PDA

Просмотр полной версии : ИНТОНАЦИИ МОЛЧАНИЯ



Галгай.Ком
13.04.2007, 14:57
ИНТОНАЦИИ МОЛЧАНИЯ


http://galgai.com/images/news/toma_1.jpg

Сегодня на Галгай.Ком гостья.Первая Ингушка которая состоит в Международной Академии Творчества, "Девушка поющая свое молчание" как называют ее многие литературные критики,достойная дочь своего народа и просто талантливый человек-Тамара Чаниева.

Ди Дика Хилда х1а Тамара.

Шунна а хилда ди дика

Сейчас мы проведем Блиц-опрос если вы не против.

Ну раз я пришла (улыбается)

Как вас назвали родители?

- По просьбе друга моего отца – Ксенией. Да, так меня и зовут по паспорту.

Когда вы родились?

- Когда «очей очарованье», осенью, 2 октября!

Что для вас наивысшее счастье?

- Счастье моих родных


Ваши сочинения биографичны?

- Абсолютно! Все это где-то, с кем-то, когда-то случалось…


Что (кто) вдохновляет на творчество?

- По разному. Чаще всего люди.


Самое поразительное для вас открытие

- Я сама.


Самые ценные советы, которые вы получили в жизни:

«Цени мать свою прежде всего» и «Никогда не проси здоровья и денег, все равно никто не даст»!


Что вы больше всего ненавидите?

- Ссоры, крики, скандалы…Просто не выношу их!


Какие ошибки вы считаете достойными наибольшего снисхождения?

- Первые.



Ваши любимые литературные герои?

- Шехерезада, Анита из «Очарованной души» Роллана.


Самое недавнее ваше достижение

- Я еще ничего не достигла. К сожалению.


Самая недавняя неудача / потеря

- Не помню. Я все время что-то теряю.


Ваше отношение к религии

- непоколебимое. Я верю в Бога.


Работа, о которой вы мечтаете

- Мне бы хотелось иметь свое литературное кафе.


Для вас нет ничего хуже, чем:

- Видеть муки любимых людей.


Одним словом - какой вы видитесь окружающим людям?

- Беззаботной!


Ваш любимый исторический персонаж

- Пророк Мухаммед.


Место в городе, где вы любите бывать

- Там, где мало людей.


Как долго вы можете быть без общения?

- Смотря с кем…


Книга, которую вы сейчас читаете

- Перечитываю «Сказки об Италии» Горького.


Кем из известных вам людей вы бы хотели быть?

- Кем затрудняюсь ответить…Вот если б вы спросили «с кем»…


Ваш главный недостаток

- Знаю только я!


Ваши любимые писатели, поэты

- Их очень много. Скажу о самых близких и понятных мне. Из писателей это Р.Роллан, из поэтов – М.Петровых.


Как вы хотели бы умереть?

- Во сне. А проснувшись узнать, что это сон! Шутка! Что за садистский вопрос?..


Состояние духа в настоящий момент:

- Спокойное, как перед прыжком…


Ваш девиз

- Не суди, и судим не будешь.


А теперь,посмотри какие вопросы к нам пришли от посетителей Галгай.Ком.

Хотим заметить, что в Виртуальном Ингушском пространстве,или на "Просторах Ингнета" как модно сейчас говорить вы многим уже интересны,люди ценят ваше творчество. А теперь к вопросам.
Итак,первый вопрос,или даже вопросы пришли от посетителя "Барбадос"

1) Твой любимый поэт и любимое поэтическое произведение?

- Пушкин. Второго такого гениального, легкого и великого поэта нет. Ему по праву принадлежит пальма первенства в русской литературе. Моя любовь к Пушкину граничит с поклонением. Удивительно, его хоть тысячный раз открой, он всегда свеж, нов, современен и интересен. Из женщин, безусловно – Мария Петровых. Она мне, кроме всего прочего, очень близка по духу. Удивительная женщина и поэт, которая написала: «Если говорить всерьез,/лишь одно мне в жизни мило -/коль мороз, так уж мороз,/чтобы дух перехватило». Я бы с удовольствием взяла у нее интервью, но, увы, она умерла в год, когда я родилась…Есть еще много поэтов, читая которых я получаю истинное наслаждение. Это Лермонтов, Блок, Бродский, Пастернак, Высоцкий, Шекспир, Лорка и Бодлер, Заболотский, Хлебников, Кулиев и Гамзатов.

2) С какого возраста ты начала писать стихи?

– Первое свое стихотворение написала в 13 лет. Был разгар осетино-ингушского конфликта, и мы все очень переживали за свой народ. Стихотворение и было посвящено Ингушетии. Потом, как ни странно, на стихи об Ингушетии мне стало недоставать смелости. В прошлом году это начало проходить, но взгляд мой, по-моему, сделался несколько шире – теперь я обращаюсь к Кавказу в целом, потому что поняла, что он, наш прекрасный Кавказ, – это словно бы земной шар в миниатюре. Никому на нем не может быть хорошо, если плохо кому-то другому…

3) Чем ты еще занимаешься кроме сочинения стихов? Где работаешь, учишься?

- Я журналист, работаю в женской газете «Горянка» вот уже шестой год. Училась в обычных нальчикских школах. После школы
был колледж дизайна, сейчас заочно учусь в институте искусств на культуролога. Сотрудничаю с местными телеканалами.
Иногда провожу различные культурные мероприятия.


4) Твоя заветная мечта?

- Заветная мечта? Сложный вопрос…Если говорить о простых земных, то очень хочется иметь собственное Литературное кафе или салон, где будут выступать поэты, барды, музыканты и т.п., проводиться книжные выставки, лотереи, аукционы; презентации новых книг. У меня УЖЕ есть название…Верю, что будет и салон, ведь говорят, если ты можешь себе вообразить что-то, то и воплотить удастся.


Umma:

Творчество какого вайнахского автора ей более близко и почему?

- Из писателей, конечно, Идрис Базоркин. Почему? Потому что он как никто передал в своих произведениях любовь к родному народу, потому что читая, его чувствуешь кожей. Он глыба! Люблю Джамалдина Яндиева. В его стихах привлекает мужественность. Недавно мне подарили четырехтомник Гирихана Гагиева. Очень понравились некоторые его мысли. Кое-что даже перевела на русский язык.


Allauddin: Есть ли желание издаваться? Какие у тебя тиражи, расходы?

- Желание издаваться, конечно же, есть. Иначе, сейчас не работала бы над третьим сборником «Интонации молчания». До этого были – «Черновик моей души» и «Оплачено сердцем». Я вообще считаю, что стихотворение, которое осталось непрочитанным, недонесенным до читателя, это как никем не увиденный цветок. На счет тиражей и расходов скажу так: если бы не такие большие расходы, большими были бы тиражи.

Ing:

1) Почему ты выбрала этот путь в жизни?

- Судьба, как говорится, лепит и мнет, как ей заблагорассудится. «Не выбирала я таких путей,\они меня приманивали сами!\ - это строки из одного моего стишка. А если честно, стараюсь проторить самостоятельно хотя бы дорожку. А еще, потому что помимо любви к поэзии, литературе в целом, я с детства очень люблю запах газет и книг…


2) Каковы твои творческие и жизненные планы?

- Творческие…самый ближайший пункт – издать третью книгу. Содержание уже готово. Сейчас над ней работает лучший книжный дизайнер КБР Михаил Горлов. Думаю, он проникнется содержанием и не обманет моих ожиданий…А еще хочу поменять работу, как только предложат что-нибудь подходящее.


Сергей Ингушевич:

Пишешь ли ты на родном ингушском языке?

- На родном языке, к своему стыду и огромному сожалению, не пишу. Надеюсь, когда-нибудь приду к этому.

Дял ряз хэл х1ун Тамара от всей редакции сайта Галгай.Ком что нашла время и поучаствовала в нашем виртуальном интервью. Творческих тебе успехов. Редакция сайта напоминает что скоро вы увидите у нас два поэтических сборника Тамары Чаниевой, включая новый сборник стихов "Интонации молчания".

dt52
15.04.2007, 21:44
Восходящая звезда поэзии.
Дял ряз хэл х1ун.

AyvenGo
16.04.2007, 14:32
ВАРИАНТ № 9
Поэма-дуэт*

Часть первая. Тамара и Демон

1

Который год в себе пытаюсь
я разобраться хоть немного:
как белка в колесе мотаюсь ¬–
такая выпала дорога.

Шестое чувство – это кара,
когда для мира пять – избыток.
Я не царица, но Тамара,
мне узколобость – хуже пыток.

К чему мне, скажете ль на милость,
поклонников убогих малость?
Взяла да в Демона влюбилась…
Но в том себе не сознавалась.

2

Чего лишь в милые головки
не забредет! такие мысли…
Увы, слова мои неловки –
перебродили все да скисли.

Но все же ты, дитя, послушай:
ты и цены себе не знаешь –
счастливейший на свете случай,
богатств нетронутая залежь!

Все, что он сделал, этот Демон,
у ног твоих предстало б горсткой –
да и прославлен только тем он,
что поклонялся деве горской!

3

Чей это голос? Как все странно!
Откуда он? Кругом все пусто,
но, вкрадчив, как волна тумана,
он душу мне оплел искусно.

И вдруг я словно укололась:
ведь я таким и представляла
его проникновенный голос –
внушенья ласковое жало.

Он мне твердит, что дело к маю,
а сад мой так и не возделан…
Я ничего не понимаю!
Кто говорит со мною? Демон?

4

Тамара ты, но я не Демон:
я Богом проклинаем не был,
не славил адскую я темень,
не ссорился с могучим небом.

Откуда что, и сам не знаю:
я лишь подслушиваю звуки,
но приведут ли они к раю?
сулят ли в преисподней муки?

Я, плюнув на дихотомию,
всегда держался посредине:
внимал и Господу, и змию,
свет солнца различая в льдине.

5

Но как всю жизнь скитаться между –
то буйствовать, то быть прилежным,
то верить, то терять надежду…
Как можно быть святым – и грешным?!

Ты хочешь плыть в дырявой лодке,
тонуть и разражаться смехом,
блудить, перебирая четки,
небес и дна достичь с успехом?

Но – преждевременно об этом…
Скажи, как ты сюда пробрался?
Блуждающий меж тьмой и светом,
как невидимкой ты остался?
6

Да уж не как во время оно!
В твоей руке – Samsung, не так ли?
Мы – абоненты MegaFon’а,
ведь ты живешь отнюдь не в сакле.

Так кто ж из нас, скажи, блуждает?
Сама ты заплутала где-то:
душа смеется и рыдает,
во тьму вперяясь в жажде света!

А вспомни-ка стихотворенье
«Молитва грешницы»: не ты ли
вымаливала в нем прощенье
за то, чего уста просили?!

7

Пожалуй, так… Закроем тему:
дебаты не найдут дороги
ни к преисподней, ни к Эдему.
Не стану с Демоном – о Боге.

Порою, да, я, взор вперяя
во тьму, картиной странной грежу,
но не приемлю я злонравья –
и не ищи во мне невежу!

Всегда порядочность бронею
служила мне – так вечно будет;
а коль люблю быть не одною
и той же, кто меня осудит?
8

Помилуй, что за осужденье!
Ты чистоты полна такою,
что смытой быть суда идее
как бы разлившейся рекою!

А роли – это только роли,
ведь ты писала: ты – актриса
и героинь все чуешь боли,
хотя сама – что та Кларисса.

Но что-то Демон мне не в жилу.
Давай попробуем другое:
справляюсь с ролью через силу,
себе и зрителям на горе!

Хор со стороны

Мертворожденными словами,
что кое-как зарифмовали,
вы объясняете едва ли,
что происходит между вами.

А впрочем, дело нам какое?
Мы вас читать вовек не будем.
Почто пристали к честным людям?
Оставьте лучше нас в покое!

9

Ты слышал? В линии помехи…
Никак подслушивает кто-то:
наш диалог чужой потехе
предоставлять мне неохота!

Все, отключаем аппараты –
я роль играть уже не смею:
вдруг да решат дегенераты,
что я и впрямь тобой болею!

Шпион нас выследит заклятый –
как скрыться нам с таким накалом?
Ох, как бы вариант девятый
не стал нам и девятым валом…

10

Я тоже больше не играю!
А коль играю – ставлю душу.
Ты видишь, как я близок к краю?
Вот-вот все правила нарушу.

Наружу некто дикий рвется,
и это самому мне внове,
однако помни, что притворства
нет ни в едином моем слове.

Не вздумай корчить здесь слепую –
взаправду я, сдирая шкуру,
с тобой пущусь хоть на любую
аварию и авантюру!

11

Что ж, если так… Тогда послушай:
мне все Кармен сыграть хотелось.
Представится ль подобный случай?
Давай-давай, включай всю смелость!

Хозе со мной сыграй, попробуй.
Трудны, согласна, роли эти,
но я стремлюсь предстать особой,
какую не заманишь в сети!

Ты что примолк? Куда-то сгинул?
Пришли еще хотя бы слово –
твои слова мне дарят стимул
для воплощения иного!
12

Ты просишь? Значит, я согласен!
И страшно, но рискну, пожалуй, –
пускай исход отнюдь не ясен,
опасен спор с оторвой шалой.

Но не склонюсь к безмолвной брани,
не уподоблюсь скрытным гнидам ¬–
ведь не подписывался я ни
твоею смертью, ни шахидом.

Мы будем действовать открыто,
без экивоков и опаски.
Скажи, готова, Карменсита?
Итак, играем по-испански!


Часть вторая. Кармен и Хозе

1

О Кармен, расскажи всю правду –
хоть костром пусть та правда станет:
почему за твою ограду
очень многих проникнуть тянет?

Не могу укротить я ревность,
но и ревность сладка, покуда
о тебя своей мыслью греюсь
и молюсь на тебя, паскуда!

2

Расскажу! Знай, что ты не первый:
не один о мой нрав кололся
и сбегал, обзывая стервой,
проклиная сам день знакомства.

Да, сбегал от недоуменья –
приспевала пора разрыва…
Как смешно мне словцо: измена!
Я себе верна неизбывно.

3

Никакого здесь оправданья!
Кровопийца ты, род вампира,
и плевать тебе на рыданья:
тебе боль моя – слаще пира.

Ты – пиранья в обличье женском,
все обманны твои одежды:
чуть поманишь кого блаженством,
как сейчас же лишишь надежды!

4

Ладно-ладно! Когда любила
я тебя, ты меня помучил:
да, скучала, прийти молила,
но с тех пор ты мне сам наскучил!

Ты же верить не хочешь в это,
извлекая любовь из сажи…
Но такого, как ждешь, ответа
я не дам, пусть погибну даже!

5

Ты – любила? Довольно сказок!
Ты ни разу любви не знала:
сумасбродным сияньем глазок
чаровала – тебе все мало!

Ты подобна магнитной буре –
той, что сводит с ума все стрелки.
Побывала б в моей ты шкуре –
позабыла б свои проделки.

6

Ты мой путь обсуждать оставь-ка:
каждый делает так, как может.
Не потребна твоя мне правка,
ведь мой век мной и будет прожит.

Даже коль допущу оплошку,
навлеку на себя проклятье,
то вину свою, словно брошку,
нацеплю я себе на платье!

7

Нацепляй, только будь со мною –
не нужна мне стезя иная.
Любовался б твоей виною –
почему? Объясни, родная!

Я б другие твои обновы
все стерпел, пусть и были б адом…
Почему все на всё готовы,
лишь бы вновь обласкала взглядом?

8

Может быть, потому что стана
и гагатовых глаз подобных
вновь не встретите… Я желанна,
но понять меня – нет способных!

До чего ж вы, мужчины, мелки!
Почему ты меня неволишь?!
В колесо свое, вроде белки?
Эскамильо – такой же, сволочь!..

Хор со стороны

Подчиняйтесь постановленьям:
что за ор в полвторого ночи!
Не подумать ли нам о скотче –
том, которым вам рты заклеим!

Превратили вы жизнь в отраву,
мы теперь и заснем едва ли…
Как вы двое уже достали!
Ничего, мы найдем управу!

9

Говори, я прошу, потише –
вдруг да в суд подадут, собаки.
Мне б забиться в нору, как мыши, –
мы ж едва не дошли до драки.

Дезертир я – тебя лишь ради!
Что нашла ты в тореадоре?
Я с душою своей в разладе,
с целым миром, поверь, в раздоре…

10

Ну а мне наплевать! «Достали!»
Коль достану, уже не вякнут –
мне ль бояться плешивой швали?!
«Здесь Кармен воспарила! Ахтунг!»

Я свободна как ветер – ясно?
Не ведет принужденье к раю!
Будет смерть, как и жизнь, прекрасна,
потому что преград не знаю!

11

Полно, хватит! Вновь стань Тамарой
или кем там тебе угодно –
лишь не этой Господней карой:
чересчур уж она свободна.

Кстати, вспомни: Хозе словарный
исчерпал свой запас – и к стали
обратился, как враг коварный!
На такое пущусь едва ли…

12

Да не делай ты ротик гузкой!
Я ни чьею не стану цацкой,
потому что в крови ингушской
есть немало и от испанской.

Коль смущен ты подобным тоном,
о Кармен я пока забуду…
Ладно, будешь Пигмалионом,
ну а я Галатеей буду.

Часть третья. Пигмалион и Галатея

1

Я в мраморной сокрыта глыбе:
ни форм, ни имени не зная,
на вечной вздернутая дыбе,
в небытии заточена я.

За что так мучает Создатель –
ведь он зовется милосердным?
Когда же явится ваятель –
извлечь меня трудом усердным?

2

Мне слышен зов. О чем, откуда?
От напряженья стонет воздух…
Мой сон, неслыханное чудо,
прообраз, значившийся в звездах!

Я вижу деву, что томится
средь камня, – как постыл ей холод!
Небытие ей – что темница!
Сюда, резец! На помощь, молот!

3

Освобождаясь понемножку
от нескончаемой печали,
я вижу мраморную крошку…
Вот я – на воле! Только – я ли?

Святой резец меня коснулся,
и чуждый груз уже не давит,
но, как и прежде, нет ни пульса,
ни чувств – и немота снедает.

4

Я – воплотил – ее! Свершилось!
Из тьмы, неведомо откуда,
как Богом явленная милость,
на свет явилось это чудо…

Ни сна, ни роздыху не зная,
годами вкалывал, потея,
чтоб ты, душе моей родная,
в наш мир пришла, о Галатея!

5

Итак, я имя обретаю!
Под вдохновенными руками
живою плотью обрастаю,
хоть и века томилась в камне.

