PDA

Просмотр полной версии : Рассказы



Фрейя
25.09.2007, 14:16
Аннотация:Триннадцатый век до нашей эры. Дикари, пришедшие с запада, осаждают твой город. Вся оборона города держится на тебе. Тебя ненавидят и свои, и чужие. Ты знаешь, как сделать бластер и приготовить антибиотик, что такое контрразведка и сортировка раненых. А ещё ты знаешь, что сегодняшний день станет для тебя последним. Ты - Парис.

Осень Париса

Парис сидел на каменной скамье у своего дома. Гранит, сплошь в серых пятнах лишайника, покрылся мхом - порыжевшим и сухим. Небо было по-осеннему пронзительно - голубым, по-осеннему мягко грело солнце, лаская выжженную за лето растрескавшуюся землю. Воздух, всего месяц назад пыльный, горячий, напитанный настоем ароматов разогретых горных трав и пота, был чист и прохладен. Ни единого звука не разносилось в нем в этот ранний час, только где-то вдалеке, в наступившей пустоте тихо звенел родник.
Был именно тот день, который ясно отделяет лето от осени, первый день ранней осени.
Осень была на душе у Париса.
"А как хорошо сейчас в лесу! Лечь на спину и смотреть, смотреть в небо, где лишь изредка раздается клекот ястреба. Удивительно... Приятен этот звук, но как боится его лесной народ. Так и с человеком... Каждому - свое. Когда же я был в лесу последний раз? Наверное - лет двенадцать назад. Позже все было некогда, а потом... Потом началась Осада. И остается издали смотреть на лес - как герою одной, неведомой сейчас повести. И еще человек по имени Камилл - который близок мне более всех современников. Но он будет бессмертен, а я...
Я из тех людей, которых не хочет носить земля. Не хочет, но носит - до срока. А когда этот срок истечет, со мной погибнут все, кто рядом, кто принял меня и доверяет мне.
Первой была Кассандра. Был у нее свой расчет, когда она назвала никому не известного пришельца именем давно умершего старшего принца. Не было тогда в Городе человека, который не поверил бы слову жрицы Аполлона. Не то, что теперь. Слишком поздно поняла сестричка, что бывают люди, с которыми нельзя заигрывать. Став наследником, я не хотел быть ставленником Коллегии. Конечно, в тот день она спасла меня, но первым-то мог быть только один.
Вот что делают с человеком власть и обстоятельства. Всегда знал, чего нельзя делать ни при каких обстоятельствах - но Случай не оставлял выбора.
... А все началось раньше, по иронии судьбы в тот день, когда был зачат Ахилл "Непобедимый". Да, неудачным стал для Трои тот летний день. Я - тогда еще просто Александр - сидел в тени, а разомлевшее от жары стадо паслось рядом, на склоне Иды. Вдруг они появились прямо передо мной - три богини и Гермес с яблоком, которое позже назовут "Яблоком раздора". Не было в нем ничего сверхъестественного - яблоко как яблоко - аппетитное, большое, красное. И на боку четко виднелось торопливо процарапанное - "Прекраснейшей". Помнится, подумалось озорно: "Взять, да и съесть самому".

... Парис был не первым и не последним человеком, в чьей жизни яблоки сыграли роковую роль. Еще бедняга Адам расплатился за излишнюю любовь к фруктам из чужого сада суровой ссылкой на Землю". Сегодня они едят яблоки из моего сада - завтра до меня доберутся" - должно быть решил Господь. А на память об обжорстве первого на свете мужика, его потомки прячут под галстуком острый угол щитовидного хряща, более известный под названием "адамова яблока".
Прямо в яблочко - лежащее (вот в чем загвоздка) на голове у родного сына всадил арбалетную стрелу Вильгельм Телль, а другое - несомненно, очень спелое - яблоко, свалившись на многомудрую голову Исаака Ньютона, сбило его с размышлений о лондонской чуме на закон всемирного тяготения - закон, который сполна испытал на своей шкуре Геракл, поддерживая небесный свод заместо Атласа, добывавшего яблоки с той же яблони, что и фрукт трех богинь. Вполне возможно, что именно этот вклад яблок в науку навел группу молодых людей на мысль назвать фруктовым названием отнюдь не фруктовую фирму "Эппл - Макинтош". И другая молодая группа тоже выбрала своим символом яблоко - и стала легендой шестидесятых. Они пришли к вершине славы - но не выдержали испытания ею". Битлз". А город Нью-Йорк назвали "Большим яблоком " не Лаки Лучиано или легендарный дон Корлеоне, которые и вправду делили его, как большое и аппетитное яблоко. Это название дали городу заезжие джаз - банды.
Бывало, яблоками травили. Так первое известное в истории отравление совершила древняя королева, разрезавшая яблоко для своей молодой конкурентки ножиком, смазанным с одной стороны ядом. Быть может, именно эту историю использовал Пушкин при написании "Сказки о мертвой царевне". История повторилась в виде фарса, когда повар Джорджа Вашингтона пытался отравить президента "золотым яблоком" - помидором - с соответствующим результатом.
И уже возвращаясь к нашей истории, вспомним, что знаменитая Венера Милосская держала в одной из утраченных рук яблоко. То самое.

