.-Каш // XXII Крупновские чтения (тезисы докладов). - Ессентуки; Ки-словодск, 2002. – С. 64-65.
97. Кокиев Г.А. Склеповые сооружения горной Осетии. – Владикавказ, 1928. – 53 с.
98. Кокиев Г.А. К истории междоусобной борьбы кабардинских феодалов // Ученые записки института этнических и национальных культур народов Востока. – Т. II. – М., 1930. – С. 73-88.
99. Кокиев Г.А. Кабардино-осетинские отношения в XVIII веке // Истори-ческие записки Т.2. – М., 1938. – С. 45-56.
100. Кокиев Г.А. Из истории сношений России с Кавказом (IX-XIX вв.) // УЗКНИИ . – Т. 1. – Нальчик, 1946. – С. 33-80.
101. Кокиев Г.А. Русско-Кабардинские отношения в XVI-XVIII вв. // ВИ. – 1946. - № 10. – С. 44-60.
102. Кокиев Г.А. Малокабардинские поселения XVI-XVIII вв. на Северном Кавказе // УЗКНИИ. – Т. II. – Нальчик, 1947. – С. 24-37.
103. Криштопа А.Е. Еще раз о маршруте Тимура на Северный Кавказ // Ар-хеология и вопросы этнической истории Северного Кавказа. – Грозный, 1979. – С. 62-71.
104. Крупнов Е.И. Краткий очерк археологии Кабардинской АССР. – Наль-чик, 1946. – 68 с.
105. Крупнов Е.И. О чем говорят памятники материальной культуры Чече-но-Ингушской АССР. – Грозный, 1961. – 54 с.
106. Крупнов Е.И. Средневековая Ингушетия. – М.: Наука, 1971. –207 с.
107. Крупнов Е.И., Мунчаев Р.М. Бамутский курганный могильник XIV – XVI вв. // ДЧИ . – М.: Наука, 1963. – С. 217-242.
108. Кузеванов Л.И. Проблемы методологии и организации исторических исследований // Российский исторический журнал. – 1994. - № 2. – С. 3-11.
109. Кузнецов В.А. Алания в X-XIII вв. – Орджоникидзе, 1970. – 290 с.
110. Кузнецов В.А. В верховьях Большого Зеленчука. – М.: Наука, 1977. – 167 с.
111. Куркиев А.С. Основные вопросы лексикологии ингушского языка. – Грозный, 1979. – С. 34-56.
112. Кушева Е.Н. Народы Северного Кавказа и их связи с Россией второй половины XVI – 30-е годы XVII в. – М.: АН СССР, 1963. – 371 с.
113. Лавров Л.И. Расселение сванов на Северном Кавказе до XIX в. // Во-просы этнографии Кавказа. – Тбилиси: Мецниереба, 1952. – С. 337-344.
114. Лавров Л.И. О происхождении народов Северо-Западного Кавказа // Сборник статей по истории Кабарды. Вып. 3. – Нальчик, 1954. – С. 198-227.
115. Лавров Л.И. Происхождение кабардинцев и заселение ими нынешней территории// СЭ. – 1956.- № 1. – С. 26-44.
116. Лавров Л.И. Об арабских надписях Кабардино-Балкарии // УЗКБНИИ. – Т. XVII. – Нальчик, 1960. – С. 63-79.
117. Лавров Л.И. Кавказские тамги // Историко-этнографические очерки Кавказа. – М.: Наука, 1978. – С. 91-174.
118. Лавров Л.И. Историко-этнографические очерки Кавказа. – Л. 1979. – 183 с.
119. Лайпанов Х.О. К истории карачаевцев и балкарцев. – Черкесск, 1957. – С. 27-39.
120. Лаудаев У. Чеченское племя // ССКГ. Вып. VI. – Тифлис, 1872. – С. 1-64.
121. Левашова В.П. Белореченские курганы // Труды ГИМ. Вып. 22. – М., 1953. – С. 165 – 213.
122. Литсборник. – Орджоникидзе, 1931. – 238 с.
123. Ловпаче Н.Г. Этническая история Западной Черкесии. – Майкоп, 1997. – 221 с.
124. Любавский М.К. Обзор русской колонизации с древнейших времен до XX в. – М., 1996. – 594 с.
125. Магомадова Т.С. Владелец Ларса Султан-Мурза в первых русско-ингушских взаимосвязях // Материалы конференции ЧИГУ по итогам 1974 года. – Грозный, 1976. – С. 97-99.
126. Магомадова Т.С. Ших-Мурза Окотский – подвижник русско-вайнахского единства // Россия и Северный Кавказ (проблемы историко-культурного единства). – Грозный, 1990. – С. 118-126.
127. Магомедов Р.М., Криштопа А.Е. Борьба против татаро-монгольских за-хватчиков и ослабление власти Золотой Орды // ИСКНЦВШ. Общест-венные науки. Ростов-на-Дону. – 1978. - № 3.- С. 61-70.
128. Малахов С.Н. Нартовские мифотопонимы и позднесредневековые ар-хеологические реалии // Историко-археологический альманах. – Вып. 8. – Армавир; Москва, 2002. – С. 126-134.
129. Мальбахов Б.К. Кабарда в период от Петра I до Ермолова. – Нальчик: Книга, 1998. - 351 с.
130. Мальбахов Б.К., Дзамихов К.Ф. Кабарда во взаимоотношениях России с Кавказом, Поволжьем и Крымским ханством. – Нальчик, 1996. – 351 с.
131. Мальбахов Б.К., Эльмесов А. Средневековая Кабарда. – Нальчик: Эль-брус, 1994. – 349 с.
132. Мамаев Х.М., Чахкиев Д.Ю. Оружие героя в вайнахских героико-исторических песнях Илли // Героико-исторический эпос народов Се-верного Кавказа. – Грозный, 1988. – С. 141-145.