Твое ли мною восхищенье
или моя тебе отдача
живое вызвали движенье?
О чудо! я – жива и зряча!

Хор со стороны

Ох, слава Богу, смолкли вопли,
теперь – со статуею шашни…
Но нам плевать с высокой башни
на все лирические сопли!

Да ладно, только б не орали,
игрались тихо бы, без звона,
а остальное все законно
и с точки зрения морали…

6

Утихомирились, не так ли?
Миролюбивой вышла сцена…
Быть может, нас в ином спектакле
сыграть попросит Мельпомена?

7

Давай покинем время оно,
хоть и близки к нему душою.
Попробуем «Пигмалиона»
иного – по Бернарду Шоу.

Порой свершаю я оплошку,
цепляю брошку на фигуру…
Давай учиться понемножку –
хочу освоить всю культуру.

Культуру слога, рифмы, стиля,
уменья к месту выбрать слово.
«Нет достиженья без усилья», –
и я внимать тебе готова.
8

Ты что же, Дулитл? Поверь мне:
тебя порадовать мне нечем –
сегодня ведь на каждой ферме
к культуре доступ обеспечен.

А я не Хиггинс, не профессор –
куда мне выучить Элизу!
Мой тоже слог едва прорезан:
коль увлеку, то только книзу.

9

Не скромничай, а помоги мне,
не огорчай меня отказом:
хочу аккордом стать я в гимне,
давно слагаемом Кавказом.

А как возможно без сноровки
не дать пути фальшивым нотам?
Как без серьезной тренировки
к высоким приступать полетам?

10

Да мы ж с тобой не год едва ли
шагаем вместе в эту гору;
ролей достаточно сыграли –
и Голливуду будет впору.

Давай, конечно же, общаться,
но без игры, не понарошку.
Я не лишу тебя участья –
и ты путем нацепишь брошку.

11

Ты думаешь, с шероховатой
вот так я распрощаюсь речью?
Но как же быть с Шерехезадой?
А где же я Джульетту встречу?

Боюсь, твоя мне будет парта
без игр скучна и безотрадна.
Изольда, Гретхен, Клеопатра…
Давай играть порою, ладно?

12

Какой же ты еще ребенок!
Страсть к играм – ах, неукротима!
С тобой и я, седой подонок,
готов сыграть… хоть Буратино!

Но, чтобы не было угара,
обдумать надо все и взвесить…
Ну а пока – отбой, Тамара!
До варианта номер десять.

AyvenGo
16.04.2007, 14:34
В 2006 г. Кабардино-Балкарским филиалом Почты России была проведена презентация книги стихов и поэм пресс-секретаря Тамары Чаниевой . Прибыль от проданных в этот день книг была потрачена на игрушки и еду для городского детского дома инвалидов. На Новый 2007 год сотрудники филиала провели настоящий бал-маскарад, обязательным условием которого являлось наличие у участника костюма.

В канун Нового года филиалом была проведена благотворительная акция «Поможем детям». Малышам дома-интерната для инвалидов г. Нальчик в качестве новогодних подарков была подарена теплая одежда.

http://www.russianpost.ru

Наивный
18.04.2007, 20:44
Красивая девушка и вероятно одаренная. Приятно осознавать, что у нас есть таланты. Нужна только поддержка.

Александр
04.05.2007, 14:07
Красивая девушка и вероятно одаренная. Приятно осознавать, что у нас есть таланты. Нужна только поддержка.
Жаль тока что стихами увлекается,а так ничего,да.

Фрейя
04.05.2007, 15:18
Жаль тока что стихами увлекается,а так ничего,да.

Интересное сожаление...Чем ей стоит по-вашему увлекаться?

AyvenGo
13.05.2008, 16:50
ИНТОНАЦИИ МОЛЧАНИЯ



стихи и поэмы

Оборот титула

Средства на издание этой книги предоставлены Президентом Республики Ингушетия Муратом Магомедовичем Зязиковым, за что автор бесконечно ему признательна.



Мое слово вернется домой

(нечто вроде предисловия )



Дым отечества сладок

Гомер



П исать о родной земле – дело не из легких. Каждый раз, когда я пишу или говорю о Родине, меня одолевают необъяснимые чувства. Словно шум реки, лес в «слезинках смолы», дикое поле – все это моя тайная любовь – Ингушетия, и этой тайной я вдруг делюсь со всеми.

«М олчание лучше слов, – говорят вайнахи, – а песня лучше молчания». Поэтому мечтаю, что мои стихи когда-нибудь положат на музыку.

О чем будут эти песни? О верности, о геройстве, о любви. О верности – в дружбе, о геройстве во имя Родины, о любви… единственной.

Е сть люди, которые считают, что родная земля – это та, что их кормит. И ошибаются. А есть те, которые уверенны, что Родина находится там, где родился человек. И тоже ошибаются…

Я люблю Кабардино-Балкарию, где родилась, свой Нальчик, где пошла в первый класс, училась в колледже, институте, где и сегодня каждый день спешу на работу в газету «Горянка». Но отчизна моя – край предков. Мы там все родом из одного села – Ангушта. И хоть сами себя называем «нохчо», «галгай» или «вайнах», что означает «наш народ», но родом я, как и мой отец, мать, как все ингуши, – из Ангушта.

П одумать только – о нас впервые поведали миру Геродот, Страбон, Плиний, а затем древние армянские географы.

В ойны с арабами, аланами, монголами… Позже мы пятились с мечами в руках в сторону гор, защищаясь от Золотой Орды. Сражаться за свободу для нас никогда не было стыдно. Но быть рабами считалось позором. В борьбе с врагами зарождались наши тейпы и тухумы. Иначе нам было бы не уцелеть. Иначе – пропали бы.

В долине реки Асса осели мои предки. Но и здесь не выпускали из рук оружия. Помню слова моего отца, обращенные к братьям: «В ингушском языке нет слова «господин». Вот почему ощетинились в горах Ингушетии вековые сторожевые башни, достигающие солнца. Их хозяева в стенах башен отстаивали свою свободу и честь. И никогда не было над ними господ. Они любили оружие, потому что любили свободу.

Ж изнь распорядилась так, что оружие составляло необходимую потребность ингушей. Перс-маймал, гурда, тур и топ… С этим оружием мои предки не расставались ни в походе, ни дома, ни даже на отдыхе. Однажды отец поведал мне, что один из лучших ингушских кинжалов называется «Малхиста» – солнечный, значит. На клинке его изображено солнце.



В пыли, несясь во весь опор,

стрелою шапку пробивают

иль трижды сложенный ковер

булатом сразу рассекают.



Э то Пушкин писал о моих предках.

Д а, я родилась в Кабардино-Балкарии, учила стихи Пушкина, читала прозу Толстого и его «Повесть о Залимхане» на русском языке, но песни над моей колыбелью мама пела на ингушском.

М не, моим братьям и сестрам отец внушал с детства: «Кто продаст родную мать, друга, любимое дело, тот может предать и Родину».

К ак-то в Назрани одна учительница после моей встречи с читателями спросила: «Ты вспоминаешь Ингушетию?». Я ответила: «Нет, потому что я о ней никогда не забываю».

З аглядываю в память. Что говорил мой дед, о чем говорил отец, чему учат великие мудрецы?

Т акие слова есть у вайнахов: «Не победить даже очень сильным слабых, если слабые держатся вместе, а сильные действуют врозь».

Или вот мысль: «Лишь раз отдает наказ старший в тейпе, лишь раз велит о чем-то отец сыновьям, лишь раз выдают замуж дочь. Три этих дела делают лишь раз».

П ереворачиваю страницы памяти. Возможно, этих страниц и не так много. «Нельзя обижать гостя» – вот святой завет ингушей. Об этом они знали всегда. Не ведая, что эти слова произнес еще до нашей эры Юлий Цезарь. Кто знает, может он от них, от вайнахов услышал их?!

А еще наши старики говорят: «Тот, кто выходит из себя, это уже не он сам, а гнев его».

«В ойны сыновей не рождают, они их убивают», – уверены матери-ингушки. «Горец, не гордись тем, что у тебя за спиной ружье, – смеются наши мужчины. – Вот настанет время стрелять из него, тогда и поглядим, какой ты воин».

М ного мудрых выводов делают мои земляки, всех не перескажешь. Но мне больше всего по душе вот этот: «В той семье, где согласие, там достаток и счастье». Его часто вспоминает моя мама.

К огда мне трудно, когда нет больше мочи терпеть, я вспоминаю папины слова: «Кривого человека мы все считаем несчастным. А ведь слепой мечтает быть хоть и кривым, но зрячим».

Г оворят, что мой дедушка был очень мудрым человеком. Однажды его спросили: «От чего между людьми часто не бывает согласия?» – «От глупости», – ответил он. И был прав, ибо глупость порождает беспричинную ссору, жадность, грубость. «А в чем состоит радость человеческая?» – спросили его. – «Смотреть на мир без вражды», – ответил он.

Х оть это, в общем-то, против грамматических правил, но мысленно слово «человек» я всегда произношу с большой буквы. Потому что, как сказал Расул Гамзатов:



По-другому написано в книгах,

А по мне, состоит человек

Из смешения солнечных бликов,

Шума птиц и шептания рек,

Смены рос и туманных спиралей,

Пенья трав и молчания далей…



Я люблю человека, люблю республику, где родилась, с благоговением отношусь к своей маме, ценю доброту и мужскую честь в отце и братьях… Но еще моя любовь – Ингушетия, потому что «кровь память имеет». И если когда-нибудь я поступлю вопреки горскому этикету, то только для того, чтобы защитить ее, родню мою – мать, отца, братьев и сестер. Только ради этого брошусь вплавь через опасную бурную реку.

Н овый век сурово хмурит брови: войны, кровь, насилие, потеря святынь…

Ч то противопоставим этому злу? Только любовь. И нет большего в той любви, чем положить свою душу за близких своих, за друзей, за Родину. Выше этого в жизни ничего не бывает.

Запев



Я в новую книгу бросаюсь,

как прыгают в воду –

с разбега, с разлета!

Что ждет меня там, впереди?

Я золотоносную

там отыщу ли породу?

Смогу ль пробудить

чувства добрые в чьей-то груди?



Чего я хочу?

Да всего, понимаете ль, разом:

все то осудить собираюсь,

чего не терплю,

и вслух восхититься

своим горделивым Кавказом,

чтоб знал край родимый,

как сильно его я люблю.



Хочу помолчать.

У молчания – сонм интонаций.

Расслышать их все –

вот чего я на деле хочу.

Чтоб как-то суметь

и в других, и в себе разобраться,

по лунному буду я к небу

взбираться лучу.



Признаться в любви

я хочу к моим братьям-землянам,

любимые роли

хочу я исполнить при всех,

набегаться вдоволь

по всем земляничным полянам

и – вдоволь наплакаться, чтобы

был искренним смех.



Не слишком ли резво

на этот я раз разбежалась?

А что, коль о камни

ударюсь вот-вот головой?

Неважно – лечу!

Знаю: то не каприз и не шалость –

нельзя притормаживать

мне в этот миг роковой!



КАВКАЗСКАЯ ПЛЕННИЦА

– Тамара, как давно ты пишешь стихи? И что послужило первоначальным толчком?

– Первое свое стихотворение я написала в 13 лет. Был разгар осе тино-ингушского конфликта, и мы все очень переживали за свой народ. Стихотворение и было посвящено Ингушетии. Потом, как ни странно, на стихи об Ингушетии мне стало недоставать смелости. В прошлом году это начало проходить, но взгляд мой, по-моему, сделался несколько шире – теперь я обращаюсь к Кавказу в целом, потому что поняла, что он, наш прекрасный Кавказ, – это словно бы земной шар в миниатюре. Никому на нем не может быть хорошо, если плохо кому-то другому…

* * *



Не боюсь уже жизненных лестниц

и скажу, принимая года:

я всегда была старше ровесниц

и умнее отличниц – всегда.



Пусть минует скользящее время –

я его превращаю в цветы.

Жить хочу, тебя, родина, грея,

чтоб хранила в себе меня – ты.



Слушая тишину

Мини-поэма



У гор моих родных немало тайн.



Здесь, на тропинке, век уже заросшей,

врага застиг неумолимый мститель,

и тот обрел покой за тем вот камнем.

Но было ль то покоем? Сомневаюсь…



А здесь безмолвно воин спит, что умер

от ран, в бою полученных. Конь верный

смог вынести героя с поля брани,

но не довез до дому… Горе, горе!



Вон в то ущелье, узкое настолько,

что, кажется, и солнцу невозможно

его достигнуть дна, джигит влюбленный

увез свою красавицу, скрываясь

от разъяренных братьев нареченной…



Всех тайн не счесть. Вот – клинопись на теле

скалы. Что эти знаки означают?

Вот – надпись на могильном камне, тоже

не поддающаяся расшифровке.

О ком она? И что она скрывает?

О, тайны, тайны… Так же они манят,

как родинка над самым сердцем юной

ингушки! Но уверена я в том,

что тайн невероятнее не сыщешь,

чем те, чью суть веками укрывают

сторожевые башни – их когда-то

воздвигли предки, чтобы охраняли

аулы Ингушетии моей,

о вражеских набегах извещая.

На смотровых площадках этих башен

и день и ночь стояли караулы,

исправно сообщая населенью,

друг или враг на подступах к селу.



Как жаль, что узнала их так поздно!..



Любой из нас навскидку назовет

Пизанскую ли, Эйфелеву башню –

ведь со времен столпа, что в Вавилоне

задумали построить, их немало

повсюду устремлялось к небесам.

Не многим, к сожалению, известно,

что и у нас, на Северном Кавказе,

есть целый комплекс башен, что сумел бы

по красоте соперничать с любым

шедевром мировой архитектуры!

О древности и говорить не стоит…

Как славно, что у нас сегодня есть

не память лишь о памятниках этих,

а сами они – в камне, но живые!



В Таргимской котловине сохранились

те башни, что считаются вершиной

далеких предков зодчества. Порою

возносятся они, седые стражи,

на двадцать пять, а то и тридцать метров.



Издревле почитаем это место

мы колыбелью нашего народа:

ведь каждый выступ камня здесь овеян

легендами, которые гордимся.



Здесь, говорят, ходили в ноговицах,

чтоб заповедный дерн не нарушать…

А я считаю – можно и разуться,

чтоб только бы не причинить вреда

нам чудом сохранившемуся миру!



О, если б я могла о нем поведать

всем жителям планеты, чтобы каждый

узнал его, словам моим внимая,

и к древности душою прикоснулся…



Скажу ли я о них? Рискну, пожалуй!



Сегодня замки вечности застыли

на берегу небесном, белой шалью

укутаны: хранят их облака –

они же, в свой черед, хранят молчанье.

И старики вот так же молчаливы,

как башни Ингушетии. Нечасто

истории от них услышать можно,

что связаны вот с этими столпами

геройства, воли, мужества и чести.

Им небо, обожженное грозою,

внимает столь же пристально, как я.

Мы слушаем рассказы их о том, как

скрывались в башнях женщины и дети,

пока мужчины стойко отражали

все натиски назойливых врагов.



Истории все больше о сраженьях,

но как-то раз мне старая ингушка

поведала о том, как на площадку

одной из башен юная горянка

взошла и огласила свою песню –

свои слова пропела о любимом,

который был тогда в походе дальнем

и все не возвращался, а она

без устали ждала его прихода.

Да, о любимом песню пела дева,

а все село внимало, затаив

дыхание. В помине осужденья

у слушателей не было: с любимым

той девушки и воины другие

ушли в поход, и всех их тоже ждали

их жены и невесты. Кто посмел бы

прервать ту песню, осудив певицу?!.



Вот снова замки вечности,

я вижу, укутаться решили в облака.

Туман их пеленает – и молчанье.

Безмолвие стоит на страже башен.



А сколько же они в себе хранят

историй увлекательных, прелестных –

о гневе и любви, о постоянстве,

о преданности – или же (мрачнею)

предательстве (увы, случалось тоже),



о том, как надо родину беречь.



Но я опять ловлю себя на мысли,

что и молчанье башен – это тоже

рассказ, в котором почерпнешь немало,

и тишине камней внимаю снова.



Я слушаю всем сердцем тишину…

О, эти интонации молчанья!

* * *



Про Эльбрус написать не берусь:

слишком многими тема рассеяна.

Это – то же, что молвить: «О Русь!..» –

после Пушкина, Блока, Есенина.



О всем ведомом я не могу,

не люблю выступать в общем хоре я.

Для другого себя берегу:

у меня ведь своя траектория.



Бесполезно советовать мне

петь о том, как светла Ингушетия:

это – то же, что в здравом уме

похваляться: живу-де на свете я.



Мне великое – не по плечу,

мне милее и ближе все бренное.

О больших я вещах умолчу,

в мелочах открывая бесценное.



Потому не пишу я, Эльбрус,

о тебе, вознесенном поэтами,

с кем во веки веков не сравнюсь,

но и не повторяюсь поэтому.



Кавказская пленница

Поэма



Если мир раскалывается,

то его трещина проходит

через сердце поэта.

Генрих Гейне



1



Я пленена тобой, Кавказ,

я влюблена в твои высоты,

в красот неслыханные ноты,

уже воспетые не раз.



«Что я могу еще сказать?» –

писала некогда Татьяна.

Сказала «А» я… как ни странно,

уже не повернуть назад.



Хоть и страшусь я громких слов,

к тебе безумную прославлю

(да, вот такую ставку ставлю!)

свою кавказскую любовь.



Живя в руках твоих, Кавказ,

я полнюсь счастьем год от года.

Я рада: ты – мужского рода!

Скажу, не опуская глаз:



мне так легко тебя понять,

тебя обнять своей строкою,

тебе, любимому герою,

жизнь – и поэмы – посвящать!



2



«Нам внятно все», – сказал поэт.

Да, все мне в этом мире внятно.

Пока лишь белые в нем пятна,

но к людям недоверья нет.



Я мир готова открывать,

но что мне дали всех Америк:

Кавказа живописный берег

из них появится опять.



Пусть мне покажут все подряд –

ни венецьянские прохлады,

ни Кёльна дымные громады

Кавказа, знаю, не затмят.



Могу объездить много стран,

но ни за что не променяла б

его на роскошь пляжей, палуб…

Кавказ не временный мой стан!



Приемлю я весь мир большой,

но, где б мне ни было приятно,

всегда сюда вернусь обратно,

к Кавказу прикипев душой.



3



Со всеми, в ком душа поет,

язык останется мой общим;

мы на разрозненность возропщем,

совместным будет наш полет.



Тем, кто мне в шорах жить велит,

скажу: я не морская свинка!