... Передо мной стояли три богини - юная и прекрасная - Афродита, величественная и грозная - Афина, а третья, постарше с виду - гордая и стройная - Гера. Они были очень разными, но было в них что-то общее - презрение к смертному, читавшееся в их глазах. Не знали они, что в эту минуту я ощутил себя на перепутье дорог, каждая из которых вела к злой смерти на тридцать третьем году жизни.
Я мог бы принять Азию, положенную у моих ног Герой. Мог бы - но не захотел. Потому что ни одному смертному не под силу держать в кулаке столько стран и народов, не проливая рек крови, и не построив одного - двух ГУЛАГов. А без этого та дорога опять привела бы меня в Трою - столицу моей Империи. Только варвары, осаждающие ее, пришли бы не с Запада. И конец был бы столь же ужасен, но погибла бы не только Троя - катившаяся с Востока по пятам за мной волна обрушилась бы на беззащитный пока Запад, отбросив цивилизацию на много веков назад.
А что мешало мне принять непобедимость, остановив свой выбор на Афине, как поступит, например, спустя века царь дикой пока Македонии. Пройти сквозь свое время, как раскаленная игла, покорить весь мир, нести цивилизацию другим народам и вчистую быть забытым на Родине, которую прославил. И - разочарование.
Этот путь кончается в дворцовой палате чашей с ядом, поданной лучшим другом.
Был и еще один вариант - отказаться от суда богов, остаться собой. Через тринадцать веков так решит мой младший брат, которого еще нет. Но на тридцать третьем году и он не сможет жить по-прежнему и пойдет по страшной дороге нищеты и страданий... к бессмертию". Перед его мысленным взором появился крест, как бы перечеркивающий всю прожитую жизнь. Парис даже тряхнул головой, чтобы отогнать это видение.
"Иногда я жалел, - продолжал он свою мысленную исповедь, - что не пошел тем путем. Но по натуре я не был мучеником, я был романтиком. И выбрал любовь прекрасной Елены... Удивительно нездешней была она: какая-то неземная красота сочеталась в ней с красотой душевной, появление которой в наше время было такой же ошибкой, как и мое собственное. И она, она досталась скотине Менелаю".
... Елена. Душа человеческая - загадка. Кто знает, что чувствовала она - однажды похищенная в детстве, дважды разыгранная в жребий. Кто знает, кто спрашивал? Никто - не тот век, не те времена.
Кто знает, кем была она для Париса, кем был Парис для нее. Мы можем судить об этом со слов хоть и очевидца - потому что только очевидец мог с такой точностью, с такими подробностями описать Трою и ее осаду, как Гомер - очевидца, но врага. Можно спросить только - а кем была для Гришки Отрепьева - Марина Мнишек? Другом? Никем? Или - Мариной? Единственное, что нам известно - что за Елену Парис вышел на поединок с Менелаем и что в критической ситуации, когда сами же троянцы собирались выдать ее мужу - Парис решился пойти на провокацию, сделавшую мир с греками невозможным. Вот и решайте.
"Я узнал об этом за день до того, когда мне следовало сделать свой выбор. Помню, в каком бешенстве я был, как хотел спасти ее. И вот он - Шанс. ... Никогда не забуду той ярости, с которой посмотрела на меня Гера, той короткой молнии, которая сверкнула в непроницаемом взгляде Афины - Паллады, когда было произнесено слово "Афродите". Если гнев Геры был гневом оскорбленной женщины, то в том взгляде вообще не было ничего человеческого. В нем ясно читался смертный приговор.
... Затем они исчезли. Последним - Гермес, бросив на меня странный соболезнующе-понимающий взгляд.
И все осталось так, как было пять минут назад - и жара, и навозные мухи, и лениво жующее стадо, и мощный хор цикад. Все оставалось по-прежнему, но я выбрал свою судьбу.
Впереди, я знал, были самые веселые годы моей жизни, годы торжества Разума - когда силой разума я одержу победу в борьбе с сильнейшими мужами Трои, когда буду строить первый троянский корабль, прообразом которого стала "Катти-Сарк" - корабль - птица, когда совершу на нем путешествие, аналогов которому в мое время нет, и которое будет настолько неправдоподобным, что ни один летописец не расскажет о нем, боясь прослыть лжецом".

Во времена Париса море было опасной и непредсказуемой стихией. Плавали по нему, опираясь на берег, держа его в виду и часто приставая на ночь. Долгие месяцы добирались греки до Трои. Парис же был первым, кто решился пойти прямым маршрутом. Для своего времени это было таким же походом в никуда, какими казались современникам путешествия Колумба, а потом - Магеллана. И совсем неудивительно необычайное количество плохих примет и предсказаний, сопровождавших его. В основном, рождались они среди недовольных старцев в Трое и в матросских трюмах. Кстати, интересно знать, каким способом нашел Парис команду для своего корабля. Португальскому королю Энрике Мореплавателю пришлось для этого запастись как минимум папским отпущением грехов на всю команду.
Само же путешествие было спокойным и быстрым.

"... Впереди был мой звездный час. Впереди была и расплата... Оставалось только ждать. Елена... А еще друг, хотя, казалось бы, какой друг может быть у человека, наделенного Абсолютным Знанием. Мемнон был больше, чем преданным другом - был, как второе я. Помнишь... Спина к спине в ночь Мятежа. Рейд в Спарту. Открытие Академии. Бок о бок в боях на стенах. А потом тот день, когда Ахилл, обезумевший от бешенства и потому особенно опасный - как зверь, попробовавший человеческой крови, рвался в Трою. Тогда Мемнон первым бросился к воротам, чтобы не дать этому монстру войти в Город. И я почувствовал страшную тоску, потому что знал, что случится дальше. Я видел, как Мемнон осторожно подбирался к закованному в металл чудовищу, подобравшись, как богомол перед броском. Потом его согнутая рука распрямилась, и тонкое острие рапиры проскочило в едва заметную щель в доспехах. Ахилл резко развернулся к нему - впервые на этой войне ранили его, и теперь он жаждал мести. До сих пор перед моими глазами стоит страшный, окровавленный клинок, сверкнувший красным отсветом в лучах заходящего солнца. Неизвестно, откуда тогда у меня в руках появился лук. В первый раз в жизни я перестал быть собой, всезнающим Парисом - остался только человек своего времени и он мстил...
Но разум оставался холодным, мозг необыкновенно ясно и быстро рассчитывал угол, сноску на ветер, на бьющее в глаза солнце. Доспехов стреле не пробить, придется выбирать крупную артерию, благо на секунду он раскрылся. Тетиву отпускать плавно. И все. Прощай, Ахилл!
Умирая, бедняга кричал, что никто не смог бы поразить его без помощи богов, обвинял во всем Аполлона... Эх, Ахилл, Пелеев сын... Восемьдесят килограмм великолепных мышц, закованных в не менее великолепную скорлупу из почти неизвестной в наше время стали и совсем немного примитивных мозгов, неспособных даже вместить возможность своего поражения".