133. Мамбетов Г.Х. Этнокультурные связи кабардинцев и балкарцев с со-седними народами в XVI-XX вв. // Эльбрус. – Нальчик. - № 1(12). – С. 99-101.
134. Марковин В.И., Мужухоев М.Б. Некоторые итоги изучения древностей Чечено-Ингушетии // Археологические памятники Чечено-Ингушетии. – Грозный, 1979. – С. 5-23.
135. Маркс К. Вынужденная эмиграция // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 8. - С. 561-584.
136. Матвеев О.В. Враги, союзники, соседи: этническая картина мира в ис-торических представлениях кубанских казаков. – Краснодар, 2002. – 123 с.
137. Маруашвили Л.И. Вахушти Багратиони., его предшественники и совре-менники. – М., 1956. – 208 с.
138. Махмудова К.З. Чечено-Ингушетия в российской науке (XVIII – первая половина XIX в.) // Россия и Северный Кавказ. – Грозный, 1990. – С. 43-57.
139. Миллер В.Ф. Материалы по археологии Кавказа. – Т. III. – М. – 1893. – 318 с.
140. Милорадович О.В. Кабардинские курганы XIV-XVII вв. // СА XX. – М. – 1954. – С. 346-361.
141. Минаева Т.М. Кабардино-черкесские курганные могильники в Ставро-польском крае // МИСК. Вып VI. – Ставрополь, 1954. – С. 287-305.
142. Моков Б.М. Кабарда второй половины XVI-XVII веков. – Нальчик: Эльбрус, 2001. – 144 с.
143. Моя Чечено-Ингушетия. Учебное пособие для школьников. – Грозный, 1970. – 108 с.
144. Мужухоев М.Б. Средневековая материальная культура Ингушетии XIII-XVII вв. – Грозный, 1977. – 179 с.
145. Мужухоев М.Б. Ингуши. – Саратов, 1995. – 124 с.
146. Нагоев А.Х. Средневековая Кабарда. – Нальчик: Эль-Фа, 2000. – 229 с.
147. Назранова И. Ингушские потомки: род Назрановых // Генеалогия Се-верного Кавказа. – Нальчик: Эль-Фа. - № 1. – С. 157-159.
148. Народы Кавказа Т. 1. – М.: Наука, 1960. – 614 с.
149. Нарожный Е.И. Северный Кавказ: Этапы исторического развития. – Армавир, 2000. – 38 с.
150. Нарожный Е.И. К проблеме соотношения центральнокавказских сред-невековых ("кабардинских") памятников с кругом "Белореченской ар-хеологической культуры" // ИРСК – ВШ. Седьмая региональная научно-практическая конференция. – Ч. II. – Славянск-на-Кубани, 2001.- С. 6-7.
151. Нарожный Е.И. О "пятигорских черкесах, которые совершают богослу-жение на славянском языке" (историко-археологическая версия) // Мате-риалы XXII Крупновских чтений. – Ессентуки; Кисловодск, 2002. – С. 41-44.
152. Нарожный Е.И., Нарожная Ф.Б. К хронологии Белореченских курганов и синхронных памятников в Северной Осетии // АЭКК. Материалы 10-й краевой межвузовской конференции. – Армавир; Краснодар, 2002. – С. 16-17.
153. Нарожный Е.И., Соков П.В. Раскопки курганов у ст. Крепостной // АЭКК. Материалы 10-й краевой межвузовской конференции. – Арма-вир; Краснодар, 2002. – С. 19-20.
154. Ногмов Ш.Б. История Адыгейского народа. – Нальчик: Эльбрус, 1982. – 166 с.
155. 1588 год – важная веха на пути становления русско-вайнахского исто-рико-государственного единства: Тезисы докладов и сообщений респуб-ликанской научно-пропагандистской конференции. – Грозный, 1988. – 71 с.
156. Опрышко О.Л. По тропам истории. Документальное повествование. – Нальчик: Эльбрус, 1976. – 352 с.
157. Очерки истории Чечено-Ингушской АССР. Т. 1. – Грозный: Чечено-Ингушское кн. изд-во, 1967. – 384 с.
158. Патаев Я. Республика Ингушетия: начало пути // Ас-Алан. - № 1(6). – М.: Мир дому твоему. – 2002. – С. 21-38.
159. Плетнева С.А. Закономерности развития кочевнических обществ в эпо-ху средневековья // ВИ. – 1980. - № 9. – С. 61-72.
160. Плетнева С.А. Кочевники средневековья: Поиски исторических законо-мерностей. – М. – 1982. – 293 с.
161. Потто В.А. Два века Терского казачества (1577-1801 гг.). - Т. 1. – Вла-дикавказ, 1912. – 128 с.
162. Поэзия Чечено-Ингушетии. – М.: Художественная литература, 1959. – С. 52-74.
163. Приязни добрые плоды. Сборнику очерков. – Грозный, 1987. – 56 с.
164. Реестр археологических памятников предгорной и плоскостной зоны Ингушетии // Вестник Археологического центра. – Вып. 1. – Назрань, 2001. – С. 5-15.
165. Ртвеладзе Э.В. К вопросу о времени массового переселения кабардин-цев в центральные районы Северного Кавказа // Тезисы докладов и со-общений III Крупновских чтений. – Грозный, 1973. – С. 20-21.
166. Ртвеладзе Э.В. О походе Тимура на Северный Кавказ // АЭС. – Т. IV. – Грозный. – 1976. – С. 103-128.
167. Рыбаков Б.А. Русские карты Московии. – М., 1974. – 212 с.