Моя подруга – осетинка,

а есть и друг-космополит.



Кавказ, все это ты поймешь:

не может истинный кавказец

благословлять такой указец,

что нам в сердца внедрял бы ложь.



Араб, ингуш, еврей, казак –

неважно. Важно – мы земляне.

Рассорить нас хотят, но я ни

ругни не признаю, ни драк.



Я знаю: Бог един у нас –

у всех, кто призван жить на свете…

За всю планету я в ответе,

но во главе угла – Кавказ!



4



Кавказ… я жажду верить всем,

но так бешусь, когда всплывает

обман, который удивляет

сильней иных мифологем!



Порой мне кажется, весь мир,

тобою втайне восхищаясь,

к рукам тебя прибрать пытаясь,

тебя же превращает в тир.



Мне твой необходим покой,

иначе – я погибель чую!

Я за тебя молюсь, врачую

тебя, хоть ты не только мой!



Тобой пленяюсь не одна,

но это, знаешь, только к счастью, –

твоей сполна исполнюсь властью,

узнав, сколь многим я родна.



В родных сердцах различной кровь

случается по воле рока,

но верю я словам Пророка,

сказавшего: Бог есть Любовь.



5



Кулдыкать стану ли когда

самодовольною индюшкой, –

мол, кровью я горда ингушской?

Не та шумлива, кто горда!



Я лучше просто помолчу

и сквозь веков минувших груду,

в которых жить, увы, не буду,

заветы крови различу.



И самый праведный завет –

в том, чтобы не кичиться кровью,

но мир одаривать любовью,

неся тепло ему и свет.



Лишь так мы обретем покой:

добро должно свернуть не горы –

междоусобные раздоры,

ненужный прекращая бой.



Я точно знаю – правота

за тем, кто напоследок кинул:

наш мир, чтоб он в аду не сгинул,

спасут Любовь и Красота.



6



Вражда ж – презреннее лузги!

Я не боюсь людей, однако

скажу служакам с Потомака:

у вас повернуты мозги.



Тебя, мой тихий милый край,

то диким назовут, то грешным,

моим же чувствам неутешным

всегда напоминал ты рай.



Да, взрывы здесь гремят, увы,

но в том виновны не чеченцы,

а недоумки, отщепенцы,

которых вырастили вы!



(Морской старинный обиход:

штук сорок крыс бросают в бочку,

чтоб выпестовать одиночку,

которая других пожрет!



Крысиный Волк – он всех лютей,

он, все понятия утратив,

пойдет кромсать своих собратьев…

И вот такие – средь людей!)



7



Да, много есть проблем у нас,

но надо ль из-за океана

давать «советы»? Это странно,

и вы нам вовсе не указ!



На каждый непристойный жест,

направленный в лицо Кавказу,

в ответ такую брошу фразу:

«За вас не понесем мы крест!»



У вас полно проблем своих,

вот их-то сами и решайте,

а в странах, что вдали, не шарьте,

чтоб ропот ваших граждан стих.



Зачем вам взращивать вражду,

зачем раскалывать народы?

Просты законы у природы –

вражда и вам сулит беду.



Что вам дороже: жизнь иль нефть?

Корысти черная зараза

пускай услышит от Кавказа

категорическое «нет».



8



Я потому ночей не сплю,

что о тебе слагаю строки.

Страшны недавние уроки…

но я душой тебя люблю!



Опять над рифмой долго бьюсь,

достойной гордого Кавказа…

Все ближе, ближе час намаза…

Я снова о тебе молюсь!



Я знаю: мусульманин не

бряцает попусту оружьем,

чужой покой ему не нужен,

не призывает он к войне.



В душе лишь может длиться бой!

Лишь там гори, огонь джихада

со всеми происками ада, –

в борьбе души с самой собой.



Лишь так мы обретем покой:

добро должно свернуть не горы –

междоусобные раздоры,

в которых кровь течет рекой.



9



Простор – в любви, не в кулаке!

Мордовороты-моджахеды,

свинцовоглазые скинхеды:

и те, и эти – в тупике.



(Скинхед – России сын? Ну нет:

бритоголовые уроды

глотнули призрачной «свободы» –

от тех корней, что чтят весь свет.



И точно так же моджахед –

отнюдь не истый мусульманин:

неполноценностью ужален,

несет он несуразный бред.)



Забудем, кто казак, а кто

чеченец! К черту – взрывы, залпы!

Что заграничный брат сказал бы,

когда нам было бы не до



его терактов заказных,

его наркотиков дешевых,

что стоят многих жизней новых,

что чьих-то мучают родных?..



10



Такой обычай был в горах:

когда кинжалов ныли жала,

меж ними женщина вставала,

бестрепетно отринув страх.



Она бросала свой платок –

хоть между кровными врагами, –

кинжалы в ножны лезли сами,

и ссор пересыхал исток!



Ужель обычай вековой

сегодня напрочь мы забыли?

О женщины Кавказа! или

вам нравится взирать на бой?



Восстаньте же, прошу я вас!

Платки свои на землю бросьте –

пускай уймутся волны злости,

не сотрясает гул Кавказ!



Чтоб крови миновал поток,

чтоб миловал кошмар пожара,

и я, Чаниева Тамара,

бросаю наземь свой платок!



11



Бушуй, джихад, в душе моей!

В душе, мне близкой, бейся тоже!

Порой чем больше мы несхожи,

тем друг для друга мы родней.



А под одну гребенку жить –

сродни, по-моему, фашизму.

Такое назовешь ли жизнью?

Нет! Другом надо дорожить.



Я, мусульманка, говорю:

не надо здесь нам халифата!

Брат в горести не бросит брата –

так я на Кремль сейчас смотрю.



Россия – наш единый дом,

и мы останемся Кавказом,

коль не дадим порушить разом,

что строилось с таким трудом.



Тем, кто рассорить жаждет нас,

на их внимание не зарясь,

я все же сообщу свой адрес:

Россия, Северный Кавказ!



12



И, кстати, здесь хочу сказать,

что счастлива писать по-русски,

хоть это требует нагрузки

на полную: такая рать



поэтов за моей спиной,

что мой услышан будет голос,

лишь если духом я исполнюсь

твоим, край милый и родной!



Я знаю: робок стих пока,

он не изящен и не звонок…

Как можно, только из пеленок,

лезть к тем, кто пишет – на века?!



Но разве кто-нибудь сказал,

что то, что легче, то и лучше?

Я все преодолею кручи,

и не возьмет меня обвал!



Кавказ, ты мой заветный друг!

Ты все на свете, знаю, можешь…

Ты мне когда-нибудь поможешь

войти в певцов российских круг?



13



Свои певцы здесь тоже есть:

нет края, чтобы – без пророков.

Кулиев радует, Кешоков…

Поэтов просто здесь не счесть!



Да как же можно не парить

в таком возвышенном пейзаже?

Здесь, думаю, заика даже

стихами смог бы говорить!



И я прошу тебя, мой стих:

будь стойким к ржавчине и пыли!

Здесь Пушкин с Лермонтовым были –

не оскорбить бы память их!



Кавказ, ведь он поэма сам:

ущелья, горы, водопады

такой исполнены услады,

что дух взмывает к небесам!



Порой мне мнится – про него

слова великого Поэта:

«Он весь – дитя добра и света,

он весь – свободы торжество!»



14



Еще хочу сказать я тем,

кто нас, кавказцев, представляет

сплошь террористами, мечтает

отгородиться насовсем:



уймитесь! Это только ложь

продажных ябед-журналистов.

Да, нрав у нас порой неистов,

но в спину мы не всадим нож!



Кого-то, может, уморю,

но если не пройдет ненастье,

умру я от такой напасти…

Кавказ, я за тебя умру!



Ты тоже ведь один такой,

ты тоже за меня в ответе –

пожертвовал бы всем на свете,

чтоб я, как ты, была… живой!



Нет, слова страшного «террор»

мы вскоре слышать здесь не будем,

и посветлеют очи буден

кавказских – и пройдет минор.



15



Я – пленница твоя, Кавказ.

Я пленена тобой навеки.

Твои хребты, озера, реки –

отрада для влюбленных глаз.



Я пленена тобой, Кавказ,

всю жизнь души в тебе не чаю.

Твое дыханье ощущаю

я, даже делая намаз.



Я ни от чьих не спрячу глаз

и ни от чьих ушей не скрою:

ничто подобной красотою

моих не вдохновляло фраз.



Кавказ – о чем там говорить! –

неисчерпаемая тема;

миниатюрная поэма –

эскиз того, что век творить.



Но повторяю в сотый раз

(тебе ведь надоест едва ли,

хоть сколько бы ни повторяли?):

я пленена тобой, Кавказ!



Отцу



Найдется тот, кто упрекнет

за то, что о тебе ни слова

в моей книжонке не найдет…

Несправедливо и сурово!



Не без любви же я молчу –

я лишь боюсь тебя коснуться,

ведь если чувства захочу

открыть, недолго захлебнуться,



сломать и перья, и резцы…

Таким стихи ль не посвящали?!

Таких седые мудрецы

в речах от века восхваляли.



Да что там речи и резцы?!

Я слов достойных не встречала,

в разделе «Лучшие отцы»

тебя бы смело размещала.



Не разводя огня, согреть

умеешь, одолеешь пропасть.

Я просто не решаюсь петь

об этом… Папа, это робость!



Найдется ль тот, кто упрекнет

за то, что пред тобой немею, –

любой из непутевых нот

к тебе дотронуться не смею?!



* * *



Философы и спорят, и гадают,

кто звезды, небо, этот мир создал.

А я скажу, пусть все на свете знают:

ты для меня – начало всех начал.



Белые облака



Материнские руки

меня убаюкали снова,

как в былые года,

когда нежилась я в колыбели.

Засыпаю спокойно

под крышей отцовского дома.

Все тревоги, ау!

Испарились, исчезли вы, скрылись?

Хотя ночь так темна,

но во сне проплывают по небу

облака, что белы и пушисты.

Такие же точно –

надо мной наяву

наблюдают за городом сонным.

Они, темп набирая,

несутся в места, где упорно

наш фамильный аул

о моем возвращении грезит.

И мерещится мне,

будто бабушка тихо склонилась,

словно те облака,

над моею кроваткою детской.

Непонятные шепчет,

но нежные-нежные речи…

Облака же уже

проплывают легонько над лесом:

вот над дубом прошлись

и над стайкой березок, и дальше…

И обидные речи,

что я от кого-то слыхала,

все за ними уносятся

в дальние-дальние дали.

Забываются в эти минуты

скандалы и ссоры,

а река все поет облакам

свою тихую песню,

а потом разливается

яростным горным потоком

и ревет, и клокочет

в вайнахском гортанном напеве –

та же песня героев

и любящих сердцем горянок.

И почудится мне,

будто строки той песни я знаю,

но пойму я потом,

что слова эти слышу впервые.

И пойду я, косынкой покрыв

свою голову белой,

и седые старейшины встанут,

меня лишь завидев,

чтобы мне поклониться.

Здороваться сидя – негоже

аксакалам почтенным,

пускай кое-где и считают,

что у горских мужчин

к своим женщинам нет уваженья.

Что ж, по-вашему, мало того,

чтобы горцы, как горы,

поднимались пред взором твоим?

Никогда не позволю

их подобным позором клеймить!

На строке, как на «скором»,

я примчу лучше правду о них.

Вот он, стих мой, что бьется и бьется,

как родник, и свободно течет,

по широким просторам разлившись.

Чтоб напиться его чистоты,

протяните ладони.



Город Солнца



Явившись, как будто жар-птица,

республику ты оживила;

волшебная солнце-столица –

возникнув, ты всех удивила.



Когда вопрошали нальчане

меня о Магасе прекрасном,

в ответ я хранила молчанье:

мне многое было неясным.



Теперь же завесу открою

с великим желаньем, столица:

уверена я, что с тобою

немногое в мире сравнится.



И пусть ты пока что так молод,

тобой восхищаться готова,

Магас мой! Ты, солнечный город,

достоин хвалебного слова.



Ты весь – воплощенье благого,

ты – символ святой созиданья,

и думаю я, что другого

тебе не нашлось бы названья.



Я многое в мире видала,

но, хоть чаровалась порою,

не знала точнее лекала,

чем то, что трудилось с тобою.



Оно повторило светило,

украсив им улицы-лица,

а главное – их поселило

в тебе, моя солнце-столица!



* * *



Что – слова? Шелуха, оболочки

прежних чувств, что испытаны мной.

Но они набухают, как почки

у деревьев заветной весной.



Я ни слова не брошу на воздух –

мне нужны они так же, как он.

Я плещусь в них и нежусь, как в звездах,

изукрасивших мой небосклон.



Сколько помню, живу со словами,

я над ними всю жизнь ворожу –

то витаю в них белыми снами,

то надгробья из них возвожу.



Мне слова возвращают надежды,

в них сбываются вещие сны,

ведь слова – это те же одежды,

что всегда недомолвок полны.



Шью из них подвенечные платья,

будет надобно – слажу чадру;

но словами не смею соврать я:

провалиться мне, если совру.



Иноверцам ли, единоверцам,

всем, кто скажет мне «тьфу!» или «ах…»,

штамп лиловый «ОПЛАЧЕНО СЕРДЦЕМ»

на своих предъявляю словах.

AyvenGo
13.05.2008, 16:52
СИНОПТИК ЖИЗНИ

– А как бы ты в нескольких словах охарактеризовала самоё себя?

– Ох – охарактеризовала!.. Например, моя подруга Катя Толасова считает, что я не что иное, как клубок противоречий. Мол, в стихах я порой восклицаю: «Кто ж не любит мужского внимания!» – а в жизни отвергаю любые проявления последнего. Ничего не знаю о настоящей любви – и пишу о ней мемуары. Мечтаю обзавестись своим литературным кафе – и была бы готова в любой момент отказаться от публичного творчества, если бы того потребовали бы национальные устои… К счастью, не требуют! Потому что игра – она ведь нисколько не противоречит традициям, если только не путать традиции с вековыми предрассудками.



* * *



Ты знаешь, я знала,

что этого лучше не знать,

но, знаешь, не знала,

что лучше, чем знаю, бывает.

Горит мое сердце,

погаснет – не буду рыдать.

Я знаю, что вечных огней

на земле не бывает.



* * *



Нелады.

Сплошь и рядом – одни нелады.

От беды

длится жизнь – и до новой беды.



Все твердят,

что без горя мне жить сотню лет,

что мой взгляд

источает пленительный свет.



Это – бред!

В моем взгляде – один лишь туман.

Жизни нет.

Без тебя она – горький обман.



* * *



В колоколе счастья –

змеи-трещины.

У колес Фортуны

сдуты шины.

Это – жизнь

обыкновенной женщины,

прожитая

без плеча мужчины.



Память



На жизни траурную нить

мы надеваем, как на платья.

Утраты горечь не смягчить…

Все чаще – даты, что проклятья,

в которых скорбь (а если смех,

то – обесцвеченный от горя),

в которых все есть, кроме тех,

по ком скорбим, их судьбам вторя.



* * *



Ты ушел.

Остался только воздух –

тот, которым ты дышал когда-то.



Ты ушел.

Пенять на что-то поздно.

Ты – в плену земельного заката.



Ты ушел.

И мир весь, разлученный

с теплотой твоей, исчез куда-то.



Стонет он,

от тысяч солнц прожженный,

как в пустыне камуфляж солдата.



Все вокруг

в последнем содроганье.

Миг – и завершится испытанье.



* * *



Разливался покой,

даже ночь говорить уставала,

раздавались все реже

глухие ее голоса…

Хорошо, что с собой

чувств доныне я не распускала!

А иначе предстала бы

черная мне полоса.



Потому что все быстро проходит

и падает в омут

под названием «прошлое»,

нам его не наверстать;

а часы все равно хороводят –

и жизнь по-другому

измерению времени

нам не дано коротать.



Может так, только так

мы, трусливые люди, и можем

продвигаться до «завтра» сегодня,

держась за «вчера».

Если в жизни бардак,

как по полкам, по дням расположим

накопившийся хлам:

худа нет, повторим, без добра.



Так протянем сегодня, а завтра…

А что будет завтра?

Если б это когда-нибудь

кто-то из зрячих познал!

Мы сегодня из «завтра»

никак не увидим и кадра.

К счастью, нам к этой боли

Всевышний глаза завязал.



А иначе б терзанья людские,

как минимум, втрое

увеличились, только представьте:

все каждый узнал.

Люди видят, но, в общем-то,

общество наше – слепое.

Вот в такие стихи

мои мысли мой ангел сплетал…



* * *



Меня к себе ты приучил,

чтоб, если без тебя, – болела.

Тебя я приручать не смела,

ты заплутался средь светил.



Теперь живи себе в раю,

а мне угодно быть такою,

чтоб кто-то морщился с тоскою,

а кто-то тень ласкал мою.



* * *



Ты снишься мне в тяжелых снах,

ты снишься мне один…

Ах, пощади меня, Аллах!

Любимый образ, сгинь!


Ненужная



Мне жизнью то, что будет, трудно звать:

пожить хотела, надо поживать…

Какое дело всем вам до меня?

Что, проще жить, кого-нибудь виня?



Но лишь у правды чистая слеза,

и лишь до правды дела никому…

Слепцы, протрите, наконец, глаза,

скажите правду этой – и тому!



* * *



Как все теряет смысл, когда теряешь

то, чем жила! Тогда ты понимаешь,

что ты уже идешь навстречу буре,

на скорбный путь ступив со зла, по дури,

поэтому винить того не надо,

кому была, по глупости, не рада.



* * *



Годами накопленный ворох –

в огонь. И туда же скорей –

всю мелочность будней тяжелых

и тяжесть дневных мелочей.



Горит! Затаили дыханье,

чтоб вдруг не дыхнуть на пожар,

но тут же приходит сознанье,

что сущность земли – это шар.



А шар – значит, круг, значит, время

целехоньким ворох вернет

и новое старое бремя

по-новому плечи согнет.



Не надо накопленный ворох –

в огонь. Пригодится еще.

К примеру, как жизненный порох, –

в ружье его, да за плечо.



Не он ли тебе помогает

по жизни идти без перил?

Другой, коль решился, пусть лает,

а ты застрели, коль решил.



* * *



Одной дорогой… нет, одной рекой

все плыть бы нам, не выпуская вёсел,

чтоб каждый год сплошною был весной!

Ты осень любишь? Ну, тогда без вёсен.



Так хочется мне говорить с тобой –

жизнь напролет, под солнцем ли, под градом –

о пустяках, о малости любой…

Да хоть бы и молчал, лишь был бы рядом!