... Не стоит забывать, что вся эта история происходила еще в бронзовом веке. Железо - притом весьма дурного качества - добывали в немногих странах примитивным сыродутным путем, и ценилось оно на вес золота. Лишь очень редко к кузнецам попадало почти химически чистое метеоритное железо. Так появились знаменитые доспехи Ахилла - а с ними легенда о его неуязвимости. Современникам, привыкшим к бронзе, сталь должна была казаться ослепительно блестящей. А что касается прочности... Умный, опытный боец Гектор в поединке с Ахиллом сделал ставку на удар, которым он не раз пробивал и щиты, и доспехи. Он никогда бы не решился расстаться с копьем, если б не знал, что этим броском ставит последнюю точку. Но технический прогресс был на стороне грека - и Гектор проиграл.

"... Ахилл. Удивительная штука - человеческая память: ведь именно эта безмозглая горилла останется в ней победителем Трои. Войну начал Менелай, средства на ее организацию выделил сказочно богатый царь Агамемнон, а победит в ней военный гений Одиссея. Но победителем по праву должен был стать я, ведь Сила была на моей стороне. А вот Судьба - против. И я погибну... Когда? " "Сегодня", - незамедлительно пришел ответ. У Париса вдруг задрожали ноги, его охватил звериный страх, безумное желание бежать, скрыться. До него неожиданно дошел смысл этого слова во всем его страшном значении. "Где бы я ни был, чтоб я не делал - но до заката я не доживу. Завтра все будет так же, но вот меня больше не будет". От этой мысли все его тело напряглось в рефлекторном, животном крике: "Не хочу!!! ". Огромным усилием Парис собрался и вырвал из себя страх - как вырывают гнилой зуб - одним движением. Он несколько раз глубоко вздохнул, чтобы унять противную дрожь. Страх пропал, осталась лишь тоска. Появилась мысль - "Смерть чем-то сродни сну, только больнее. Но одно дело знать, что будет новый день и совсем другое дело, когда сознание гаснет навсегда. Нет надежды". Эту мысль сменила другая - "А как будут рады наши троянцы! Ненавистный, страшный, пугающий своей непонятностью принц Парис, наконец, погибнет... Дети, - усмехнулся он, - будут радоваться, и никто не вспомнит, что именно благодаря мне Троя легко переносит десятый год осады. Стены, спроектированные мною, неприступны. Стратегия - почти непобедима. Благодаря нашей дипломатии со всех концов света к нам идут союзники, греческие шпионы не успевают пройтись по Городу и трех минут, а мои - сеют рознь в лагере греков, еще больше ослабляя их. Но держится здесь все только на мне. И стоит мне погибнуть, как они немедленно перегрызутся с соседями и сдадут всех шпионов грекам - чтоб не пришлось платить. Что ж, я не настолько глуп, чтобы считать, что мне удастся победить их вековые предрассудки и суеверия. А царь Приам... Ненавидит меня сильнее остальных, забыв о том, как во времена его детства одна дружина греков с ходу взяла Трою. Забыл... Но пока я жив - Город будет стоять наперекор всем - и людям и богам! "
От грустных мыслей Париса отвлек прибежавший раб. Немного отдышавшись, он сказал:
- Господин, Лаокоон просит тебя прийти в храм. Принесли раненных.
- Скажи, сейчас буду. Раб убежал. Парис неторопливо встал и быстро зашагал к храму Аполлона, где находился госпиталь.