168. Салаходинова Г.В. "Жить им стало очень тесно" // На стыке гор и рав-нин: проблемы взаимовоздействия. – Армавир, 2000. – С. 17-18.
169. Семенов Л.П. Мавзолей Борга-Каш // Известия Ингушского НИИ. Вып. 1. – Владикавказ, 1927. – С. 37-51.
170. Семенов Л.П. Археологические и этнографические разыскания в Ингу-шетии в 125-1932 гг. – Грозный, 1963. – 134 с.
171. Смирнова Г.Р. Об истоках некоторых петроглифов Чечено-Ингушетии. Рукопись дипломной работы, защищенной в ЧИГУ в 1980 г. (архив В.Б.Виноградова). – 64 с.
172. Смирнова Я.С. Культурное взаимодействие и семья (по материалам Се-верного Кавказа) // СЭ. – 1977. - № 5. – С. 78-87.
173. Сотавов Н.А. Северный Кавказ в русско-иранских и русско-турецких отношениях в XVIII в. От Константинопольского договора до Кючук-Кайнаджирского мира. – 1700-1774 гг. – М.: Наука, 1991. – 221 с.
174. Студенецкая Е.Н. Одежда народов Северного Кавказа XVIII-XX вв. – М.: Наука, 1989. – 318 с.
175. Тебуев Р., Хатуев Р. Очерки истории карачаево-балкарцев. – Москва; Ставрополь, 2002. – 223 с.
176. ТотоевФ.В. Общественный срой Чечни в конце XVIII – 40-х гг. XIX в. – Грозный, 1985. – 48 с.
177. Умаров С.Ц. К политической и социально-экономической истории Чеч-ни XVI-XVIII вв. // АЭС. – Т. IV. – Грозный. – 1976. – С. 180-202.
178. Успенский В. Писарев С. Святой благоверный князь Михаил Ярославич Тверской. Выпись из лицевого Царственного Летописца. – СПб., 1903. – 147 с.
179. Устное народное творчество вайнахов. Т. 1. – Орджоникидзе, 1932. – 208 с.
180. Хамидова З.Х. Проблема перевода чеченских героико-исторических ил-ли на русский язык // Героико-исторический эпос народов Северного Кавказа. – Грозный, 1988. – С. 145-150.
181. Хан-Гирей. Записки о Черкесии. – Нальчик, 1978. – 333 с.
182. Хизриев Х.А. Походы Тимура на Северо-Западный и Центральный Кав-каз // ВИЧИ. – Вып. 9. – Грозный, 1977. – С. 37-52.
183. Хотко С.Х. Генуя и Черкесия: политическое и культурное взаимодейст-вие в XIII-XV вв. // Сборник РИО. - № 4 (152). – М.: Русская панорама, 2002. – С. 104-111.
184. Хутыз К.К. Охота у адыгов (эколого-этнографический аспект). Издание второе, иллюстрированное. – Майкоп, 2001. – 235 с.
185. Черноус В.В. Социально-политический процесс на юге России // Ксе-нофобия на юге России: сепаратизм, конфликты и пути их преодоления. Южнороссийское обозрение Центра системных региональных исследо-ваний и прогнозирования ИППК при РГУ. Вып. 6. - Ростов-на-Дону: Из-дательство СКНЦВШ, 2002. – С. 3-11.
186. Чечено-Ингушский фольклор. М. – 1940. – 234 с.
187. Чеченов И.М, Древности Кабардино-Балкарии. – Нальчик, 1969. – 186 с.
188. Шаова С.Д. Кабардинцы и вайнахи в зоне своего соседства // На стыке гор и равнин: проблемы взаимовоздействия. – Армавир, 2000. – С. 9-11.
189. Шаова С.Д. Следы пребывания кабардинцев в топонимии Ингушетии и Чечни // Вопросы северокавказской истории. Вып. 5. – Армавир, 2000. – С. 27-30.
190. Шаова С.Д. Из истории изучения кабардино-вайнахских взаимоотно-шений XVI-XVIII вв. // Вопросы северокавказской истории. Вып. 6. Часть II. – Армавир, 2001. – С. 31-37.
191. Шаова С.Д. Адыго-вайнахские связи // АЭКК. Материалы 9-й краевой межвузовской аспирантско-студенческой конференции. – Армавир-Краснодар, 2001. – С. 13-15.
192. Шаова С.Д. Для дружбы просторны теснины, Равнины тесны для враж-ды // Историческое регионоведение Северного Кавказа – вузу и школе. – Армавир, 2001. –С. 12-15.
193. Шаова С.Д. История свидетельствует // "Грузинский и русский народы, вы – братья!" – Армавир, 2001. – С. 18-20.
194. Шаова С.Д. "Черкесы-казаки" в бассейне Терека // Из истории и культу-ры линейного казачества Северного Кавказа: 3-я международная конфе-ренция. – Армавир, 2002, 23-24.
195. Шафиев Н.А. История и культура кабардинцев в период позднего сред-невековья (XIV-XVI вв.). – Нальчик, 1968. – 163 с.
196. Шеуджен Э.А. Проблемы местной истории в новой историографиче-ской перспективе // Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион. – Общественные науки. – 1977. - № 4. – С. 57-61.
197. Шеуджен Э.А. Проблемы северокавказской историографии // Наука о Кавказе: проблемы и перспективы. Материалы I съезда ученых-кавказоведов. 27-28 августа 1999 г. – Ростов-на-Дону, 2000. – С. 81-86.
198. Яковлев Н. Языки и народы Кавказа. – Тбилиси: Заккнига, 1930. – 216 с.
199. Яхтанигов Х. Северокавказские тамги. – Нальчик, 1993. – 143 с.
Авторефераты