Мне кажется, смогла бы я и так…

Ведь ты, как я, бываешь сумасброден,

открытый и загадочный чудак,

меня втянувший в свой безумный орден.



Пишу тебе я вроде бы впервой.

Ирония? Ну да, и это – тоже…

Давай с тобой поднимем по одной

за то, что на других мы не похожи!



* * *



Я не спала две ночи и два дня –

все думала, считала и молилась,

любила, ненавидела и злилась,

а в перепонках билось: «Западня!»



Два дня глотала черный воздух тучи,

две ночи мне за нас расплатой стали –

два чувства незаметно расплетали

два человека, думая: так лучше.



* * *



Когда мы с тобою в мире,

я раньше встаю, чтоб день

длиннее мой был и шире,

и мне ничего не лень.



Мне кажется, я и горы

свернула бы в краткий миг,

но ныне, порою ссоры,

весь мир от меня отвык.



Теперь я встаю со звоном

будильника, не с тобой.

Я в мире жила картонном

с игрушечною судьбой.



Такое вот молчание



Не идет тебе мелкая ложь,

не свои имена не идут,

когда ты на себя не похож,

когда держишь молчания кнут



надо мной: изувер хоть куда!

Ты хоть раз на себя посмотрел,

презираешь округу когда,

когда душу ведешь на отстрел!



Отчего ж ты себе не найдешь

объяснения, лечишься злом?

Ты ведь так никого не возьмешь…

Как мужчина иди – напролом!



Не сиди целый день у ТВ,

разбуди в сердце девичьем шквал,

чем-то эдаким мир удиви –

и тогда говори, что устал,



и молчи от усталости хоть

целый день. Не прерву я тебя…

Только сделай удачливый ход

от души, а не сердце скрепя!



Синоптик жизни



Три года кряду

стояло лето,

теперь приспела

пора ненастья…

Синоптик жизни,

я жду ответа:

когда проглянет

светило счастья?



Его считаю

святыней храма,

душа в цветенье

души не чает…

Синоптик жизни

молчит упрямо,

синоптик жизни

не отвечает.





Желание



И все-таки мне хочется тебя

хоть изредка, хоть раз в неделю слышать.

Не жить же так, нервишки теребя

и ощущая, как секунды дышат,

в безмолвном ожидании свербя.



Желание… И больше ничего

ни говорить, ни слушать не прошу я:

почти что год тебя лишь одного

по этажам и улицам ношу я

в себе, оберегая от всего.



И мозг мой раскаляется порой

от мысли, что с тобою не увижусь.

Как ни парила б, кажется, не движусь –

парить не предначертано с тобой.

Ну можно, хоть строкой к тебе приближусь?



* * *



Так же сегодня молилась,

как и былыми ночами,

только вот что-то случилось –

кто-то прошел между нами.



Кара ли, просто ль немилость

теплилась в маске годами –

и, наконец, проявилась:

что-то прошло между нами.



Ты не такой, как в начале.

Одолевает сомненье.

Кто-то пришел, а не звали…

Кто-то принес отрезвленье.



Чувствую, что прикоснуться

мысленно даже не смею, –

к ауре мне не вернуться

той, что считала своею…



Я узнаю в тебе друга

только по внешним приметам.

Мы потеряли друг друга,

узы разорваны ветром.



Странно, что даже нет боли!

Как поразительно странно –

вдруг оказаться на воле

и осознать: долгожданной…



И не хотеть возвратиться

в клетку, где жизнь – по-другому,

и об реальность разбиться,

взять и довериться грому.



Что же, ну что же случилось?

Думала долго ночами…

Вдруг в темноте проявилось:

чувство прошло между нами.



Траур



Когда ты в жизни близкого теряешь,

то сразу цену жизни ощущаешь…

Чтоб сердца боль свою сейчас убить,

я и сама умру. Тебя забыть

мне не дано. Ведь сотни раз пыталась,

но память неизменно возвращалась.



Покинул землю – я черна душою,

да, оттого, что нет тебя со мною,

и оттого, что перестал навеки

быть кем-то здесь, сомкнув устало веки…



Ты солнце моих дней с собой унес,

но слов твоих последних я не знаю.

А может, ты хотел задать вопрос?

Не знаю – лишь терзаюсь и гадаю.



Мне ведомо лишь то, что омертвела

моя душа – а у тебя лишь тело.



R . I . P .



У гортани – ты. Не иссякает

слов поток, болезненный и слезный.

В небесах – мое к тебе посланье.

Если свое имя ты услышишь

в эту ночь с душевным содроганьем, –

знай, то я молитвой грею зиму:

чтоб твое растаяло страданье,

возношу я шепот… долгим эхом

он тебя, мне верится, достанет * .





К чему?



Голодные глаза обжоры-смерти,

бессмысленные споры, жажда мести…



К чему все это, если не вернуть

на этот свет всех тех, кем пройден путь?!



* * *



Я встречаю рассвет. За окном

новый день не спеша голубится,

распускается сердце цветком

в жажде жизни, мечтая напиться.



Сны о прошлом терзают, не сплю.

На покой даже жалкой надежды –

той, что гибнет в последнем бою, –

не осталось… Но где же ты?! Где ж ты?



Да, я знаю, в том царстве, где ты,

окон нет, а все стены – из пыли…

А под царством слоны и киты?!

Лгать бесплодно себе. Ты – в могиле.



* * *



Ночь снова делит жизнь мою

на две несхожие картинки:

в одной с тобой я, как в раю,

лишь тьма – в кошмарной половинке.



Ни правды там, что так нужна,

ни роз, ни радости, ни ласки –

лишь мрака толстая стена

и двери в ледяные сказки.



Они растают. А потом?

Потом поток, потоп и ужас.

Я захлебнусь реальным сном –

из плена вырвусь, поднатужась!



Невыносимо



Застыла ночь в моих глазах,

прошелся холод незаметно.

Душе моей, увы, запретно

то, что ищу в твоих словах.



Ночь неподвижная стоит,

но мысли вдаль летят куда-то;

в тумане вечного заката

луна печальная молчит.



Рассвета ждет она со мной,

чтоб в белом небе затеряться:

невыносимо оставаться

ей, как и мне, самой собой.



* * *



Я видела средь ужасов войны,

как два врага бросаются в объятья,

сердца друг другу отдают взаймы,

как будто бы они родные братья,



осознавая мелочность всех ссор

и чувствуя душою мира цену…

А ты мне объявил войну. Позор!

За то, что взял и выдумал измену.



Пожизненный страх



Я боюсь, очень многих вещей

в жизни мне избежать не дано.

«Только мамы касаться не смей!» –

я судьбе говорю все равно.



Валидол, валерьянку, триган

ненавижу у мамы в руках.

Сотворить бы спасенье от ран,

извести свой пожизненный страх.



Я не знаю спасительных слов

и контроля поступкам, когда

так убийственно явен прогноз

и от слез тяжелеют глаза.



Слепы часто мы все, видит Бог,

оттого-то и сходим с ума.

И от мысли – земля из-под ног

уплывает… Будь проклята, тьма!



* * *



Не спится:

не дают воспоминанья.

Не спиться:

ни бокала больше, полно!

Не спится:

слышать стоны мамы спящей –

что спицей

по живой багровой ране…



Ночное ненастье



Плохое настроение и – дождь…

Как страшно, если ничего не ждешь.

Как больно, если ждать уже не можешь

и жизнь свою оцениваешь в грош.



Смешно, как чувства крутят нами смело.

Темно. Не различить в ночи удела.

Но все же что-то было? Или будет?

А «кто» или «за что» – пусть Бог рассудит.



* * *



Зачем нас так разлучать?

Есть ли на это ответ?

Что будет «через»,

известно лишь Богу.

Ты будешь ночи не спать,

я же – молиться чуть свет,

а боль, надеюсь,

пройдет понемногу.

AyvenGo
13.05.2008, 16:53
* * *



Не спи, умоляю. Проснись!

Меня мои чувства задушат.

Слезою моей обожгись,

попробуй немного послушать.



Не спи, умоляю, когда

меня заморочили черти –

а в мире одна лишь вода,

вода как предвестие смерти.



Проснись и послушай, ведь я

хочу с тобой вместе молиться –

с ушедшим в иные края…

Смогу ли с тобою проститься?!



* * *



Тебе кричу, но ты меня не слышишь.

«Спаси! – кричу. – Мне страшно в этой мгле!»

Предатель, ты давно уже не дышишь,

давно уже покоишься в земле.



А я тут, день за днем перебирая,

как четки, приговариваю вслух,

что жизнь молчит, что та глухонемая…

Весь мир – ко мне спиною, точно глух!



* * *



Как ни странно, а жизнь продолжается,

как ни странно, а солнце встает,

новой жизни звезда загорается

и луна, не меняясь, плывет.



Для чего, если жить уж не хочется,

а вчерашнее солнце что лед?

Млечный путь извивается, корчится,

а луна равнодушием жжет…



* * *



Настанет срок – и замолчишь.

И это будет наяву…

Но ведь не только! Ведь не лишь

затем, чтоб напитать траву!



Меж тем уже умчалась треть.

Кричать бессмысленно… Но ты

должна хоть что-то да успеть

за полчаса до темноты!



* * *



Тебе страшно остаться забытым,

а вот мне это чувство чуждо…

Вижу, вижу тебя разбитым,

только мне это разве нужно?



Даже это – к чему мне? Раньше,

дура, ревность я называла

самой главной в жизни удачей…

Было ж это – страшней провала!



* * *

Понимаю… Уйду… Оставлю…

Я – не та, да и ты – не тот.

Я, как тучка, вдали растаю:

станет ясен твой небосвод.



Я исчезну, не окликая,

боль твою осушив до дна:

я красива, но не такая,

хороша я, но не она.



И любовь заслужить смогла б я,

но боюсь тебе надоесть.

Непонятна мне доля бабья –

лесть вымаливать, чтобы съесть.



* * *



К сожалению, стал

ты мне слишком родным,

Стали будто одним…

Невозможно!

Расставаться теперь –

слезы режут, что дым,

но все так,

как и быть оно должно…



Заноза



Пыталась поскорей заснуть,

чтоб небо звездное приснилось,

но мыслью снова зацепилась

за образ твой. До сна ли тут,

скажите, спящие, на милость?!



Ложусь то прямо, то на бок,

никак не разберусь с подушкой.

Смотрю спокойно в потолок,

а в сердце имя колотушкой

все бьется… Это ли – итог?



Твои слова – что та смола,

удушлив твой виновный голос –

откуда в нем такая мгла?

Глаза… Я снова укололась,

но стать занозой не смогла.



* * *



Думаешь, легко тебя не ждать?

Нет, не трудно, невозможно это…

Наше «завтра» мне не предсказать –

в голую мечту оно одето.



Но «сегодня» льется, словно мед,

медленно и сладко растекаясь…

Но «сегодня» завтра же умрет,

может быть… ни в ком не откликаясь.



* * *



Изнеможенный день, печаль тая,

устал, бедняга, как и я, похоже.

Что для него, спросить посмела я,

всего бесценней в жизни и дороже?



Мне день ответил. Он сказал: «Рассвет.

Я без него себя не различаю».

Так для меня дороже нет тех бед,

которые я с плеч твоих снимаю.


Нет меда слаще нашей жажды

Я не скажу тебе: «Прощай».
Не говори так, я обижусь,

с тобой я вновь и вновь увижусь –

ты нас в стихах не разлучай.



И не зови тоску к себе:

живу, лишь только и желая,

чтоб вечно цвел апрель в тебе,

меня до срока опьяняя.



И про усталую любовь

пусть пишут и поют другие,

а наши взгляды, души, кровь

в узлы завязаны тугие.



А счастья миг и горький мед

того хмельного поцелуя

уже никто не отберет –

всегда с собою их ношу я.



Я не скажу тебе: «Прощай».

Сейчас… и завтра… и однажды…

И не выдумывай, а знай:

нет меда слаще нашей жажды.

AyvenGo
13.05.2008, 16:55
ТЕМЫ И ВАРИАЦИИ



– Тамара, вот ты часто говоришь: роли. А какие из ролей ты сама предпочитаешь?

– Мне нравится изображать человека на грани, в момент экзистенциальный. Тогда в нем обнаруживаются черты, которые в обыденной жизни оказываются скрытыми под маской, так сказать, светскости. А насчет ролей… первая и самая любимая – это, конечно, Тамара, героиня знаменитой поэмы М. Ю. Лермонтова. Затем – Кармен, героиня повести П. Мериме и оперы Ж. Бизе (хотя, конечно, ее свобода весьма и весьма далека от моей, воображаемой). Близки мне и Галатея, и Элиза Дулитл, и Шехерезада, и Офелия, – в общем, все женщины «с лица не общим выраженьем». Впрочем, читатели, добравшиеся до этого раздела, сами все увидят.

У зеркала



Незнакомка, колдунья, сестра,

отчего ты печальна?

Пляшет пламя слепого костра

за твоими плечами.

Ты, что я поняла лишь вчера,

знала в самом начале!



Почему ж ты молчала все дни?

Объясни, незнакомка!

Руку мне сквозь стекло протяни

и утешь, как ребенка.

Скажем, вот что сейчас оброни:

там и рвется, где тонко.



Наш источник едва не зачах.

Позади – половина.

Застывает нагар на свечах.

В этом полночь повинна.

Все в твоих отразилось очах –

лишь меня в них не видно.



Как могла я не сгинуть почти?

Да и ты *– как могла ты?

Перепутаны наши пути,

перепутаны даты.

Чиркни спичкой – на миг освети

тьму и холод расплаты.



Лишь бы миг пониманья, а там –

под откос, хоть сегодня!

Есть мгновения – в пику векам.

Наша воля – невольна.

Снова пальцы прижаты к вискам…

Отчего тебе больно?



Маскарад



Терзаемся на воле,

от масок приустав.

Все роли, роли, роли…

Куда ж девалась явь?



Мы – маски в маскараде,

без признаков и свойств,

но ходим при параде –

герои без геройств.



И платим за поруку

в кружении игры.

Но – вырываем руку

поруки… до поры.



* * *



Уже было. Казалось, что знаю

я в лицо королеву Любовь,

что ходить разучилась, летаю,

что во мне эликсир, а не кровь.



Что разгаданы шифры и коды

до конца покоренной души,

что со мной будет воздух свободы

даже в самой бездушной глуши.



А еще мне казалось – такому

повториться уже не дано!

Но любовь превратилась в истому,

мне знакомую очень давно.



Нам с тобой не делить ее, знаю!

Надо просто без выспренних слов

потерпеть, пока я разгадаю,

что и это была не любовь.



* * *



Чтоб все стихи тебе не посвящать,

я не пишу о том, что душу гложет.

Другому чувства смею обещать,

надеясь, что он мне взамен поможет



забыть слепую веру и мираж,

сердцебиенье, розовые грезы,

все то, чего ты ввек мне не отдашь:

мои больные мысли, сны и слезы.



Не знаю, что еще тебе сказать…

Твои слова и взгляд неповторимы,

они в душе, я тоже их отдать

обратно не смогу – невозвратимы!



* * *



Тобою вызванные слезы

глотну, как слезы очищенья.

Моей души метаморфозы –

тень твоего лишь настроенья.



Моей души слепые ранки

тобою, лекарь мой, облиты.

Ни манны с неба я, ни манки

уже не жду: желанья сыты.



А то жила, причин не знала

твоих – то криков, то молчаний.

А то жила и умирала,

а то… была уже на грани.



К забвению



Так и живешь ты в памяти моей,

то смехом заливаясь, то печалясь,

причин хворобы не тая своей,

моих недугов тоже не чураясь.



Так и живешь, наверное, с другой,

и я с другим бесцветность коротаю…

Тебя не вижу больше, мой родной,

ни снов твоих, ни кто с тобой, не знаю.



Сбылось-таки предсказанное мной

раздельное и злое новоселье?

Как ты необходим мне, мой земной,

сказать я не смогла… Гряди ж, забвенье!



Ничейная ночь



А ночь была как будто ни при чем –

стояла, опершись себе плечом

к угрюмому фонарному столбу,

и знать не знала про мою судьбу –



обычную, – таких не перечесть.

Но я и не стремилась пересесть

в другой вагон. Не то что – не дают,

мне мил мой бледно-розовый уют,



где не заснет со мною до утра

сиреневая грусть – моя сестра;

где простою часов до трех одна

у серого холодного окна.



Но сердце будет греться словам «он», –

так над свечой порхает махаон, –

и разум будет словно отключен,

а ночь… она, конечно, ни при чем.



Холод в июле



Ты знаешь, мне холодно. Я замерзаю.

Видишь, как сильно дрожу?

Пускай этот миг подведет меня к краю,

им все равно дорожу.



Да, как оказалось, ничто мне не чуждо

из человечьих причуд.

Откуда пришло это зябкое чувство?

Словно бы – самосуд!



Я зябну в июле, совсем не от стужи,

чувство – уже через край.

Когда тебя нет, мне становится хуже.

Лучше не исчезай.





* * *



Три ноль шесть. Спать не в мочь.

К миллиону плюсую барашка.

Кофе вылить бы в ночь –

недопита которая чашка.



От бессонниц моих –

ни лекарств, ни спасения в лире.

Я не сплю за двоих:

справедливости нет в этом мире!



В час пополуночи



До утра я с набитой тобой головой

просижу,

ненормальный, любимый, чужой, дорогой,

докажу

я тебе, что любовь невозможно убить

и создать,

что, как я, ни одна не умеет любить,

только Мать.



* * *



Просто простыни белые-белые,

просто я не могу без тебя,

просто речи совсем переспелые

бередят меня, сердце губя.



Не услышит никто их – несчастные!

Никому их не знать наяву.

Этой ночью я снова в прекрасные

свои белые сны уплыву.



Чудное мгновенье



Когда слетают с губ слова,

которые хранить хотела;

когда кружится голова,

хотя совсем и не болела,



когда мутнеет взор – и ночь

пророчит сердцу только счастье;

когда ты жаждешь всем помочь

хоть в чем-нибудь, хотя б отчасти, –



так крикнуть хочется: «Постой!

Побудь, мгновение, со мной!»



Пропавшие строки



Смятый лист бумаги

где-то в белом море

простыней помятых

утопает в горе.



Мною он потерян,

брошен в омут дали –

до утра лежит он,

как на дне, в печали.



Ну а утром светлым

только вспоминаю

пламенные строки.

Где они – не знаю:



в подкроватном мраке?

В снах моих остались?

Или строки сердца

лишь чертям достались?