Один из самых древних богов Греции - Аполлон - был богом троянским. Бог света и культуры, бог путешествий - его культ, как никакой другой подходил Парису. Недаром все его действия так тесно связаны с этим богом. Да и на культе мы чувствуем отпечаток, который наложила на него личность Париса. Аполлон, как и Парис, охранял стада и предсказывал будущее. Жрецами Аполлона Парис назначил умных, преданных людей, таких, как Лаокоон.
А еще Аполлон был богом - врачевателем. Врачом был и его сын Асклепий.
Недаром клятва Гиппократа начинается словами "Клянусь Аполлоном - целителем, Гигией и Панагией"...
Парис осматривал раненных. Там где он проходил по госпиталю - раненным, становилось легче дышать, появлялась Надежда. Всего несколькими словами он мог вселить бодрость в усталого, волю к жизни - в сдавшегося, и дать силу - слабому. Казалось, перед ним отступала сама смерть. Но иногда проигрывал он. "Я знаю, что нужно, чтобы лечить их, но у меня ничего нет... Что я могу... Легче всего было приучить жрецов к правилам асептики - для них это просто еще один ритуал. Удалось наладить и сортировку раненных - эту элементарную истину военной медицины. Жестокими, воистину драконовскими мерами заставить жителей осажденного города выполнять требования гигиены - это я молодец! Можно вправить вывих, перелом, обработать рану, сделать несложную операцию... Наркоз - молотком по голове. Тьфу! Приготовить десяток - другой лекарств, слабый антибиотик - из плесени. Но что мне делать с этим? "
Раненный смотрел на него с надеждой и ненавистью. Вдруг он спросил:
- Господин, зачем ты не принял мира?
- Трион, даже если бы я и принял его - он был бы недолгим. Слишком много те вложили в эту войну. Теперь их надежда - сокровища Трои.
- Господин, ты же велик, сделай же, чтоб победили мы.
- Против нас боги, Трион. Чтоб я не сделал - это лишь ускоряет наше падение, - терпеливо, как ребенку объяснял Парис".Зря это я, зачем? Не подумал..".
- Но раз ты не можешь помочь нам, зачем ты здесь, господи - и... - неожиданная судорога оборвала его. Парис дал ему морфия, и он успокоился. Больше ничего сделать было нельзя. Не так давно стали появляться такие раненные - с искаженными лицами, корчащиеся в адских муках долгой агонии. Это началось после появления под Троей Гнилоногого. Его стрелы, начиненные "Ядом Гидры" несли страшную смерть и сеяли ужас среди троянцев. Парис в отчаянии думал: "А я не могу ничего поделать. У меня ничего нет. А человек страшнее яда. Ведь не всегда же Филоктет был Гнилоногим. Таким его сделала жизнь. Его психика надломлена, он озлоблен. Трудно не озлобиться, будучи преданным, брошенным друзьями и десять лет полупарализованному мучаться на необитаемом острове. От всего этого можно было сойти с ума, а он выдержал. Вынес и второе предательство и "лечение" Одиссея, когда тот одним ударом своего меча отсек ему больную ногу.
Его трудно винить... но он убивает наших, а я не могу лечить их". Тени сильно укоротились. Парис посмотрел на солнце. "Скоро полдень, а у меня еще много дел".
- Лаокоон... Жрец оторвался от раненного и подошел к двери.
- Безнадежен. Проклятый Гнилоногий!
- Лао, - Парис запнулся, не зная, как начать, - Лао, когда... нет, если меня убьют, ты будешь здесь за меня. Ты знаешь, что делать. Не забудь того нашего разговора. Вряд ли у тебя что-то выйдет - но попробуй. И - позаботься о Елене - тут он заметил краем глаза легкое движение в углу, - позаботься о ней - об этом я особенно прошу тебя. "Лаокоон воспринял все так, как я и рассчитывал, - думал Парис после разговора, - будь на его месте любой из наших дворцовых лицемеров"... Как можно, господин, вы еще сто лет проживете" - но во взгляде отчетливо читалось бы: "Чтоб ты сдох, козел! "
Парис вышел из госпиталя: ему хотелось хотя бы напоследок побыть с Еленой. В ее покоях было, как всегда светло, прохладно и тихо. В углу валялся свиток - одна из книг, которые должны были появиться только в будущем. Парис переводил и записывал их иногда для Елены. "Трудно быть богом" - прочитал он на футляре. Это была ее любимая повесть, но было видно, что отложили ее уже давно...
Услышав шаги, Елена подняла глаза и спокойно и очень грустно смотрела на Париса. Его поразило ее лицо. "Ее нужно как-то предупредить" - подумал он.
- Н-ну, благородная донна, - начал он бодро и безнадежно фальшиво, - честь имеем доложить - осада идет, а мы сидим в ...
- Не надо, Пар, я была в госпитале. Когда это случится?
- Не сейчас, но...
- Ради Аполлона, не надо. Я выдержу.
- Сегодня.
- Когда?
- Вскоре после полудня.
- Значит, всего час... Через час ты уйдешь, а я опять останусь безнадежно одна в этом мире. Ты был единственным, как ты не понял, единственным человеком, с которым я могла быть собой, с кем мне не приходилось притворяться. И ты любил меня, ты был тогда во дворце Менелая единственным, кто понял, что скрывается под маской капризной красавицы и любил меня не только за красоту. И еще ты был единственным настоящим мужчиной в этом детсаде неандертальцев - переростков. А что мне делать теперь? Жить долго и счастливо?
- Жить... - сказал и осекся. Но ведь действительно, проживет она еще очень долго.
- Как? Помнишь, ты рассказывал мне про Филоктета, как он десять лет жил на диком острове - один. Но у него была надежда на то, что все будет хорошо, а у меня - нет. Боль будет, одиночество будет, а надежда - нет. И будет кое - что похуже. Пар, здесь меня все ненавидят. Я для них - виновница всех их несчастий, да еще и чужеземка. Только благодаря тебе они не смеют ничего сделать. Как же я выживу в этом осином гнезде без тебя? Но и это не все. Ты никогда не задумывался, что чтобы "жить" мне придется вернуться к Менелаю? И я буду вынуждена оправдываться, зная, как ты презирал тех, кто оправдывается, говорить, что ты удерживал меня колдовством, распускать мерзкие анекдоты про тебя и заливисто смеяться, когда эти питекантропы будут пересказывать их мне. Только в глубине души носить память о тебе, вечно любить тебя... Навсегда надеть на себя ненавистную маску королевы Спартанской. Ты говоришь "Живи", - но это уже не будет жизнью. Жить после того, как я предам тебя... Парис!!!
Парис не мог, не хотел вспоминать последующие полчаса. Воля была на пределе, он мог бы и не выдержать. Думать о том, что он больше никогда не увидит Елену... Нет, нельзя...
Теперь он лежал на гребне крепостной стены, у страшного самодельного оружия, готовясь к своему последнему бою. В прицеле он видел тупые потные лица, бронзовые доспехи, бронзовое оружие. "Стрелять или нет? - размышлял он, - но ведь не в них дело. А в чем? Они же были мальчишками, когда пришли сюда. Что они вообще видели в жизни, кроме крови, грязи и крепостных стен? И кто в этом виноват? ". Потом он увидел одноногого воина. "Филоктет. Сделать доброе дело и прикончить его? Но ведь дело и не в нем. Его стрелы возьмет кто-нибудь еще. И все же... я решился". Но выстрела не последовало. Палец его застыл на гашетке. Париса поразила новая мысль: "Зачем? Зачем еще жертвы? Вот тот воин... В будущем он расскажет о нас. Им будут зачитываться и через сотни и через тысячи лет. Кажется, его зовут Гомером. В сущности, это дети - пусть грязные и жестокие, но вырастет из них одна из самых прекрасных цивилизаций в мире. Но ведь и мы были не самыми плохими людьми - просто нам не повезло. Да - боролись, ненавидели и любили - но жили "до чьей-то эры" - какое-то призрачное существование. И нас уже ничего не спасет. Люди против нас, боги разъярены, но даже если мне удастся победить и тех и других, этим я лишь немного оттяну нашу гибель. Я чувствую, в воздухе пахнет странной, жуткой грозой. И я больше не хочу убивать".
Он последний раз посмотрел на Филоктета. Тот, весь напрягшись, чего-то ждал. В следующую секунду Парис понял, чего. Очень спокойным движением он сбросил свое оружие со стены и стал спускаться. Он шел по улицам выпрямившись, сбросив с себя весь груз, который нес десять лет. Троянцы молча смотрели на него. Все взгляды скрещивались на оперении отравленной стрелы, торчавшей у него из плеча. Мрачно смотрела на смертельно раненого брата Кассандра, с уважением воины и с ненавистью напополам с радостью - Приам. Салютом по полной форме провожал погибавшего противника враз посерьезневший Одиссей.
Свободно выйдя из осажденной крепости, Парис пошел к лесу Иды. Греки расступались перед ним - их парализовывал его взгляд, обращенный туда, откуда уже не возвращаются.
А Парис переставал быть Парисом. Только сейчас он понимал, что такое Абсолютное Знание и как мало он знал раньше. Теперь он был и всемогущ - он смог бы лечить смертельно раненых, смог бы спасти и Трою. Но это его уже не интересовало. Он уходил все выше, и все незначительнее казалось все то, что терзало его. Лишь болью сверкнуло Слово и пропало. Наступила бесконечность. ... Когда тело его нашли, пастухов поразила улыбка на необезображенном лице - всезнающая, мудрая, и немного детская.