1. Абдулвахабова Б.Б.-А. Одежда чеченцев и ингушей XVI-начала XIX в. (археолого-этнографическое исследование). Автореф. дисс. … к.и.н. - М., 1992.
2. Ахмадов Я.З. Взаимоотношения Чечено-Ингушетии с Россией в XVIII в. Автореф. дисс. … к.и.н.. – Махачкала, 1977.
3. Великая Н.Н. Политические, социально-экономические, этнокультурные процессы в Восточном Предкавказье (XVIII-XIX вв.). Автореф. дисс. … д.и.н. – Ставрополь, 2001.
4. Джиоев М.К. Алания в XIII-XIV вв. Автореф. дисс. … к.и.н. – М., 1982.
5. Дзамихов К.Ф. Адыги в политике России на Кавказе (1550-е – начало 1770-х гг.). Автореф. дисс. … д.и.н. – Нальчик, 2001.
6. Магомадова Т.С. Русско-вайнахские отношения в XVI-XVII вв. Автореф. дисс. … к.и.н. – М.: МГУ, 1985.
7. Махмудова К.З. Вайнахи в конце XVIII – середине XIX в. (Историко-этнографическое исследование). Автореф. дисс. … к.и.н. - М.: МГУ, 1993.
8. Нарожный Е.И. Восточные и западные инновации Золотоордынской эпохи у населения Верхнего и Среднего Притеречья. Автореф. дисс. … к.и.н. – Воронеж, 1998.
9. Примак Ю.В. Северо-Западный Кавказ в системе Османской империи XVIII – первая треть XIX в. Автореф. дисс. … к.и.н. – Краснодар, 2000.
10. Умаров С.Ц. Средневековая материальная культура горной Чечни XIII-XVII вв. Автореф. дисс. … к.и.н. – М.: Институт археологии АН СССР, 1970.
11. Чахкиев Д.Ю. Оружие и вопросы военного искусства позднесредневеко-вых вайнахов (археолого-этнографическое исследование). Автореф. дисс. … к.и.н.. – М., 1986.