Нет, они взлетели

высоко над миром:

меж землей и небом

подпевают лирам.



И – пуста бумага,

только я в обиде ль?

Для других творений

мне нужна обитель.



Покой



«Покоя хотела?

Бери покой!» –

судьба повелела,

но я рукой

покой оттолкнула,

беспечно взглянула

на образ свой…



Я так постарела

за этот день,

в глазах потемнело,

сама как тень.

Душа что помята…

сама виновата –

лечу мигрень.



Случилось такое –

покой взяла,

оставил в покое –

с ума свела

меня эта плата,

и сердце, что сжато,

и слов зола.



* * *



Прекрасными, но грустными ночами

я ничего поделать не могу:

твой образ возникает пред очами,

который я всечасно берегу.



А ты молчишь все время, ну и ладно,

в подобный миг сойдет и немота.

Мне и без слов тепло, светло, отрадно…

Передо мною – только чистота.



Но только захочу тебя коснуться,

твой образ растворяется в ночи.

Какая мука – в пустоте очнуться…

Приди опять – и снова помолчи.



* * *



Ищу лекарства от себя…

Где мне найти такое зелье?

Пришло – и все мое веселье

исчезло разом, как всегда.



Дрожь не унять манящих мук,

за что мне это – я не знаю:

тебя и голову теряю

я, разрывая цепи рук.



* * *



Ему я не кричала

и помнить не просила.

А что? Начну сначала –

во мне ж такая сила!



Я, если честно, даже

в ответ ему молчала:

мой разум был на страже,

а сердце отдыхало.



Но вдруг о чем-то глубже

душа моя вздохнула,

и, думая: «Так лучше», –

мой мир перевернула.



И я себя спасала,

во всю тревогу била,

но раньше срока с бала

еще не уходила.



* * *



На рассвете бессонном и грустном

безнадежным становится путь,

а реальность бесформенным грузом

вырастает и давит на грудь.



Это – все! И не будет иного:

Млечный путь потерялся к утру.

Остается последнее слово –

то, которым я слезы отру.



Это – все! И не будет иного:

суеты поднимается флаг

над молчанием мира немого…

Был любимым, теперь ты – мой враг.



Единственная



Слыхала про счастливую любовь.

И – от которой стынет в жилах кровь…

О безответной все, пожалуй, знают,

из-за которой на себя пеняют.



Мне ведомо: такая в жизни есть

любовь, что порождает ложь и лесть,

любовь, что зла, бессмысленна, жестока, –

их много, разных, я не знаю, сколько!



Безумная любовь, любовь до гроба,

корыстная (синонимом ей – злоба),

растерзанная из-за мелочей…

И лишь к своей я не найду ключей!



* * *



Сам себя, если хочешь, простишь.

Путь ошибок не будет вторичен –

ты меня уже даже не злишь,

ты мне, кажется, стал безразличен.



Если чаша волнений полна,

то не капай и лишнего слова:

я и так уже напряжена,

мне не нужно накала иного.



* * *



Расставанье… какое красивое слово,

если, нас не касаясь, о ком-то звучит.

Расставание – меч, я не знаю другого,

от него не спасут ни кольчуга, ни щит.



Расставанье… с любимыми – лучше не надо,

надо лучше, но будет ли мне без него?

Ни улыбка моя не спасла, ни отвага –

все теперь взаперти у него одного.



* * *



Я не хочу ворованного счастья,

по мне несчастье лучше, но свое.

И в краже сердца принимать участья

не стану я – плевать мне на вранье!



Душа так жаждет этого, я знаю,

и разум с телом ей подчинены,

но я сдаваться все же не желаю,

горя в чаду не нужной мне войны.



Пусть мысли о тебе мозг разъедают,

ты о победе думать не спеши!

Но с двух сторон меня одолевают:

я – жертва битвы двух сторон души.



Один кричит: «Ты брак чужой не тронешь!

Другой не надо этих перемен!

На гóре храм любви едва построишь,

он тут же рухнет – хил его цемент».



Другой твердит: «Не стоит жить в неволе,

возьми ключи, другую жизнь открой.

избавься от преследующей боли:

он рядом, если хочешь, не чужой».



О, что же делать? Ведь давно известно:

соблазн велик, а грех велик вдвойне.

Где истина? Мне в этом мире пресно,

напьюсь! Я верю: «истина – в вине»!



А в чьей вине, никак не разберусь…

А быть честнее, то узнать боюсь.



* * *



Я ведь совсем перестала писать!

Встретился ты –

сразу перо заскакало опять,

шуршат листы.



И голова моя мыслей полна,

сердце же – чувств…

Может быть, скажет кто-то: больна?

А ну и пусть!



ВАРИАНТ № 9

Поэма-дуэт *



Часть первая. Тамара и Демон



1



Который год в себе пытаюсь

я разобраться хоть немного:

как белка в колесе мотаюсь *–

такая выпала дорога.



Шестое чувство – это кара,

когда для мира пять – избыток.

Я не царица, но Тамара,

мне узколобость – хуже пыток.



К чему мне этакая милость –

поклонников убогих малость?

Взяла да в Демона влюбилась…

Но в том себе не сознавалась.



2



Чего лишь в милые головки

не забредет! такие мысли…

Увы, слова мои неловки –

перебродили все да скисли.



Но все же ты, дитя, послушай:

ты и цены себе не знаешь –

счастливейший на свете случай,

богатств нетронутая залежь!



Все, что он сделал, этот Демон,

у ног твоих предстало б горсткой –

да и прославлен только тем он,

что поклонялся деве горской!



3



Чей это голос? Как все странно!

Откуда он? Кругом все пусто,

но, вкрадчив, как волна тумана,

он душу мне оплел искусно.



И вдруг я словно укололась:

ведь я таким и представляла

его проникновенный голос –

внушенья ласковое жало.



Он мне твердит, что дело к маю,

а сад мой так и не возделан…

Я ничего не понимаю!

Кто говорит со мною? Демон?



4



Тамара ты, но я не Демон:

я Богом проклинаем не был,

не славил адскую я темень,

не ссорился с могучим небом.



Откуда что, и сам не знаю:

я лишь подслушиваю звуки,

но приведут ли они к раю?

сулят ли в преисподней муки?



Я, плюнув на дихотомию,

всегда держался посредине:

внимал и Господу, и змию,

свет солнца различая в льдине.



5



Но как всю жизнь скитаться между –

то буйствовать, то быть прилежным,

то верить, то терять надежду…

Как можно быть святым – и грешным?!



Ты хочешь плыть в дырявой лодке,

тонуть и разражаться смехом,

блудить, перебирая четки,

небес и дна достичь с успехом?



Но – преждевременно об этом…

Скажи, как ты сюда пробрался?

Блуждающий меж тьмой и светом,

как невидимкой ты остался?



6



Да уж не как во время оно!

В твоей руке – Samsung , не так ли?

Мы – абоненты MegaFon ’а,

ведь ты живешь отнюдь не в сакле.



Так кто ж из нас, скажи, блуждает?

Сама ты заплутала где-то:

душа смеется и рыдает,

во тьму вперяясь в жажде света!



А вспомни-ка стихотворенье

«Молитва грешницы»: не ты ли

вымаливала в нем прощенье

за то, чего уста просили?!



7



Пожалуй, так… Закроем тему:

дебаты не найдут дороги

ни к преисподней, ни к Эдему.

Не стану с Демоном – о Боге.



Порою, да, я, взор вперяя

во тьму, картиной странной грежу,

но не приемлю я злонравья –

и не ищи во мне невежу!



Всегда порядочность бронею

служила мне – так вечно будет;

а коль люблю быть не одною

и той же, кто меня осудит?



8



Помилуй, что за осужденье!

Ты чистоты полна такою,

что смытой быть суда идее

как бы разлившейся рекою!



А роли – это только роли,

ведь ты писала: ты – актриса

и героинь все чуешь боли,

хотя сама – что та Кларисса.



Но что-то Демон мне не в жилу.

Давай попробуем другое:

справляюсь с ролью через силу,

себе и зрителям на горе!



Хор со стороны



Мертворожденными словами,

что кое-как зарифмовали,

вы объясняете едва ли,

чтó происходит между вами.



А впрочем, дело нам какое?

Мы вас читать вовек не будем.

Почто пристали к честным людям?

Оставьте лучше нас в покое!



9



Ты слышал? В линии помехи…

Никак подслушивает кто-то:

наш диалог чужой потехе

предоставлять мне неохота!



Все, отключаем аппараты –

я роль играть уже не смею:

вдруг да решат дегенераты,

что я и впрямь тобой болею!



Шпион нас выследит заклятый –

как скрыться нам с таким накалом?

Ох, как бы вариант девятый

не стал нам и девятым валом…



10



Я тоже больше не играю!

А коль играю – ставлю душу.

Ты видишь, как я близок к краю?

Вот-вот все правила нарушу.



Наружу некто дикий рвется,

и это самому мне внове,

однако помни, что притворства

нет ни в едином моем слове.



Не вздумай корчить здесь слепую –

взаправду я, сдирая шкуру,

с тобой пущусь хоть на любую

аварию и авантюру!



11



Что ж, если так… Тогда послушай:

мне все Кармен сыграть хотелось.

Представится ль подобный случай?

Давай-давай, включай всю смелость!



Хозе со мной сыграй, попробуй.

Трудны, согласна, роли эти,

но я стремлюсь предстать особой,

какую не заманишь в сети!



Ты что примолк? Куда-то сгинул?

Пришли еще хотя бы слово –

твои слова мне дарят стимул

для воплощения иного!



12



Ты просишь? Значит, я согласен!

И страшно, но рискну, пожалуй, –

пускай исход отнюдь не ясен,

опасен спор с оторвой шалой.



Но не склонюсь к безмолвной брани,

не уподоблюсь скрытным гнидам *–

ведь не подписывался я ни

твоею смертью, ни шахидом.



Мы будем действовать открыто,

без экивоков и опаски.

Скажи, готова, Карменсита?

Итак, играем по-испански!





Часть вторая. Кармен и Хозе



1



О Кармен, расскажи всю правду –

хоть костром пусть та правда станет:

почему за твою ограду

очень многих проникнуть тянет?



Не могу укротить я ревность,

но и ревность сладка, покуда

о тебя своей мыслью греюсь

и молюсь на тебя, паскуда!



2



Расскажу! Знай, что ты не первый:

не один о мой нрав кололся

и сбегал, обзывая стервой,

проклиная сам день знакомства.



Да, сбегал от недоуменья –

приспевала пора разрыва…

Как смешно мне словцо: измена!

Я себе верна неизбывно.



3



Никакого здесь оправданья!

Кровопийца ты, род вампира,

и плевать тебе на рыданья:

тебе боль моя – слаще пира.



Ты – пиранья в обличье женском,

все обманны твои одежды:

чуть поманишь кого блаженством,

как сейчас же лишишь надежды!



4



Ладно-ладно! Когда любила

я тебя, ты меня помучил:

да, скучала, прийти молила,

но с тех пор ты мне сам наскучил!



Ты же верить не хочешь в это,

извлекая любовь из сажи…

Но такого, как ждешь, ответа

я не дам, пусть погибну даже!



5



Ты – любила? Довольно сказок!

Ты ни разу любви не знала:

сумасбродным сияньем глазок

чаровала – тебе все мало!



Ты подобна магнитной буре –

той, что сводит с ума все стрелки.

Побывала б в моей ты шкуре –

позабыла б свои проделки.



6



Ты мой путь обсуждать оставь-ка:

каждый делает так, как может.

Не потребна твоя мне правка,

ведь мой век мной и будет прожит.



Даже коль допущу оплошку,

навлеку на себя проклятье,

то вину свою, словно брошку,

нацеплю я себе на платье!



7



Нацепляй, только будь со мною –

не нужна мне стезя иная.

Любовался б твоей виною –

почему? Объясни, родная!



Я б другие твои обновы

все стерпел, пусть и были б адом…

Почему все на всё готовы,

лишь бы вновь обласкала взглядом?



8



Может быть, потому что стана

и гагатовых глаз подобных

вновь не встретите… Я желанна,

но понять меня – нет способных!



До чего ж вы, мужчины, мелки!

Почему ты меня неволишь?!

В колесо свое, вроде белки?

Эскамильо – такой же, сволочь!..



Хор со стороны



Подчиняйтесь постановленьям:

что за ор в полвторого ночи!

Не подумать ли нам о скотче –

том, которым вам рты заклеим!



Превратили вы жизнь в отраву,

мы теперь и заснем едва ли…

Как вы двое уже достали!

Ничего, мы найдем управу!



9



Говори, я прошу, потише –

вдруг да в суд подадут, собаки.

Мне б забиться в нору, как мыши, –

мы ж едва не дошли до драки.



Дезертир я – тебя лишь ради!

Что нашла ты в тореадоре?

Я с душою своей в разладе,

с целым миром, поверь, в раздоре…



10



Ну а мне наплевать! «Достали!»

Коль достану, уже не вякнут –

мне ль бояться плешивой швали?!

«Здесь Кармен воспарила! Ахтунг!»



Я свободна как ветер – ясно?

Не ведет принужденье к раю!

Будет смерть, как и жизнь, прекрасна,

потому что преград не знаю!



11



Полно, хватит! Вновь стань Тамарой

или кем там тебе угодно –

лишь не этой Господней карой:

чересчур уж она свободна.



Кстати, вспомни: Хозе словарный

исчерпал свой запас – и к стали

обратился, как враг коварный!

На такое пущусь едва ли…



12



Я же справлюсь с любой нагрузкой,

но ни чьею не стану цацкой,

потому что в крови ингушской

есть немало и от гитанской.



Коль смущен ты подобным тоном,

о Кармен я пока забуду…

Ладно, будешь Пигмалионом,

ну а я Галатеей буду.



Часть третья. Пигмалион и Галатея



1



Я в мраморной сокрыта глыбе:

ни форм, ни имени не зная,

на вечной вздернутая дыбе,

в небытии заточена я.



За что так мучает Создатель –

ведь он зовется милосердным?

Когда же явится ваятель –

извлечь меня трудом усердным?



2



Мне слышен зов. О чем, откуда?

От напряженья стонет воздух…

Мой сон, неслыханное чудо,

прообраз, значившийся в звездах!



Я вижу деву, что томится

средь камня, – как постыл ей холод!

Небытие ей – что темница!

Сюда, резец! На помощь, молот!



3



Освобождаясь понемножку

от нескончаемой печали,

я вижу мраморную крошку…

Вот я – на воле! Только – я ли?



Святой резец меня коснулся,

и чуждый груз уже не давит,

но, как и прежде, нет ни пульса,

ни чувств – и немота снедает.



4



Я – воплотил – ее! Свершилось!

Из тьмы, неведомо откуда,

как Богом явленная милость,

на свет явилось это чудо…



Ни сна, ни роздыху не зная,

годами вкалывал, потея,

чтоб ты, душе моей родная,

в наш мир пришла, о Галатея!



5



Итак, я имя обретаю!

Под вдохновенными руками

живою плотью обрастаю,

хоть и века томилась в камне.



Твое ли мною восхищенье

или моя тебе отдача

живое вызвали движенье?

О чудо! я – жива и зряча!



Хор со стороны



Ох, слава Богу, смолкли крики,

теперь – со статуею шашни…

Но нам плевать с высокой башни

на все лирические бзики!



Да ладно, только б не орали,

игрались тихо бы, без звона,

а остальное все законно

и с точки зрения морали…



6



Утихомирились, не так ли?

Миролюбивой вышла сцена…

Быть может, нас в ином спектакле

сыграть попросит Мельпомена?



7



Давай покинем время оно,

хоть и близки к нему душою.

Попробуем «Пигмалиона»

иного – по Бернарду Шоу.



Порой свершаю я оплошку,

цепляю брошку на фигуру…

Давай учиться понемножку –

хочу освоить всю культуру.



Культуру слога, рифмы, стиля,

уменья к месту выбрать слово.

«Нет достиженья без усилья», –

и я внимать тебе готова.



8



Ты что же, Дулитл? Поверь мне:

тебя порадовать мне нечем –

сегодня ведь на каждой ферме

к культуре доступ обеспечен.



А я не Хиггинс, не профессор –

куда мне выучить Элизу!

Мой тоже слог едва прорезан:

коль увлеку, то только книзу.



9



Не скромничай, а помоги мне,

не огорчай меня отказом:

хочу аккордом стать я в гимне,

давно слагаемом Кавказом.



А как возможно без сноровки

не дать пути фальшивым нотам?

Как без серьезной тренировки

к высоким приступать полетам?



10



Да мы ж с тобой не год едва ли

шагаем вместе в эту гору;

ролей достаточно сыграли –

и Голливуду будет впору.



Давай, конечно же, общаться,

но без игры, не понарошку.

Я не лишу тебя участья –

и ты путем нацепишь брошку.



11



Ты думаешь, с шероховатой

вот так я распрощаюсь речью?

Но как же быть с Шехерезадой?

А где же я Джульетту встречу?



Боюсь, твоя мне будет парта

без игр скучна и безотрадна.

Изольда, Гретхен, Клеопатра…

Давай играть порою, ладно?



12



Какой же ты еще ребенок!

Страсть к играм – ах, неукротима!

С тобой и я, седой подонок,

готов сыграть… хоть Буратино!



Но, чтобы не было угара,

обдумать надо все и взвесить…

Ну а пока – отбой, Тамара!

До варианта номер десять.



* * *



Ни с кем не схожее созданье!

Твои неистовые строки

мне разбудили подсознанье,

сметая рамки все и сроки.



Где время то, когда не знала

я глаз твоих шального цвета?

Когда с утра не ожидала

в сети мобильной жар привета?



Постойте, дни, вернитесь, стрелки,

часов на тысячу обратно!

Не смею есть с чужой тарелки

ни мёд, ни яд – ведь это гадко!



Забудь о гибели на взлете,

об этой жертве и разлуке,

зато у совести в почете

теперь глаза мои и руки!



Отповедь



Я – вы не поняли – актриса.

Живу в иных мирах.

В любой момент умею скрыться

за гранью, в зеркалах.



Я душу вкладываю в роли,

в страданья героинь:

воспринимаю все их боли,

едва лишь ляжет грим.



А в жизни… в жизни все иначе,

в ней – все наоборот.

Кто жаждет от меня отдачи,

пусть сердце разобьет.



«Нет достиженья без мученья», –

недаром говорят.

А кто, пустые увлеченья

выстраивая в ряд,



мне вздумает назначить встречу,

пусть помнит вот о чем:

ему – пощечиной отвечу.

А надо – и мечом.