Эпилог

А что было дальше? Да, в общем-то, ничего. Трою взяли довольно быстро. Благое намерение жреца Лаокоона осталось благим намерением - как только его разоблачения стали достаточно опасными, а доказательства - обоснованными - его с двумя сыновьями обнаружили на берегу с явными следами смерти от асфиксии. И кто уж тут разберет, кто придушил их - пара удавов, посланных Афиной, как разъясняла населению многочисленная агентура Одиссея, или пара же опытных боевых пловцов. Не было судебно-медицинской экспертизы в тот век.
Сам Одиссей вернулся на Итаку и счастливо избег участи Агамемнона, убитого женой, согласно классическому сюжету: "Возвращается муж из командировки"... Впоследствии он встретился со своим старым однополчанином Гомером. Так и родилась знаменитая "Одиссея" - из объяснений Одиссея, где его носило десять лет и Пенелопы - что делала у нее дома буйная толпа мужиков - благо ни одного из них Одиссей не позаботился оставить в живых. Сам же он жил долго и достаточно счастливо, пока не был убит собственным сыном во время пиратского налета, совершенного Одиссеем по причине плохих штурманских способностей на родной остров. Елена не забыла того, чему научилась за годы жизни с Парисом. Эта сильная умная женщина точно освоила тот принцип троянского принца, который гласил, что каждый человек сам определяет свою судьбу.
Когда на Менелая нашла вдруг опасная задумчивость, она угостила его зельем из макового сока, которое в Трое давали смертельно раненным. Так что остаток своей жизни Менелай провел по меткому выражению летописца - "в райских садах" - в полной зависимости от жены.
Она же разработала для своей страны знаменитые принципы, усовершенствованные и введенные суровым Ликургом и сделавшие Спарту - Спартой.
Это была славная месть.
И лишь один человек остался полузабытым - принц Троады Парис.

1992-1996

Налбандян Карен Эдуардович

Фрейя
25.09.2007, 14:17
Аннотация:
Попытка рассказать заново историю Орфея.

Орфей

Тропа петляет и карабкается вверх. Под ногами шуршит мертвая земля, на которую тысячи лет не упало ни капли воды. Кое-где - хрупкие высохшие стебли давно вымерших трав. Вдали в призрачном здешнем свете - развалины городов, названия которых никогда не касались человеческого уха. А впереди...

... У меня была Команда. Мы были молоды, жестоки, знали на все один ответ - верный острый клинок. Хорошее было время - свобода, равенство, братство. Сами командовали, сами дрались, сами сидели на веслах. И попробовал бы кто усомниться в нас. Нам говорили - невозможно пройти на корабле через Суэц - мы пронесли его через пустыню на своих плечах. Нас было так мало - против целой страны - но мы были аргонавты - лучшие из лучших - и мы победили, добыли для кого-то Золотое руно. Только не поняли, что сокровище у нас уже было - наша дружба. Когда ты верил другу, как себе, когда ты - это он, а он - это ты. Где они сейчас? Как получилось, что снова они встретились в дюжине войн? И где сейчас - некоторые добились тронов, большинство бродит по здешним лугам. Только я - ни дома, ни семьи. Голос корабля "Арго". Орфей.