Список сокращений

АВЭИСК Археология и вопросы этнической истории
Северного Кавказа.
АВДИКБ Археология и вопросы древней истории
Кабардино-Балкарии.
АН СССР Академия наук СССР.
АЭКК Археология, этнография и краеведение Кубани.
АЭС Археолого-этнографический сборник.
ВИ Вопросы истории.
ВИЧИ Вопросы истории Чечено-Ингушетии.
ДЧИ Древности Чечено-Ингушетии.
ЗКВ Записки коллегии востоковедов.
ИРСК-ВШ Историческое регионоведение Северного Кавказа –
вузу и школе.
ИСКНЦВШ Известия Северо-Кавказского научного центра
Высшей школы.
ИЧИНИИИЯЛ Известия Чечено-Ингушского научно-исследовательского
института истории, языка, литературы.
КЭС Кавказский этнографический сборник.
МИА СССР Материалы и исследования по археологии СССР.
МИСК Материалы по истории Ставропольского края.
ОАК Отчеты императорской археологической комиссии.
Сб. РИО Сборник Русского исторического общества.
СОИГИ Северо-Осетинский институт гуманитарных исследований
(СОНИИ) (Северо-Осетинский научно-исследовательский институт).
ССКГ Сборник сведений о кавказских горцах.
СЭ Советская этнография.
Труды ГИМ Труды Государственного исторического музея.
УЗКБНИИ Ученые записки Кабардино-Балкарского
научно-исследовательского института.
УЗЧИГПИ Ученые записки Чечено-Ингушского государственного
педагогического института.
Чт. ОИДР Чтения в Обществе истории и древностей российских
при Московском университете

AyvenGo
09.03.2007, 16:58
По просьбе ДТ52

dt52
09.03.2007, 19:39
По просьбе ДТ52

Баркл.Буду изучать.Кабарду по правде мало знаю.Знаю что кони у них были отличные в древности. Знаю что они относятся к расе кавкасионской европеидов, как и нахо-дагестанские народы.И что были родственные отношения с Рюриковичам - царями московитов, в частности с Грозным Иоанном.