AyvenGo
13.05.2008, 16:56
ЖЕНЩИНА-ОТЧАЯНЬЕ

– Насколько твои стихотворения связаны с твоей биографией?

– Почти никак не связаны. Просто все это когда-то где-то с кем-то случалось. Это истории, которые я или наблюдала сама или о которых мне рассказывали другие. Все, что заставляет меня волноваться, отражается в моих стихах. Но надо понимать и помнить, что в большинстве случаев это не что иное, как роли. Никто ведь не требует от художника, чтобы он всю жизнь работал исключительно в жанре автопортрета, никто не настаивает, чтобы актриса исполняла только саму себя! Мне кажется, что наиболее четко мне удалось сказать об этом в стихотворении «Отповедь».

Безмолвная песнь



«Ты женщина-отчаянье, –

сказала мне луна. –

Поешь свое молчание,

а сводишь всех с ума».



«Но ты тут не замешана», –

взлетел к луне мой крик.

Блеснув слезой рассержено

скривив свой бледный лик,



она сказала бешено,

пред тем как уплыла:

«Я тоже, тоже женщиной

в другом миру была».



Еще сказала мне ж она,

что видит все Аллах,

что быть, как в жизни, сдержанна

должна я быть в стихах.



Я женщина-отчаянье,

свирепая чума.

Пою свое молчание,

хоть голоса ни ма…



И вслух, и знобким шепотом

тебе я, мой герой,

пою: «Молчаньем-золотом

не купишь нас с тобой!»



Неужто?



Неужто мы с тобой дошли до точки?

И как любимых люди забывают?!

Как с дерева отжившие листочки,

твои слова из сердца выпадают.



И в воздухе, не падая на землю,

перед глазами пляшут… Ты ведь знаешь:

тебе и только в этой жизни внемлю,

и только ты меня не понимаешь.



* * *



Каждый день, каждый сон – ты,

за улыбкою стон – ты,

грешной мысли укол – ты,

сто теорий и школ – ты!



На глазах моих слезы – ты,

на губах моих розы – ты,

на цветах моих росы – ты,

в голове моей грезы – ты!



Под пером между строк – ты,

прикоснешься, как ток, – ты,

за окном белый снег – ты,

память глаз, память век – ты.



На земле все пути – ты,

семь небес надо мной – ты,

что ни лги, ни плети – ты,

жаль лишь то, что не мой – ты.



* * *



Казалось бы, тебя уже нашла,

с ума свела, сама сошла, как надо.

Любовь к тебе, конечно, не прошла,

кругами ходит. Мертвенного взгляда

ее испепеляющих очей

боюсь, как кто-то – дула пистолета…

Но если б знал ты боль моих ночей,

наверно, ты б простил меня за это.



Тупик



Все пройдет, как водится, когда-то.

Жизнь сама – короткий эпизод.

Но за что тебе такая плата –

вниз ресницы, взгляды лишь из-под?



Стыдно – и смешно – и невозможно,

страшно – и серьезно – и грешно:

глаз своих с недавних пор тревожно

ты, как зверь, с меня не сводишь, но…



Не могу их светом больше греться.

Мне при свете сделалось темно:

своего не понимаю сердца –

кажется, оно раздвоено.



Знаю, мы друг друга потеряем,

если я поведаю о том,

что с тобою вместе не бываем

с той поры, как он со мной знаком.



Шепотом твоим я заглушаю

взгляд его отсутствующих глаз,

рук твоих кольцо я размыкаю

без причин уже в который раз.



Я боялась, что ты мог заметить…

И заметил, ты же не дурак.

Отпустил меня, готовый встретить

в небесах какой-то новый знак.



Ты сказал: «Прощай!» Мне показалось,

что земля уходит из-под ног,

что одна за кругом я осталась.

Разрыдалась, ты уйти не смог.



Солгала? Не думаю, но, снова

в жизнь вернувшись с помощью твоей,

я зову его – того, другого –

чьи слова мир делают живей.



Ты теперь звонишь в два раза чаще,

я все чаще думаю о нем.

Знаю, знаю, что нельзя так дальше,

что опасны фокусы с огнем.



И самой, поверь, ужасно странно,

что тобой возможно пренебречь –

тем, о ком молила неустанно,

с кем ждала как чуда жарких встреч.



Но когда жизнь кажется убогой –

и уходит почва из-под ног –

и на все вокруг смотрю с тревогой,

я опять к тебе ищу дорог.



* * *



Мои дни уж давно сочтены,

дни твои сочтены еще раньше.

Друг для друга мы не рождены,

так ко мне благосклоннее стань же.



Не дано – опостылеть тебе,

к счастью, это меня миновало.

Я за то благодарна судьбе,

что расстаться дано у начала.



* * *



Ты сколько раз в объятьях забывался?

И скольких после этого забыл?

Пьянел – и до упаду упивался –

и не хотел хоть как умерить пыл.



Не упрекаю… Просто интересно.

Я знаю, интерес мой не простой:

мне тоже в этом бренном мире пресно –

и тоже часто хочется в запой!



Прихоть



Я не твоя. А ты моя… слабость,

об этом только мы с тобой знаем.

Обидела тебя, моя благость,

мне горечь сладким не запить чаем.



За прихоть эту бью себя в душу,

и вместо сна – молитву читаю.

Зачем я, дура, днем тебя рушу,

а ночью нервы о-бе-ре-га-ю?!



Наверно, это от любви странной,

но разве мне ее не хватало?!

Хочу я хоть с тобою быть пьяной,

коль истовой для всех давно стала.



* * *



Смотря на мужчин, двадцать первым шагающих веком,

глаза закрывая, Всевышнего благодарю,

что не разминулась я с этим земным человеком,

что всю себя до основанья ему отдаю.



Что я не глаза различаю, а гул его крови,

не голос с походкою, а настроенье и пульс.

Одни недостатки в нем, но, хоть ловите на слове, –

как, вдумайтесь… воздух, его потерять я боюсь.



* * *



Я тебе говорю обо всем,

обнажая все то, что сокрыто, –

и о том, что яснее чем днем,

и о том, что в потемках зарыто.



Говорю, проникая во взгляд,

отпуская всю душу наружу,

как с любимым своим говорят,

откровенно, едва ль не как мужу.



Не стыжусь, препираясь с судьбой

и ловя твое сердце ладонью.

Почему же, когда я с тобой,

всякий раз превращаюсь в тихоню?



И молчу, будто слов еще нет –

ни во мне и ни в целой Вселенной…

Лишь когда твой стирается след,

я бываю с тобой откровенной.



Пора потерь


Такое чувство, что грядет
пора потерь –

и за тобой она вот-вот

захлопнет дверь...


Боялась я твоей любви:

она пришла,

мне душу, вымарав в крови,

по швам рвала.



Ты знал, как сердце приручить,

с ума свести…

Но – уходил, чтоб только быть

всегда в пути.



А я стояла на краю,

шептала: «Верь…»

Все ветры в сторону мою

летят теперь.



Я, зубы стиснув, понесла

свою любовь;

в невиданного ремесла

попала ров.



Откуда ж чувство, что грядет

пора потерь –

и за тобой она вот-вот

захлопнет дверь?



* * *



Пройдет само собой,

не оставляя пятен.

Боль снимет как рукой,

и станет мир приятен.



Ты встанешь у окна

и улыбнешься счастью –

и обсмеешь сполна,

что называли властью.



Рукой слегка взмахнешь,

встряхнешь игриво гривой

и вслух произнесешь:

я все-таки счастливый.



* * *



Страшно даже думать о разлуке

и о том, что станут недоступны

мне твои лекарственные руки

и слова, звенящие, что бубны.



Ты не навсегда и не надолго –

отдаю тебя лишь двум неделям.

Горькой это время станет долькой,

не запить его веселья зельем.



Нет, конечно, я была бы рада

и смеяться, и шутить со всеми,

но когда тебя нет где-то рядом,

остальные – это просто тени.



Наберусь терпения и нервы

успокою, предвкушая встречу.

Календарь передо мной. День первый

без тебя – большим нулем отмечу.

_________________



Ложь, все ложь! Мне от другого страшно:

за разлукой этой скоротечной

высится другая тучной башней –

та, какую называют вечной.



* * *



Где ты учился говорить,

как Бог, обычными словами,

так, что граница между нами

тончает, превращаясь в нить?



И я уже хочу испить

твоей любви хмельное зелье –

и этой ниточкой пришить

к твоей душе свое веселье!



* * *



Хоть и краток был путь, но чист.

И опасен, но так лучист.

И огниста была любовь.

И игристо шипела кровь.

Но утихла потом она.

И хотелось потом вина.

И металась по телу боль.

Снегом сыпалась сверху соль.



* * *



О, что ж ты натворила? В никуда

ушел… один… разбитый и небритый.

Ни писем, ни записок, ни следа…

Глаза твои отчаяньем залиты.



И совесть опоздала, как назло,

и страх бежал куда-то без оглядки,

когда ты птицей встала на крыло –

и увлекли летучие загадки.



Нужна ль чужих секретов мишура?

Причудливость шагов, порой случайных?

Оставить ли не пришла пора

попытки разобраться в этих тайнах,



надеясь, что спасет тебя «прости»?

Не думай впредь, что это так уж просто –

дарованное Богом пронести

от дня рожденья до, представь, погоста.



* * *



От любви до ненависти шаг,

но не сделать мне его никак.

Я хочу тебя возненавидеть,

видя, я хочу тебя не видеть.

Я хочу тебя не замечать,

от любви к тебе не умирать,

ветреностей от тебя не слышать

и с утра звонков не ожидать…

Помоги мне! как теперь мне выжить,

чтоб слезами мир не орошать?



* * *



Коли я твоей женою стану,

о тебе мечтать я перестану.

Коли я твоей женою буду,

как сейчас, любить тебя не буду…



Коли я твоей женою стану,

от тебя когда-нибудь устану.

Если я твоей женою буду,

о любви с годами позабуду…



Коли буду я плохой женою,

что ж тогда ты вытворишь со мною?!



* * *



Я Бога по твоей вине боюсь,

боюсь за то, что я себя не знаю.

Ему теперь на милость отдаюсь,

твоей любви как милости желаю.



Я знаю, будет больно. И за ложь

красивую ответить мне придется.

Отвечу, но сегодня не тревожь –

пускай не сразу свет померкнет солнца.



* * *



«Искусственные чувства», – так сказала,

с чего, не знаю, это я взяла.

Душа, душа до срока, убивала:

к тому твоя история вела –



про ту, другую, что не забываешь,

про ту, что мне покоя не дает,

про ту, которой редко представляешь

меня, которой так не повезет,



как ей, когда-то бывшей, незабвенной,

далекой, но всегда такой живой –

живущей и в словах твоих, и венах

текущей, словно жизнь, сама собой.



А я в твоей душе – в чаду вокзала,

средь левых пассажиров… Столько лет

искусственными чувства называла,

которых, оказалось, вовсе нет.





Забубенная



…а я не упрекаю

того, кто много пьет:

я просто понимаю,

что он вот так живет.



Ведь я не ангел тоже:

гуляю и курю –

и на чужое ложе

нет-нет да посмотрю.



Отлично вижу ветки,

которые рощу;

дурным раствором клетки

чужие полощу.



А ты меня ругаешь,

что часто я грущу,

не знаю ни фига, вишь,

почти что не пишу.



Но я ж еще мечтаю,

но я ж еще живу,

и пусть я не читаю, –

хожу на рандеву!



Да, чаще жизнь листаю,

чем книгу, потому

себя я понимаю –

и, кажется, приму.



Ответ



Я не знаю, возможно ль

словами с тобой объясняться,

потому покоряюсь

впервые порыву мечты.

Мне почти удается

тебя, мой чужой, не стесняться,

я уже научилась

в глаза улыбаться, а ты?..



« Я тебя потерял», – говоришь,

так найди меня снова,
я тебе помогу, я приду,

если будешь искать.

А простившись со мной,

ни молитв не услышишь, ни зова:

даже ты меня дважды

не сможешь за жизнь потерять.



* * *



Перед Тобой не каюсь, знаешь, Бог,

я не просила этого устами,

не выбирала я кривых дорог –

они меня заманивали сами.



С Тобой ли объясняться? Ты насквозь

любого душу видишь, все Ты знаешь:

и почему те двое уже врозь,

и для чего других двоих сливаешь.



Смотри, дурного нет в душе моей,

как нет того, кем я жила когда-то.

Я быть хочу единственной Твоей:

день нашей встречи – памятная дата…



* * *



Я порой пытаюсь затемнить,

затуманить наши дни с тобою,

занавеситься иной судьбою –

и, как все другие, просто жить.



Но воображение творит –

пляшет и рисует, опьяняя;

в дни с тобою снова возвращая,

разум с курса правильного сбит.



Не пошла дорогою прямой,

но блуждала год по бездорожью,

позабыв про честь и славу Божью, –

и судьба проходит стороной.



Прохожий



На улице дождливо – и между ними тоже.

Дождь тяжкими слезами мнет воздух за окном.

Ты мокрый и счастливый, везет тебе, прохожий!

Они ж с окном друг в друга опять уперлись лбом.



Глаза закрылись сами, но дергаются веки.

Зачем она держала слова свои в узде?

Озвучила бы сердце: «…Хочу… с тобой… навеки…» –

и не было бы мокро повсюду и везде.



Дождем всё плачут окна над тем, что в небе веет:

их это не унизит, но сделает светлей.

Так и она, открывши глаза свои, трезвеет –

и делается чище от глаз своих дождей.



Пейзаж вдруг за окошком чертовски изменился!

Пропал, пропал прохожий, а был ей как родной.

Прошел мороз по коже: он ей сегодня снился,

но он, на сон похожий, проходит стороной.



* * *



Ты меня лишил и сна, и снов,

праздничного завтра ожиданья.

Токи не услышанных звонков

колют нервы, душу и сознанье.

Не имеем права поступать

так с тобой; сегодня – некрасиво.

Завтра маму надо поздравлять,

а не выяснять, почто дождливо

между нами сделалось опять!..Слава Богу, обошлись без срыва.

AyvenGo
13.05.2008, 16:59
Убитая словом



Как в луже, убитая словом, лежу

в растаявшей сказке,

и с ужасом я на героя гляжу,

когда он без маски,

когда он бездумно бросает слова:

бросает, как в пропасть,

признанье мое, а за ним и меня.

Рука его – лопасть.

Целебное прошлое сладко цежу,

но мыслью-молитвой

я сердца разбитого раны лижу,

что взрезано бритвой.



* * *



Запотевшие окна.

За ними – туман.

Где ты будешь однажды – не вижу…



Разыскала б тебя

я, срывая стоп-кран,

тыщу раз, только станем ли ближе?!



Никогда, ни за что –

есть семья и Коран,

мы же в Нальчике, а не в Париже.



А любовь, это что?

Произвольный капкан.

Ненавижу ее, не-на-ви-жу!



Этюд к автопортрету



Всех я красивее, хоть некрасивая.

Я не счастливая – только кажусь.

Очень послушная, только строптивая, –

и ненавижу себя, и горжусь.



Страшно ленивая, вечно спешащая,

сильная, плачу порой без причин.

Слишком открытая, ненастоящая,

сердцем созревшая, но без морщин.



Духом богатая, очень ранимая,

дура, хоть умною всюду слыву,

не застрахована, все же хранима я,

будто бы в сказке живу наяву.



Маску ношу, но под нею без грима я,

вся на ладони, а тайной зовусь,

нет, не загадочна, непостижима я –

или такой себе только кажусь.



Совестью чистой себя очернила я.

Словно бы радуясь – только ведь злюсь, –

так и летаю, снежинка бескрылая,

то горько плачу, то громко смеюсь.



Кто бы сказал наконец-то, какая я,

где бы услышать на это ответ!

Жить не начавшая, очень усталая,

все уже знаю, но знаний-то нет.



Всеми любимая и одинокая,–

мысль эта льстит, возвышает и бьет.

Я легкомысленная и глубокая,

все я имею, и все мне идет.

* * *



Разобраться в себе – неподъемное дело!

Я сегодня хотела – не смогла ни шиша…

Растворяться в реке неуемного тела

надоело до смерти! Устала душа.

День ко дню подшивать, сторонясь отрезвленья, –

значит, трезвой, расчетливой стервою быть,

час за часом – в студеных тисках онеменья…

Надоело. Устала. Уж лучше завыть!



Ну а жить как соседи, хоть те, хоть другие,

в быт нырять, бить посуду – плачевный удел.

Заскулят мои бедные нервы нагие…

Пусть скулят, но – от дел! от подвластных мне дел.



Разобраться ж в себе – неподъемное дело.

Я сегодня пыталась, но, увы, не смогла.

Заглянуть себе в сердце сполна захотела,

но – ни зги… там одна непроглядная мгла!

Измены



Жило что-то, чего больше нет.

Знаешь, даже не нужно ответа:

жизнь давно для меня не секрет!

Ожидаемо было все это…



Он, она ли – всегда за спиной

чья-то тайна, что тень. Все мы знаем:

как вином, упиваясь виной,

лишь изменам и не изменяем.



У других будет так после нас –

это былью легло на сознанье…

Жаль лишь, умерло то ожиданье,

то шальное свечение глаз!



* * *



Может быть, я своими молитвами только

тебе делаю больно, неуютно и колко…

Если так, то не стану я больше тревожить

твоих снов – и с надеждой расстанусь, быть может.



По щучьему веленью



Не убивай меня собой,

я жить тобой лишь и умею!

Зачем, скажи, нам этот сбой?

Не разбивай, чего не склею.



Не унижай меня, родной,

своими мутными словами,

своею ревностью больной, –

ведь я не поймана сетями.



Ведь я сама к тебе плыла,

не по чьему-то разрешенью,

ведь я сама с ума сошла –

почти по щучьему веленью.


Время



Время – нужная штука для всех…

Время класть нашу жизнь на весы:

вот твоя, весит – ровно успех!

А моя – это просто часы,



что идут, поспевают опять –

всё к тебе, наяву и во сне.

Я подумала: может, сломать

их – и жить без часов, как вовне?



И сломала, а время идет

все равно, днем и ночью плетясь…

Вечно кто-то кого-нибудь ждет,

а разлукой лишь крепится связь.



* * *



Эту вещь нигде не продают –

и не покупают – и не шьют.

С этой вещью об руку идет

каждый, кто хоть чуточку живет.



У нее размеров вовсе нет,

только сроки – палачи, врачи.

Каждый встречный в эту вещь одет,

но никто не думает: «на чьи?»



Мы о ней не думаем порой,

подогнать пытаясь под себя.