... У меня была любовь.
Если красота Елены была огнем, бросавшим людей в кровавые войны, наполнявшим мышцы грозным весельем, сделавшей железного вождя из мирного философа Париса... красота Эвридики была другой, она несла душе мир и покой. Ромео и Джульетта, Берен и Лучиэнь, Оливер Бэррет и Дженни Кавиллери - это в будущем. А первой была любовь Орфея и Эвридики. Он пел людям о ней, о своей любви, о доме, где тепло и всегда ждут тебя. Это были простые слова, но они были сильнее всех соблазнов сирен.
И я вернулся домой. У нас была впереди вечность счастья, но в конце стояло двоеточие змеиных зубов - на побледневшей загорелой коже.
И все...
... Найти дорогу сюда - это было просто. Есть север и юг, запад и восток, и реки впадают в моря - но это - география мира живых. Если же пойти дорогой мертвых - то продолжением любой реки в любом из миров будет бесконечная река смерти. А в конце любого пути - горной тропы, Аппиевой дороги или скоростного шоссе всегда окажется белая скала Тенара. И еще будет бесцветный пустой голос перевозчика Харона:
- Нет.
Орфей встал с колен. Больше просить не имело смысла. И тогда в крови закипело знакомое слепое бешенство. Любой из героев, впав в такое состояние, изрубил бы ближних и дальних, виновных и невиновных - и остыл бы. Геракл совершил бы подвиг - и покорился воле богов. Рука привычно потянулась к поясу, легла на до блеска отполированный гриф - и родилась песня. Это был плач по погубленной красоте, вопль смертельно раненного, стон страшного одиночества. Потом поднялись ненависть, ярость, протест против несправедливости равнодушной судьбы. И, наконец - вопреки всему мрачные просторы услышали гимн вечной бессмертной любви.
И услышав эту песню, угрюмый лодочник Харон вдруг вспомнил бескрайний простор океана, блеск солнца на волнах, соленые брызги в лицо. И распрямилась согнутая тысячелетиями спина гордого капитана.
Рассмеялся Тантал, узнав, что терзающие его жажда и голод существуют лишь в его воображении.
А Сизиф вдруг понял, что оплачены все долги, и нет силы, способной заставить его продолжать свой бессмысленный ненужный труд - лишь тень страха смерти.
И призрачные кулаки великих героев обретали вполне реальную плотность.
Каждый из них впервые осознал себя человеком Разумным.
И тогда прокатился по всему царству мертвых спокойный ровный голос:
- Отныне вы заслужили право говорить богам "нет".
Старый Ник, Асмодей или Аид - имена неважны - он был воплощением всего, что абсолютно неприемлемо для живого. Зрачки его - черные дыры, где покоились миллионы могучих цивилизаций, память их взлетов и падений - смотрели прямо на человека, и тот чувствовал, как сгорает тело, как горячим потоком уходит из него жизнь от одного только этого взгляда. Но он не опустил глаз. Прошло пара секунд, стоивших десятилетий. А потом Орфей увидел загадочную улыбку, запечатлеть которую будет дано лишь величайшему гению человечества.
Смерть смотрела на него, как смотрит взрослый на внезапно повзрослевшего ребенка.
-Говори.
-Поклянись, что выполнишь мое желание, что отдашь то, что мне нужно!
-Выполнить твое желание, или дать то, что тебе нужно?
-Мне нужна только Эвридика! Верни ее, ты, воплощение зла!
-Вы субъективны. Вы называете злом то, чего не можете понять - но может это и делает вас людьми. Что ж, с сегодняшнего дня я могу только советовать тебе. Иди, но помни - позади нет ничего.

Тропа петляет и карабкается вверх. Под ногами шуршит мертвая земля, на которую тысячи лет не упало ни капли воды. Кое-где - хрупкие высохшие стебли давно вымерших трав. Вдали в призрачном здешнем свете - развалины городов, названия которых никогда не касались человеческого уха. Впереди узкая спина бога обмана. Нет ни земли, ни неба - лишь пыльная бесконечная дорога. На душе пусто.
Я вернул свою любовь - почему же так муторно на душе? Я победил - но отравлен смертельно.
После того, как говорил с ним, после этих глаз - как я смогу верить в добро, любовь, дружбу, преданность. Сомнение - сомнение во всем. А Эвридика?
Гермес, не поворачивая головы, бросил - "Не оглядывайся, забыл?".
Страшное напряжение последних часов спадало. Давала знать о себе усталость. И сомнение - все сильнее грызло его. Эвридика - какая она сейчас? Останется ли она прежней - веселой, живой - перейдя черту, которую не переходит ниКТО? Да вздор - пустое суеверие невежества, все нормально, она идет позади. Но какой была она на самом деле, сколько времени он знал ее, сколько времени они были вместе? И любил ли он человека - или придуманный образ? И вот тогда-то сомнение выпустило на свет темный первобытный ужас. Кого я вывожу в мир?!! Эвридику или... В ушах стучала древняя жуть сказания о Пандоре. Безумный страх колыхнулся удушливой волной и захлестнул сознание в тот момент, когда вдалеке забрезжил солнечный свет.
Он обернулся.