AyvenGo
10.03.2007, 13:42
Баркл.Буду изучать.Кабарду по правде мало знаю.Знаю что кони у них были отличные в древности. Знаю что они относятся к расе кавкасионской европеидов, как и нахо-дагестанские народы.И что были родственные отношения с Рюриковичам - царями московитов, в частности с Грозным Иоанном.

был такой Адыгский князь-владелец Кабарды,Темрюк Идарович.. Вроде как это князь первым из "воинственных адыгов" подписал мирное соглашение с Россией и выдал свою дочь Марьям замуж за Ивана Грозного "В знак примирения". Ее крестили и дали новое имя "Мария"...В центре Нальчика стоит памятник Марии,а в ее руках тот самый Мирный договор о подданстве Кабарды,и надпись на монументе "Навеки с Россией"....Говорят он предал интересы Адыгов в решающей битве (Темрюк Идарович). Но возможно он понял всю бесполезность войны с империей и принял это как судьбу..........А теперь Кабарда пожинает плоды........

ezdenli
12.05.2007, 00:49
Они относятся к понтийской рассе. К кавкасионам относятся вайнахи, сваны, рачинцы, осетины, большинство грузин, аварцы, лезгины, даргинцы, лакцы, андийцы, карачаевобалкарцы...

Есть у них и свои "историки - рабовладельцы".

dt52
12.05.2007, 05:07
Они относятся к понтийской рассе. К кавкасионам относятся вайнахи, сваны, рачинцы, осетины, большинство грузин, аварцы, лезгины, даргинцы, лакцы, андийцы, карачаевобалкарцы...

Есть у них и свои "историки - рабовладельцы".

Выставь сюда ссылки если есть интересный материал.Или сам материал?

ezdenli
12.05.2007, 10:30
В смысле? про "рабовладельцев"? Есть ссылки, доказывающие нашу (не только карачаевскую, также осетинскую, ингушскую, карабулакскую итд.) незываисимость от них, без платы "дани".

Или про рассы?

dt52
12.05.2007, 10:35
В смысле? про "рабовладельцев"? Есть ссылки, доказывающие нашу (не только карачаевскую, также осетинскую, ингушскую, карабулакскую итд.) незываисимость от них, без платы "дани".

Или про рассы?

Любой материал, какой сочтешь нужным в тематике форума.

ezdenli
12.05.2007, 12:04
http://www.karachays.borda.ru/?1-2-0-00000061-000-0-0-1177655973

Я не знаю подойдет или нет. Здесь еесть некоторый материал, о том, что окружающие народы не были подданными кабардинцев, как они любят гоыорить (особенно калмыков).

dt52
12.05.2007, 17:19
http://www.karachays.borda.ru/?1-2-0-00000061-000-0-0-1177655973

Я не знаю подойдет или нет. Здесь еесть некоторый материал, о том, что окружающие народы не были подданными кабардинцев, как они любят гоыорить (особенно калмыков).

Неплохой форум.Спорят кто выше чином был тоже. А вообще князь - это религиозный иудейский титул. Оттуда перешел в христианство и пришел в Киевскую Русь, и т.д.

ezdenli
12.05.2007, 19:56
Сам не люблю споры "кто круче, кто князь?", тем более сомневаюсь что раньше народы стенкой на стенку резались. Однако некоторые мифы о "черкессии от моря до моря" тоже надо развеять, как и о "туране - тюркской империи" (это нам хотят навязать из-за языкового родства, хотя больше общего с теми же турками или татарми не находим)...


Именно эти политисторики сеют вражду и сталинщина, как и весь совок тому доказательство.

В принципе о Темрюке. Он в союзе был, потому что крымцы их досаждали, Кабарда разделилась на 2 лагеря - одни заявляют про геноцид над адыгами, другие что они с русским братья...