Рвем и мечем, только ведь покрой

свой всему проделала судьба.



Ну а людям вечно все не так,

время человеку друг и враг.

Время – поразительная вещь:

по уши впивается, как клещ.



Но зачем-то делим мы его

на часы, недели и года –

и, не изменяя ничего:

«Время – деньги, – мыслим. – Иль вода».



Днем считаем, сколько там до сна,

ночью, чтоб заснуть скорей, – овец…

Время ж – совершенно как весна,

все – из бесконечности колец!



* * *



О Боже, вечер, остановись –

или его останови!

Сердце, от всхлипов не разорвись.

Время, что лечишь, не ври.



Нервы, не тратьтесь, все без следа

сгинуло – где вы, встречи?
Неумолимо время, когда

пулей несется вечер!



* * *



…а где-то наш оборван путь

и перечеркнуты все встречи!

Там разбегутся, словно ртуть,

твои серебряные речи.



Мои ж закроются глаза,

смотреть на солнце не желая, –

там грянет в памяти гроза,

до срока нервы оголяя.



Там упадет моя ладонь,

прольется жизнь, как кровь, сквозь пальцы,

ускачет там наш вещий конь,

и станем – нищие скитальцы.



Там друг без друга заживем,

там каждый вдох пойдет внатяжку…

Тогда «вчера» мы призовем,

увы! в пустую сев упряжку.



* * *



Ты знаешь, нет того суровей –

искать тепла в холодном слове,

себе еды в чужом улове

и места в жизни «на пока».



Живя без крови и без кровли,

сердечной не боюсь торговли,

свободна я – и наготове

к любой любови на века.



На все смотреть, как будто ново,

а после – ожидать другого,

прислушиваясь, нет ли зова…

Куда заводишь ты, строка?!



* * *



Мне жизнь уже не кажется веселою,

в ней замерла вчерашняя гроза,

и стала голова моя тяжелою,

и в двадцать пять уже болят глаза.



Болят от нервов, слез, скопленья жалости

ко всем, кому еще досталось жить –

и с ног валиться, но не от усталости,

и саваны живым в разлуке шить.

* * *



Я за столом проснулась на стихах –

на грешных строчках ночи, что порочат,

на грешных строчках, приносящих страх,

на строчках, что несчастие пророчат.



Я комкаю бумагу – я боюсь

коснуться взглядом мыслей сокровенных.

В какое пекло ныне я суюсь?

Ад кроется в чаду бумажек тленных!



Крылья



Да. Ты мне нравишься любой,

и это – страшно…

Как то, что быть хочу с тобой,
каким – не важно!



С тобой – любою из дорог,

сметая взгляды.

Конечно, с нами был бы Бог –

иначе вряд ли



меня б собою ты прикрыл

от глаз затмений

и этих нам хватало б крыл

стихотворений…



Старинное заклинание



Я хочу, чтобы ты не нуждался во мне,

я хочу, чтобы ты не являлся во сне,

я хочу никогда о тебе не писать,

я хочу, чтобы ты перестал меня ждать.



Я хочу, чтоб была я тебе нелюба,

я хочу, чтоб нас вновь разрубила судьба,

я хочу не услышать звонка, если – ты,

растолочь все надежды твои и мечты.



Я б хотела тебя никогда не встречать,

я б хотела при встрече тебя не узнать,

я б хотела, чтоб ты не умел так любить,

я б хотела себя горько так не травить.



Я б тогда преспокойно ночами спала,

я б тогда нелюбимой, но чистой была,

я про слезы дождя написала б стихи,

а не те, что глаза мои полнят, тихи.



Только кто б их прочел? Нету глаз у дождей…

Половинка моя, я хочу быть твоей!



Прощание с черновиками



Ни прихоть, ни каприз, ни шалость

не приближают душу к Раю.

С черновиками я прощаюсь –

я душу набело слагаю.



Последним мигом может каждый

из мигов жизни оказаться,

а посему приникну с жаждой

я к ним, чтоб с ними не расстаться.



Черновики мои пылают –

пусть все у них ладони греют.

Живу я набело: пусть лают

все псы! ведь тронуть – не посмеют.



Как мне хотелось бы такою

быть изначально и всечасно!

Я дорожу любой строкою,

что не начертана напрасно.



Ужель согнет меня усталость,

ужель отравят лживой сплетней?!

...Мне полюбить тебя досталось

любовью первой, как последней.



* * *



Я не смогу тебе сказать,

как именно тебя люблю.

Любовь словами не объять –

тем более, к тебе мою.



Поэтому не обижай,

когда порою я молчу.

В молчанье вслушавшись, узнай

чем за любовь свою плачу.



Во-первых, сердцем, что горит,

бессонной ночью, во-вторых,

душой, которая болит,

мечтой, что часто бьет под дых.



Собой, короче говоря,

плачу – всем сердцем, целиком.

Мельчить с тобой не в силах я,

каким бы ни прошла путем.



* * *



Я и Богом могу, если хочешь, поклясться,

что хочу быть твоей – и твоей называться;

что пыталась спастись и любить не хотела,

но спасти не смогла от греха даже тело.


Молитва грешницы



Есть минуты, в которых сливаются счастье и боль.

И вина, и прошение в темени стрелочкой бьются:

я, прости и спаси, умоляю! но не обездоль… –

а слова вокруг шеи все туже веревочкой вьются.



Да, слова вьются туже, сплетаясь, – прошу и прости,

свет приходит и тащится тьма, как его отраженье.

Я б, конечно, узнала, что именно сжала в горсти,

но прошу не того ли, за что умоляю прощенье?

Дорогою нег



Я шла к тебе, любуясь небом,

в глаза крошился белый снег,

и, зацелованная снегом,

я увлеклась дорогой нег.



Забыв, что жгут зимой морозы,

что ждешь меня, я унеслась

в свое нигде. Шипы и слезы –

и те уже мне были всласть!



То белым пламенем казался

мне мир, то сказкой изо льда –

и на дороге нег остался

мой след… растаяв без следа!


Диалог



– Уже другую ты боготворишь?

Другое имя бьется в недрах крови?

Другое имя дышит в каждом слове?

Уже из-за другой ночей не спишь?



– Боготворю ли? Нет! Богиня – ты,

и имя лишь твое в крови ношу я.

Чужую руку лишь затем держу я,

чтоб не упасть: сожгла ты все мосты.



– Да не богиня я, а ты – творец.

Речей таких возвышенных не стою.

Я лишь в твоих устах была святою,

но отупел волшебных слов резец.



Вот видишь, нет земней меня! А ты:

богиня страсти, чистоты, всё вместе…

Купал меня, обманывая, в лести,

теперь воспоминанья – что кнуты!



* * *



Вернись! как прежде, все прощу,

и просто будь со мною,

хотя б за то, что я хочу

еще побыть собою.



А так…так жить я не могу,

такую жизнь не жалко

не то что другу – и врагу…

По ней тоскует свалка!



Чужою быть сама себе –

не это ли кощунство?

Вернись, ведь одному тебе

мои известны чувства.



Вернись! как прежде, все прощу,

а коль не стало мочи,

тебя в ответ я оглушу

молчаньем черной ночи.



* * *



И мне невесело до плача,

но что поделаешь теперь,

когда уже идет отдача?

Лечу сама себя, как зверь.



Мне тоже холодно у печи,

и потому мне днем темно,

что есть на свете твои плечи,

но между мной и ними – «но».



Мне в этой жизни неуютно:

ты у нее, не у меня…

Так, значит, только мнилось, будто

она пришла потом, не я?



Когда ж почувствовала иглы,

то стало стыдно докрасна:

быть может, это просто игры –

уколы делает весна!



* * *



Мне снились мы с тобой при всех:

как будто нет к себе презренья,

и я с тобой – совсем не грех,

а ты со мною – не измена.



Мне твой вчерашний снится смех,

как будто мы с тобой в разлуке,

и я молю тебя при всех, –

возьми пороки на поруки.



Мне снится, снилось и вчера,

и завтра, знаю, будет сниться,

что составляю веера

из перьев падшей синей птицы.



* * *



Не других я мучаю всегда,

но того, в чьих чувствах век купаюсь –

и кого зову, когда беда,

с кем уже давно тайком венчаюсь.



С кем учусь и жить, и выживать,

кто пустым и скучным не бывает,

словом мое небо надрывает,

взглядом его может зашивать.



Как могу тебя такого мучить?

Раз ценю и знаю лучше всех –

ты мне и звереющие тучи

под ноги постелешь, будто мех!



Письмо



Как солнца луч во тьме кромешной

обозначает завязь дня,

твой взгляд немеркнущей надеждой

умеет оживлять меня.



Лежит письмо передо мною,

в нем столько воли, столько слез:

«…но никогда своей судьбою

не потревожу вас всерьез».



Увы, герой дороги трудной,

слабее я движенья дней.

Запуталась в надежде блудной,

прямых не ведая путей.



Закрыто… Господи! Где выход?

Где свет, где воздух, страсти дрожь?

Не увлеченье ты, не прихоть,

но солнце – даже в лютый дождь!



Закрытое сердце



Птиц перелетных в небе уже не видать,

мне их следа не увидеть, мне их не догнать.



Как без тебя я сумею согреться теперь?

В сердце закрытое без толку взламывать дверь.



Там ведь давно за засовом другая сидит:

забронзовела, но сердце еще бередит.



Там, за морями, она беззаботно живет,

птиц перелетных не кличет, тебя… не зовет.



* * *



Все эту встречу предвещало

и этот разговор.

Я не хотела, выметала

и спор, и ссоры сор.



Но что есть глаз людских страшнее

и злее языка?

Издалека им все виднее,

но это – от лука…


Новая заря


Бывали дни, когда сама

я двери настежь открывала:

так в дни большого карнавала

стоят открытыми дома.



Но, открывая свои двери,

я одиночества ждала

я одиночеством жила,

как будто в выстраданной вере.



Не много пало с неба зим,

но вот обрыв; раскаты гула…

Я одиночество столкнула

вниз – и не бросилась за ним.



А одиночество летело,

и глас его не умолкал,

но выступы гранитных скал

его полосовали тело.



Жалеть его я не могла,

а может, просто не хотела…

Меж тем рассеивалась мгла –

и новая заря алела.



Подражание Хафизу



Ты смотришь не в глаза, а дальше глаз,

прощупываешь сердце без труда.

Сегодня ты – души моей алмаз,

а завтра не наступит никогда.

* * *



Невыносимо уходить из сказки

в безликий день, в обыденные сети

ловиться, и глотать пустые фразки,

и думать: для чего нам были эти

даны почти что райские минуты,

любовью налитые ожиданья,

на полпути распутанные путы –

и то, чему пока еще названья

никто не приписал? Поэты даже!

Никто не испытал, могу поклясться.

Ни страстью не хочу назвать, ни блажью, -

такому лучше вслух не называться…

Ведь точно скажут: этакое было,

бывает с каждым и, конечно, будет…

Мое же сердце (то, что остудила)

все клетки тела, обжигая, будит!

-------------------------------------------

Неси душе израненной повязки!

Пока еще не до конца сгорела,

сними с меня одежды, путы, маски,

дай боль забыть: еще больнее сделав.



* * *



Мой друг меня забросил, не звонит,

а я уже захлебываюсь нежностью.

Нугою обернулся весь гранит

души моей, подернутой кромешностью.



Но где попало чувство разливать

не смею я – храню его, хрустальное,

хотя уже устала уставать

и представлять молчание прощальное.



Его молчанье старостью разит

меня – и болью гордость сокрушает.

Молчание его в ушах гремит –

и день, и ночь, и вечность… сокращает.



* * *



Ты, может быть, разлуке нашей рад?

А я в тот день так много не успела:

спросить о счастье я тебя хотела,

но о другом гремел твой дерзкий взгляд:

в нем сыпался неукротимый град

гнетущего, как тучи, настроенья…

но ждать не разучился обновленья

моих желаний облетевший сад!



* * *



Отраженье. О, Боже,

мои ль это руки?

На кого я похожа,

когда мы в разлуке?

На несущую горе?

На не сущую вовсе?

Отражение в море -

ответы в вопросе.

Я спросила: жалеешь?

(А сказала: жалею!).

Изрекла: не болеешь?

(Эхом было: болею!).

Отраженья коснулась

рукой – то желаньем

я к тебе потянулась

с протянутой дланью.



* * *



Думаешь, легко тебя не ждать?

И не трудно, невозможно это…

Наше «завтра» мне не предсказать,

в голую мечту оно одето.



Пусть «сегодня» льется словно мед,

медленно и сладко растекаясь,

завтра же «сегодня» и умрет,

может… и ни в ком не откликаясь.



* * *



Все не так! Пусть Бог меня простит,

я своей судьбою недовольна.

Что с того, что целый день блестит

на лице улыбка? Сердцу больно

до того, что ночи напролет

плач меня трясет небеспричинный…

Жизнь мою теченье ли несет?

Нет! Ее накрыл ковер лавинный.



* * *



Наученная разномастной жизнью,

учить не собираюсь никого:

как ядом, если надо, словом брызну,

да надо ли?! И в том ли торжество?!

AyvenGo
13.05.2008, 17:05
БЛЕСТКИ, ШПИЛЬКИ, ВСЯКИЙ ХЛАМ

– Тамара, а как у тебя зарождаются стихи? Как возникают замыслы?

– Я стараюсь заранее их не планировать. По-моему, очень скучно сначала составлять план, а затем слепо ему следовать, раздражаясь, когда этого не получается. Андрей Вознесенский как-то сказал: «Стихи не пишутся – случаются, / как чувства или же закат. / Душа – слепая соучастница. / Не написал – случилось так». Совершенно согласна с этими строками – и никогда не усаживаю себя за стол насильно, ничего не вымучиваю: стихи являются сами, спонтанно. Поэтому-то у меня немало стихов «на случай», разного рода эпиграмм, посвящений, стихотворных шуток и прибауток…

* * *



Если б жизнь раздавала нам роли, как знать,

что бы выбрала я, но замечу:

только дура откажется дуру играть!

Не сыграю – себя изувечу.



* * *



Себя не пожелаю и врагу…

Всем кажется, что залита я светом,

все бредят положительным ответом

из уст моих. Но что я дать могу?..



Амуры



Куда укрыться мне от ваших стрел,

стреляющие в сердце и бока?

Других не замечаете ли тел –

или во мне увидели быка?..



Не выражают так уже любовь:

боль причинить – не значит знак вниманья…

А то, что я приподнимаю бровь

в беседах с вами, – просто воспитанье.



* * *



Какой мужчина согласится жить

со мной, такой причудливой особой?!

Какой меня захочет полюбить,

как дети выражаются, – до гроба?..



* * *



Разбиваются вдребезги капли

затяжного ночного дождя.

Ты меня еще любишь, но так ли,

как люблю тебя все еще я?



Не разбилось ли чувство святое?

Не распито ли с кем-то другим?

Не растратилось ли, как пустое?

Не прошло ль, как цветения дым?



* * *



Я – член-корреспондент,

я к творчеству причастна.

Мне даже Президент

в письме желает счастья.



Куда ни посмотрю,

все тянут руки с сыром…

Мне жир не по нутру –

довольствуюсь кефиром!



* * *



Мне некуда теперь спешить,

я никуда не тороплюсь:

от утра – все нутро першит,

а вечером – своим травлюсь!



И Бога не хочу гневить,

но без тебя не проживу.

Гнезда с другим не буду вить,

но – доживу до дежа вю!



* * *



Чужие руки в помыслах благих:

зовут меня и жаждут удивить.

А я глаза закрыла на других:

мне душу унизительно делить.



Мне не нужна красивость без тепла,

но только тот витает взглядом в звездах,

кому б я все на свете отдала…

Он нужен мне, как нужен свет и воздух.


Смешное положение



Становилась на мостик – и на шпагат

даже как-то пыталась сесть,

через головы пробовала шагать,

в холодильник включенный влезть…



Надо мною хихикали. У виска,

помню, пальцем крутили раз…

Да, смешила, не думала о тисках

уготованных едких фраз.



А теперь, как прилежная, за столом

день и ночь… Что за кабала!

Нет, в таком положении я смешном

отродясь еще не была.





* * *



Мы имели одно на двоих

наше общее чувство –

и зажить пожелали

в одном общем доме с тобой.

Время шло: тебе не до меня,

мне с тобой тоже пусто,

наша пышная свадьба

увенчивается виной.



И теперь у нас общая соль

и рисунки на шторе.

И веселость узоров на ткани

беспечно молчит…

У нас общее утро и боль.

И следы в коридоре.

Равнодушье одно…

Все подмял под себя этот быт!



* * *



Ты отвернулся от меня,

и я, что делаю, не зная,

во все инстанции звоня,

вдруг поняла, что всем чужая.



Никто не отозвался и

не сделал вид, что понимает.

Они кому-то все свои,

меня никто из них не знает.



А может быть, не узнает –

ведь стала я заметно старше.

Моей тебя недостает

душе, от призраков уставшей!



* * *

Вроде много друзей вокруг,

все улыбчивы и любезны,

но в последнее время вдруг

кожей чувствую холод бездны:

холод не подающих рук

и сверлящих затылок взоров,

шепот лучших моих подруг

и прицелы дурных дозоров.



* * *



Любовь моя вовсе уже не тайна,

любовь моя – залежь.

Когда я боялась своих желаний,

они сбывались.



А ныне - одно равнодушие чую

и в сердца память

не лезу. Другую любовь рисую.

Противно, да ведь?!



Осьминог



О Всемогущий,

о мой Бог!

Не по твоей ли это воле

со всех мне видится дорог

лишь он, ступающий по боли

моей, как пеший осьминог?



Предупреждение



Ты часто брешешь мне, как сволочи,

с задачею не прогадать.

Хватает в отношеньях щелочи,

меня не надо разъедать.



Я уже дважды восстановлена,

разрухи всякие прошла,

ломалась, но пока не сломлена,

сгорала, только не дотла…



Нечто о вечном



Говорят, что будущего нет

у меня с тобой. Ну и не надо!

Не прошу я рядом быть сто лет –

главное, что ты сегодня рядом.



Говорят, что чувствам тоже срок

отведен, как судьбам и продуктам…

Встретимся в аду, не дай-то Бог,

вот и будет пламя вечных мук там!



* * *



Ты жаждешь от меня ответа,

как все, что было, уберечь,

зачем я налагаю вето

сейчас на собственную речь…



Отвечу, если одолею

колючий твой словесный скруб.

Отвечу. Если уцелею,

своих не пожалею губ.



Бескрылый серафим



Все было просто как в кино,

все по ролям.