Орфей сидел на берегу реки. В волосах прибавилось седины, жестче, острее стали черты мрачного неулыбчивого лица. Доспехи - в свежих вмятинах и царапинах - облегали непомерно широкие плечи. Он давно уже жил по законам этого мира. Много лет никто не слышал его песен. Он зарабатывал свой хлеб мечом - еще один воин-наемник беспокойных времен.
Он не любил вспоминать, что было, когда он обернулся. Все кончилось сразу - любовь, талант, звездный час. Голос корабля "Арго" сказал свои главные слова и больше никому не был нужен.
А по берегу с воплями шаталась пьяная толпа, на ходу теряющая остатки человеческого облика.
Послышались крики, ругательства. Его заметили.
Рука привычно потянулась к поясу, легла на до блеска отполированную рукоять меча. Было очень скучно - точно знать, что будет дальше. Невелик подвиг - разогнать толпу пьяных баб. Тело двигалось на автомате - как вдруг поднялась волна безнадежного отвращения. Вначале к этим полуживотным, потом к себе - каким он стал. И тогда он увидел путь, думать о котором запрещала все эти годы страстная жажда жизни.
Меч скользнул в ножны, пальцы перебрали струны - и зазвучала музыка. В ней не было той магической силы, что останавливала на лету стрелы и заставляла плакать камни. Этой музыке вообще было суждено быть написанной тысячи лет спустя - но сегодня она пришла в мир - чтобы проститься с Певцом.
Полетели камни. Один раздробил руку, второй порвал струны - все, кроме одной - но музыка не умолкала. Лишь разбитые губы шептали: Я иду к тебе.
Орфей играл Реквием.

1999

Налбандян Карен Эдуардович

Магомедовна
01.04.2008, 20:11
Щедрые люди. М.Зощенко
На пивоваренных заводах рабочим для поддержания здоровья выдают по две бутылки пива.
Ну что ж, пущай выдают. Мы не завидуем. Мы только несколько удивлены постановкой этого дела. Оказывается, на некоторых ленинградских заводах пиво выдается особенное - брак. В этом специальном пиве попадаются: щепки, волоса, мухи, грязь и прочие несъедобные предметы.
Любопытная картиночка нам рисуется.
Рабочий варочного отделения Иван Гусев получил две бутылки пива, сунул их в карман и, весело посвистывая, пошел домой.
"Все-таки не забывают нашего брата, - думал Гусев. - Все-таки про наше рабочее здоровье стараются. Ежели, например, цех у тебя вредный - получай, милый, для поддержки две бутылки бесплатно. Ах ты, щедрые люди какие! Ведь это выходит шесть гривен в день... А ежели в месяц - пятнадцать рублей... Ежели в год - двести целковых набегает".
Сколько набегает в десять лет, Гусев не успел высчитать.
Дома Гусева обступили родные.
- Ну что, принес? - спросила жена.
- Принес, - сказал Гусев. - Очень аккуратно выдают. Стараются про наше рабочее здоровье. Спасибо им. Жаль только, пить его нельзя, а то совсем бы хорошо.
- Может, можно? - спросила жена.
- Да нет, опять чего-нибудь в ем плавает.
- А чего в ем сегодня плавает? - с интересом спросил Петька, сын Гусева.
- Сейчас смотреть будем.
Гусев открыл бутылку и вылил пиво в глиняную чашку. Все домочадцы обступили стол, вглядываясь в пиво.
- Есть, кажися, - сказал Гусев.
- Есть! - вскричал Петька с восторгом. - Муха!
- Верно, - сказал Гусев, - муха. А кроме мухи еще чевой-то плавает. Сучок, что ли?
- Палка простая, - разочарованно сказала жена.
- Палка и есть, - подтвердил Гусев. - А это что? Не пробка ли?
Жена с возмущением отошла от стола.
- Все ненужные вещи для хозяйства, - сердито сказала она. - Палка, да пробка, да муха. Хотя бы наперсток дешевенький попал или бы пуговица. Мне пуговицы нужны.
- Мне кнопки требуются, - ядовито сказала тетка Марья. - Можете обождать с вашими пуговицами...
- Трубу хочу, - заныл Петька. - Хочу, чтоб труба в бутылке...
- Цыц! - крикнул Гусев, открывая вторую бутылку.
Во второй бутылке тоже не было ничего существенного: два небольших гвоздя, таракан и довольно сильно поношенная подметка.
- Ничего хорошего, - сказал Гусев, выливая пиво за окно на улицу.
- Ну, может, завтра будет, - успокоила жена.
- Рояль хочу, - захныкал Петька. - Хочу, чтоб рояль в бутылке.
Гусев погладил сына по голове и сказал:
- Ладно, не плачь. Не от меня это зависит - от администрации. Может, она к завтрашнему расщедрится насчет рояля.
Гусев спрятал пустые бутылки за печку и грустный присел к столу.
А за окном тихо плакал прохожий, облитый густым баварским пивом.

Фрейя
23.04.2008, 11:37
Свидание

Сценка из нерыцарских времен

Майский день. Тихая городская улочка. В тени двухэтажного дома сидит сапожник, последний из кустарей одиночек. Это бородатый благообразный старичок с задатками интеллигентности, трезвый, в хорошем настроении. Перед ним табуретка, инструменты – все в образцовом порядке. К нему подходит молодой человек в сером пиджаке и обуженных в мастерской брюках.