Несли нам лучшее вино,

как королям.



Но, к сожалению, любой

недолог фильм:

ушел, бескрылый, на покой

наш серафим.



* * *



Подумаешь, наказание –

дома весь день сидеть.

За глупое опоздание

заперта, словно в клеть.



Что ж из того? Отныне я

стану больше писать…

Но только вот от уныния

сердце горит опять!



* * *



Дождь капал с крыш.

Сидела мышь

в углу. Была ей рада…



Для счастья – лишь

была бы тишь

во мне, на мне – помада…



А ты – пылишь!

Ты мыши: «кыш!»

Не голос – канонада.



Сбежала мышь.

Дурак ты, слышь,

ты сам похож на гада!



Ты сам как прыщ,

и мир твой нищ,

и мне таких не надо…



Пусть лучше мышь –

да дождик с крыш,

как тихая отрада…



Алло!



Твое «алло» меня пьянит,

штормит, дурманит, обжигает!

«Алло» о многом говорит,

«алло» о главном извещает –



что где-то ты сейчас не спишь,

сидишь, стоишь, а может, бродишь…

Не важно. Важно – не молчишь

и время на «алло» находишь.



* * *



Живу, как умею. И трушу, и смею. Одно:

коллегу с соседкой не трогаю, не обсуждаю.

Я утро и вечер молитвами сопровождаю –

и даже умею смотреть на тебя, как в окно.



И даже уже не дрожу, прикасаясь к тебе,

и даже себе удивляться, кажись, отвыкаю.

Я в сердце с тобою колени свои преклоняю –

и лучшего мига не знаю в летучей судьбе.



* * *



Все висит на ниточке,

ниточка слаба.

Тусклые улыбочки,

лживые слова.



Утопаем в патоке,

смех – печальней слез.

Неужели так-таки

грянем под откос?



* * *



Подсказали б: кто третий, кто лишний…
Делать выводы ты не спеши:

кто-то нужен нам просто для жизни,

кто-то просто – для жизни души!


Арест



Скучно в чьем-то утопать надзоре:

все мои оборваны пути…

Может, захлебнулась бы я в море,

если б дали до него дойти.



* * *



На все готова, от и до.

Не надо фальши.

Что будет – каратэ, дзюдо?

Скажи, что дальше!



Расселись зрители уже,

до зрелищ падки.

Пускай в слезах, но я в душе

готова к схватке!



Скажи, что дальше, не кляни!

Я свыклась с плачем…

Одна лишь просьба – не тяни

с финальным матчем.



* * *



Зачем ты бьешь в колокола,

кого зовешь?

Моя ладонь в твою легла,

в ладонях дрожь.



В ладонях ток, в ладонях боль.

Ладонь – в ладонь.

В ладонях срок, в ладонях соль,

угар погонь.



Зачем ты бьешь в колокола?

Я так близка.

Да нет, тут ни при чем тела,

ты – у виска.



Ты – под ладонью на груди,

в кисти костях.

Ты на ресницах. Разбуди –

ты на глазах.



А вот колоколам к чему

слепая дрожь?

Коснись меня, я все пойму,

их – не тревожь!



* * *



Ходит, словно пери:

томность взгляда, жеста…

Пребывает в вере:

из другого теста!



* * *



Увы, поэтов краток путь…

Но, как тебя узнала ближе,

хочу хоть день прожить в Париже –

и день на вечность растянуть!



Гномик



Ты зовешь себя гномик, шутя,

ну а мне это кажется странным:

то ли мнишь ты себя великаном,

то ли просто в душе ты дитя!



Но гиганты не любят мельчить,

да и детям подчас не до шуток.

Впрочем, в жизни хватает и суток,

чтобы в карликов нас превратить.



Миг меняет порою судьбу,

за который велели держаться…

Кто не может, тем надо вращаться,

ублажая чужую резьбу!



* * *



С чего бы мне тревожиться опять?

Все правильно: в своем уме и в доме я…

Но есть причина – мне мешает спать

пардон, дружок, твоя физиоГНОМия!



* * *



Я влюблялась, чтоб стихи писать,

а теперь – иначе полюбила.

Силы не хватило с места встать,

потянулась – разлила чернила.



И не записала ничего,

все, что сочинила, вмиг забыла,

но на белом черное пятно

утром о тебе проговорило.



* * *



Нам с тобой не впервой расставаться –

будем вечно друг другом дышать.

Мы с тобой не умеем прощаться,

значит, надо учиться прощать…



Напоследок



Какие интонации в ночи,

как много стрел в немом ее колчане!

Какие интонации! Молчи:

ты их расслышишь в пристальном молчанье…



Второй аккорд



Со всеми, в ком душа поет,

язык останется мой общим;

мы на разрозненность возропщем,

совместным будет наш полет.

AyvenGo
13.05.2008, 17:06
«Кавказская пленница»



Н е прошло и года после выхода в свет первой «настоящей», а не черновой книги Тамары Чаниевой – поэтического сборника «Оплачено сердцем», чему, естественно, предшествовали множественные духовные затраты и долгое время ученичества. Тем более отрадно, что появление ее на поэтическом небосклоне не осталось незамеченным: в 2005 году Чаниева была награждена памятной медалью «Элита женского делового сообщества» Академии общественного признания «Ренессанс», а в марте 2006 года получила из Москвы радостное известие: она стала действительным членом Международной академии творчества. Это говорит о том, с каким вниманием стали наконец относиться и в центре и на местах к развитию культуры в молодежной среде. Кроме того, Тамаре присвоено звание «Заслуженный работник культуры Республики Ингушетия»…

У ф! С официальной частью, пожалуй, все. Отгремели фанфары, отполыхали фейерверки, ветер уносит лепестки брошенных под ноги цветов. Теперь можно поговорить по-человечески. По-человечески я впервые увидел Тамару, когда она принесла в редакцию журнала «Литературная Кабардино-Балкария» свою дипломную работу – сборник стихотворений «Черновик моей души». Вот уж никак не предполагал, что несколько невинных замечаний по поводу неоправданных сбоев ритма и небрежной рифмовки могут вызвать у человека подозрительный блеск в глазах! Да-да, Тамара готова была расплакаться, но я тут же сказал, что все это дело наживное, всему можно научиться, было бы желание. Тяга есть – огонь непременно разгорится. Как выяснилось, тяга у нее была и остается, но я даже не предполагал, какой огромный путь сумеет она преодолеть всего за несколько лет. И если Тамара удостаивает меня звания своего «бессменного редактора», то я считаю это великой для себя честью. Такой ученицей нельзя не гордиться. От души рад, что сегодня, благодаря финансовой поддержке Президента Республики Ингушетия М. М. Зязикова, у нее выходит вторая книга, которая представляется мне вторым аккордом из той прекрасной симфонии, которую я надеюсь от нее услышать.

Н ыне Тамара умеет практически все. У нее прекрасный слог, она ясно мыслит, блистательно играет словами, способна обнаружить меж ними неожиданные связи, интонации ее естественны, как дыхание. Наконец, произошло и то, чего я долго ждал: преодолев камерность своего творчества, Чаниева смело обратилась к темам глобальным, наиболее ярким доказательством чего я считаю ее поэму «Кавказская пленница», в которой есть такие, например, стихи:



Вражда – презреннее лузги!

Я не боюсь людей, однако

скажу служакам с Потомака:

у вас повернуты мозги.



Зачем вам взращивать вражду,

зачем раскалывать народы?

Просты законы у природы –

вражда и вам сулит беду.



Что вам дороже: жизнь иль нефть?

Корысти черная зараза

пускай услышит от Кавказа

категорическое «нет».



О чень правильные, мудрые, сказал бы я, строки, особенно в свете последних событий, заставляющих попросту недоумевать: вроде бы взрослые люди, а ведут себя на уровне детсадовцев. В той же поэме Чаниева пишет:



Такой обычай был в горах:

когда кинжалов ныли жала,

меж ними женщина вставала,

бестрепетно отринув страх.



Она бросала свой платок –

хоть между кровными врагами, –

кинжалы в ножны лезли сами,

и ссор пересыхал исток!



Ужель обычай вековой

сегодня напрочь мы забыли?

О женщины Кавказа! или

вам нравится взирать на бой?



Восстаньте же, прошу я вас!

Платки свои на землю бросьте –

пускай уймутся волны злости,

не сотрясает гул Кавказ!



Чтоб крови миновал поток,

чтоб миловал кошмар пожара,

и я, Чаниева Тамара,

бросаю наземь свой платок!



К аково? По зловещей иронии судьбы, дебют поэмы состоялся 14 октября 2005 года, на другой день после кровавых событий в Нальчике. Кто знает, может быть, если бы поэма вышла раньше, если бы она попалась на глаза (увы, вряд ли!) молодым людям, которым так легко заморочить голову… Но не буду блуждать в сослагательных дебрях. Ясно одно: по мере сил, юная поэтесса борется за мир, борется от души, и будь я на месте тех, кто присуждает Нобелевскую премию мира, то, конечно, она доставалась бы тем, кто подобен Тамаре Чаниевой, а не кое-каким сомнительным государственным деятелям, чьих имен даже и упоминать сейчас не хотелось бы.

М не приходилось переводить и редактировать многих авторов, но работать с Тамарой особенно приятно: она, несмотря на все свои титулы, настолько непосредственна, что, кажется, одновременно со взрослением приобретает все больше детскости. В самом хорошем смысле этого слова. А как интересно было участвовать с ней в написании нашей «поэмы-дуэта»!



Т ем же, кто будет удивлен, что во вторую книгу поэтессы вошли и многие стихи из книги «Оплачено сердцем», я хотел бы напомнить слова выдающегося режиссера Сергея Эйзенштейна о том, что даже из трех кадров, поданных в различной последовательности, получаются шесть совершенно различных комбинаций. Все дело в композиции: она порождает новые, неожиданные смыслы. Да, многие читатели раскрывают поэтические сборники наобум, читают с середины, с конца и так далее. При этом, разумеется, образуются новые комбинации, но все же предпочтительнее следовать композиции авторской, читать книгу с начала до конца, а не, так сказать, переключать каналы.

Н апоследок не могу не упомянуть о совершенно меня потрясшем стихотворении, по прочтении которого я призадумался: «А можно ли мне по-прежнему считать Тамару своей ученицей?» Я имею в виду «В час пополуночи»:



До утра я с набитой тобой головой

просижу,

ненормальный, любимый, чужой, дорогой,

докажу

я тебе, что любовь невозможно убить

и отнять,

что, как я, ни одна не умеет любить –

только Мать.



Э то стихотворение – чисто блюзовый выдох, спиричуэл: не отмеченное какой-то особой образностью, обнаружением неожиданных связей между понятиями, оно невероятно просто и естественно, и я, уже довольно-таки опытный переводчик, берусь утверждать, что перевести его на какой-то другой язык так же трудно, как пушкинское «Я вас любил…» Все оно держится на переливах интонации, на звучании, на неожиданной и очень вовремя поставленной точке. И после него хочется долго-долго молчать – естественно, вслушиваясь в интонации этого молчания.



Георгий Яропольский









СОДЕРЖАНИЕ

Мое слово вернется домой (нечто вроде предисловия)

Запев

КАВКАЗСКАЯ ПЛЕННИЦА



«Не боюсь уже жизненных лестниц…»

Слушая тишину. Мини-поэма

«Про Эльбрус написать не берусь…»

Кавказская пленница. Поэма

Отцу

«Философы и спорят, и гадают…»

Город Солнца

«Что – слова? Шелуха, оболочки…»



СИНОПТИК ЖИЗНИ



«Ты знаешь, я знала, что этого лучше не знать…»

«Нелады…»

«В колоколе счастья…»

Память

«Ты ушел…»

«Меня к себе ты приучил…»

«Ты снишься мне в тяжелых снах…»

Ненужная

«Как все теряет смысл, когда теряешь…»

«Годами накопленный ворох…»

«Одной дорогой… нет, одной рекой…»

«Я не спала две ночи и два дня…»

«Когда мы с тобою в мире…»

Такое вот молчание

Синоптик жизни

Желание

«Так же сегодня молилась…»

Траур

R . I . P .

«Я встречаю рассвет…»

К чему?

«Ночь снова делит жизнь мою…»

Невыносимо

«Я видела средь ужасов войны…»

Пожизненный страх

«Не спится…»

Ночное ненастье

«Зачем нас так разлучать?..»

«Не спи, умоляю…»

«Тебе кричу, но ты меня не слышишь…»

«Как ни странно, а жизнь продолжается…»

«Настанет срок – и замолчишь…»

«Тебе страшно остаться забытым…»

Случай

«Понимаю… Уйду… Оставлю…»

Заноза

«Думаешь, легко тебя не ждать?..»

«Изнеможенный день, печаль тая…»

Нет меда слаще нашей жажды



ТЕМЫ И ВАРИАЦИИ



У зеркала

Маскарад

«Уже было. Казалось, что знаю…»

«Чтоб все стихи тебе не посвящать…»

«Тобою вызванные слезы…»

К забвению

Ничейная ночь

Холод в июле

«Три ноль шесть. Спать не в мочь…»

SMS в час пополуночи

«Просто простыни белые-белые…»

Чудное мгновенье

Пропавшие строки

Покой

«Прекрасными, но грустными ночами…»

«Ищу лекарство от себя…»

«Ему я не кричала…»

«На рассвете бессонном и грустном…»

Единственная

«Сам себя, если хочешь, простишь…»

«Расставанье…»

«Я не хочу ворованного счастья…»

«Я ведь совсем перестала писать!..»

Вариант № 9. Поэма-дуэт

«Ни с кем не схожее созданье!..»

Отповедь



ЖЕНЩИНА-ОТЧАЯНЬЕ

Безмолвная песнь

Неужто?

«Каждый день, каждый сон – ты…»

«Казалось бы, тебя уже нашла…»

Тупик

«Мои дни уж давно сочтены…»

«Ты сколько раз в объятьях забывался…»

Прихоть

«Смотря на мужчин…»

«Я тебе говорю обо всем…»

Пора потерь

«Пройдет само собой…»

«Страшно даже думать о разлуке…»

«Где ты учился говорить…»

«Хоть и краток был путь, но чист…»

«О, что ж ты натворила?..»

«Коли я твоей женою стану…»

«Я Бога по твоей вине боюсь…»

«Искусственные чувства…»

Забубенная

Ответ

«Перед Тобой не каюсь…»

«Я порой пытаюсь затемнить…»

Прохожий

«Ты меня лишил и сна, и снов…»

Убитая словом

«Запотевшие окна…»

Этюд к автопортрету

«Разобраться в себе – неподъемное дело!..»

Измены

«Может быть, я своими молитвами только…»

По щучьему веленью

Время

«Эту вещь нигде не продают…»

«О Боже, вечер, остановись…»

«…а где-то наш оборван путь…»

«Ты знаешь, нет того суровей…»

«Мне жизнь уже не кажется веселою…»

«Я за столом проснулась на стихах…»

Крылья

Старинное заклинание

Прощание с черновиками

«Я не смогу тебе сказать…»

«Я и Богом могу, если хочешь, поклясться…»

Молитва грешницы

Дорогою нег

Диалог

«Вернись!..»

«И мне невесело до плача…»

«Мне снились мы с тобой при всех…»

«Не других я мучаю всегда…»

Письмо

Закрытое сердце

«Все эту встречу предвещало…»

Новая заря

Подражание Хафизу

«Невыносимо уходить из сказки…»

«Мой друг меня забросил, не звонит…»

«Ты, может быть, разлуке нашей рад?..»

«Отраженье. О Боже…»

«Думаешь, легко тебя не ждать?..»

«Все не так!..»

«Наученная разномастной жизнью…»



БЛЕСТКИ, ШПИЛЬКИ, ВСЯКИЙ ХЛАМ



«Если б жизнь раздавала нам роли…»

«Себя не пожелаю и врагу…»

«Как укрыться мне от ваших стрел?..»

«Какой мужчина согласится жить…»

«Разбиваются вдребезги капли…»

«Я – член-корреспондент…»

«Мне некуда теперь спешить…»

«Чужие руки в помыслах благих…»

Смешное положение

«Мы имели одно на двоих…»

«Ты отвернулся от меня…»

«Вроде много друзей вокруг…»

«Любовь вовсе уже не тайна…»

Осьминог

Предупреждение

Нечто о вечном

«Ты жаждешь от меня ответа…»

Бескрылый серафим

«Подумаешь, наказание…»

«Дождь капал с крыш…»

Алло!

«Живу, как умею…»

«Все висит на ниточке…»

«Подсказали б: кто третий, кто лишний…»

Арест

«На все готова, от и до…»

«Зачем ты бьешь в колокола…»

«Ходит, словно пери…»

«Увы, поэтов краток путь…»

Гномик

«С чего бы мне тревожиться опять…»

«Я влюблялась, чтоб стихи писать…»

«Нам с тобой не впервой расставаться…»

Напоследок

Георгий Яропольский . Второй аккорд



Выходные данные

* R. I. P. – Requiescat In Pace, т.е. Покойся в мире (лат.).

* Не знаю, случались ли прецеденты. Идея возникла после того, как мы с Георгием Яропольским решили поддерживать друг друга в стихотворческой форме путем обмена экспромтами в четыре, восемь или двенадцать строк. В итоге и получилась эта поэма-диалог, поэма-дуэт (дуэты сейчас в большой моде, правда?), в общем, поэма, в которой мы постарались быть серьезными и ироничными, язвительными и откровенными – иначе говоря, такими же, как в жизни.

Насчет названия: как известно, М. Ю. Лермонтов создал восемь редакций поэмы «Демон». Нам захотелось написать девятый вариант: это отнюдь не пародия, но дань уважения к нашему обоюдно любимому поэту. Присутствуют здесь также и темы «Кармен», «Пигмалиона» (как древнегреческого, так и в воплощении Бернарда Шоу), «Барышни и хулигана», «Красавицы и чудовища» – плюс ко всему наша собственная.

Invincible
13.05.2008, 17:07
Ну ты AyvenGo в теме накатал, у меня пальцы устали колёсико от мышки крутить :)

AyvenGo
13.05.2008, 17:08
:))...А что? Палец накаченный будет.Уложись любого....одним пальцем::)))))))))

Invincible
13.05.2008, 17:11
:))...А что? Палец накаченный будет.Уложись любого....одним пальцем::)))))))))

Это точно. Клянусь своей мышкой, после таких зарядок мышцы на пальцах сильнее будут :) ;)

AyvenGo
13.05.2008, 17:22
Совмещать полезное с приятным! Девиз этой темы:)