СТУДЕНТ. Здравствуйте!
САПОЖНИК. Добрый день!
СТУДЕНТ. Изнываете без работы?
САПОЖНИК. Прячусь от жары. В моих башмаках нет такой роскошной вентиляции…
СТУДЕНТ (усаживаясь на табурет и снимая ботинки). Досадная случайность. Привычка ходить не глядя под ноги… Эти штиблеты должны жить во что бы то ни стало.
САПОЖНИК. Ты хочешь сказать: во что бы это тебе ни стоило? (Осматривает штиблеты.) Операция рискованная…
СТУДЕНТ (поспешно и категорически). Десять рублей!
САПОЖНИК. Сколько?
СТУДЕНТ. Десять. И то из сострадания к безработным хирургам.
САПОЖНИК. Тридцать рублей. Из сочувствия к городскому порядку.
СТУДЕНТ. Только десять.
САПОЖНИК. Тогда давай своим ботинкам порошки – по три раза в сутки… И потом, мне кажется, я чинил эти штиблеты кому то другому.
СТУДЕНТ. Но но!
САПОЖНИК. Пришить, подбить, поставить набойки – тридцать рублей!
СТУДЕНТ. Ну хорошо… Среднее арифметическое между десятью и тридцатью – двадцать рублей. Чините, черт с вами! Но условие: как можно быстрее. Промедление смертельно.
САПОЖНИК. Что ж, давай. Я воспитан по старому.
СТУДЕНТ. Что то мне сдается, что вы, папаша, сидите на чужом месте.
САПОЖНИК (принимаясь за работу). Почему это на чужом? Место самое мое. Где еще сидеть шестидесятипятилетнему пенсионеру, изнывающему от скуки жизни? Здесь светит солнце, ходят люди… Гляди, девушки то, девушки то, так и шьют, так и шьют!

Проходящая мимо девушка, коротко подстриженная и модно одетая, вдруг вскрикивает и приседает на тротуар.

ДЕВУШКА (с отчаянием). Каблук! (Осматривается.) Сапожник! Как удачно!
САПОЖНИК (любезно). Очень удачно!
ДЕВУШКА (подходя, поглядывая на часы). Оторвался каблук, пришейте, пожалуйста.
СТУДЕНТ. Вы видите, мастер занят.
ДЕВУШКА. Но надеюсь, вы уступите. Мне ужасно некогда.
СТУДЕНТ. Мне тоже некогда.
ДЕВУШКА. Но войдите в положение.
САПОЖНИК (девушке). Разрешите вашу модель…
СТУДЕНТ. Ни в коем случае! Я опаздываю.
ДЕВУШКА. Вы не имеете права… Мастер согласен.
СТУДЕНТ. Зато я не согласен. Присядьте… то есть вам придется постоять.
ДЕВУШКА. Благодарю… Поймите, меня ждут…
СТУДЕНТ. Очень рад за вас… (Смотрит на часы.) Поторопитесь, патриарх.
ДЕВУШКА (смотрит на часы, нервничает). Я не говорю уж о благородстве, но элементарная вежливость, порядочность…
СТУДЕНТ. Вежливым и предупредительным с вами будет тот, к кому вы торопитесь. Он, и никто другой. Я же не вижу в этом никакого смысла. Другое дело, если бы вы мне понравились…
ДЕВУШКА. Ну знаете ли! Вы, вы… (Нервничает, ломает руки. Тихо.) Ну хорошо… Я прошу вас, вы понимаете, прошу… Я даже признаюсь вам… мне нельзя опоздать. Решается судьба, от этих минут зависит счастье…
СТУДЕНТ. Не нервничайте. Мое счастье, может быть, тоже зависит от этого вот гвоздя. А почему вы думаете, что ваше счастье лучше моего? (Сапожнику.) Скажите, патриарх, сколько вам лет? Вы, наверно, успели уже заметить, что взаимоотношение полов состоит из предрассудков и заблуждений. Оттого, что какой то болван тысячелетие назад взял манеру бренчать под окнами капризной особы на гитаре, прикладывать руку к сердцу и прочее, я должен сейчас уступать во всем каждой женщине. И, заметьте, женщины уже не ждут проявления чуткости, томно закатив глаза, а требуют, кричат и грозят судом. Не уступите в автобусе места – и вас назовут невежей, хамом и кем угодно. (Смотрит на часы.) Вот, скажем, вы. Вы пристаете ко мне с нелепым требованием: «Уступите мне свое счастье!» С какой стати! Я не могу, не имею возможности быть чутким и нежным со всеми девушками, починяющими обувь у частников. Не нервничайте. Вас ждет феодал с гитарой. Вы, я полагаю, понравитесь ему и без каблука. Спешите – вейте из него веревки, гните в бараний рог. Но при чем здесь я?
ДЕВУШКА (сапожнику). Прибейте этому молодому человеку язык.
СТУДЕНТ. Вам нечем будет за это заплатить. (Смотрит на часы.) Поторопитесь, патриарх! Осталась минута!
САПОЖНИК. Дети, разве можно заходить так далеко с самого начала?
ДЕВУШКА. Для таких нахалов не бывает начала.
СТУДЕНТ. Вы хамеете на глазах…
ДЕВУШКА (вспыхивая). Нет, это вы – хам! (Сапожнику.) Сколько минут ходьбы до памятника Крылову?
СТУДЕНТ (с ужасом). Крылову?
САПОЖНИК. Пять, не больше.
ДЕВУШКА (смотрит на часы). Опоздала! (Всхлипывая). Вы… Вы самый наглый хам…
СТУДЕНТ (бледнея). Вы… Вы – Лиля?..
ДЕВУШКА (нервно). Что! Так это вы… Ха ха ха! Чудесно! Ха ха ха!… Прощайте! Не смейте звонить. (Быстро уходит.)
САПОЖНИК. В чем дело? Обувайся, беги за ней…
СТУДЕНТ (бормочет). Девушка с нежным голосом! Гордая любовь… Первая встреча…
САПОЖНИК (краснея от любопытства). В чем дело?
СТУДЕНТ (кричит). В чем дело! В чем дело! Дело в том что свидание состоялось. Первое свидание! Три месяца я упивался этим голосом, боялся дышать в телефонную трубку. Почти признался в любви! боготворил… Гордая и таинственная. Едва вымолил свидание…
САПОЖНИК. Хе хе… Феодал рвет струны…
СТУДЕНТ. Молчи, старый пират! Черт посадил тебя сюда! Разрешают же частные лавочки.


Александр Вампилов