Об исполнителях ингушских илли.
М.А. Матиев
Об исполнителях ингушских илли
Как известно, важным условием, регулирующим бытование и творческое развитие героического эпоса, являются исполнительская школа и эпические традициии. Репертуар исполнителя героико-эпических песен корректируется общественными потребностями, состоянием эпической среды и уровнем ее «требований». Народные исполнители, более чем кто-либо другой, были носителями эпической традиции, так или иначе участвуя в создании новых или переработке старых песен.
Спрос аудитории не может не соответствовать уровню развития всех фольклорных жанров, с изменением же этого спроса изменялся и институт эпических певцов. С завершением продуктивного периода героического эпоса, с отмиранием благоприятных для эпического творчества объективных условий, бытование жанра идет уже по линии сокращения и постепенного свертывания1.
Жанр героико-эпических песен ингушей сложился, бытовал и развивался в XVI-XIX веках, в период, называемый "эпической эпохой"2 Эта эпоха характеризуется наличием эпической среды и живой эпической традиции, "эпическим" характером жизни народа.
Сам героический эпос развивается и бытует до тех пор, пока он "нужен" эпической среде, пока она "требует" создания культа героизма и молодечества, воспевания героя, идеального с ее точки зрения.
Действительность в былине, по мнению В.Я. Проппа, не столько изображается, сколько воспевается и героизируется. Поскольку эта действительность героическая - она не может быть ложью, и все, что в ней изображается, принимается на веру, - таково убеждение народа.3
Как пишет исследователь русского фольклора А.Ф.Гильфердинг, «без веры в чудесное невозможно, чтобы продолжала жить природного, непосредственною жизнью эпическая поэзия. Когда человек усомнится, чтобы богатырь мог носить палицу сорок пуд или один положить на месте целое войско, - эпическая поэзия в нем убита».4
Несомненно, одной из главных функций героического эпоса была воспитательная. "Молодежь искала подвига, стремилась быть похожей на прославленных эпических героев и предпочитала гибель трусливому бегству."5 Герой песни "Чож Марзаганов" ("Маржаг1ий Ч1ож")6 отказывается отступить перед огромным вражеским войском, то есть перед неминуемой гибелью, так как "ему стыдно перед своим мечом и конем", принимает бой и гибнет.
Ингушские илланчи, в отличие от, например, кабардинских джегуако или дагестанских ашугов, скорее всего, не были профессиональными певцами.
Как отмечают исследователи Д.Чахкиев и И.Джабраилова, археологические находки подтверждают сделанный на основе фольклорно- этнографических изысканий вывод о том, что в позднее средневековье в ингушских набеговых дружинах находился воин-певец (илланча). Он исполнял песни героического содержания, прославлявшие местных героев и предводителей, вдохновлявшие воинов на новые победы, на совершение новых подвигов.
Обычно непосредственно перед началом сражения он воодушевлял воинов, в первую очередь, - молодых, эмоциональным исполнением наиболее ярких героических песен предков. После же боя илланча слагал новые песни, прославляя ратные дела конкретных героев.7 Очевидно, что илланча всегда должен был иметь "в запасе" множество "заготовок": сюжетов, поэтических формул, типических мест и т.д. Было бы правильнее сказать, что певцы-илланчи лишь принимали участие в создании и развитии этого жанра, «автором» которого, наверное, следует считать весь народ, всю эпическую среду.
Первоначально илли исполнялись под аккомпанемент струнных и смычковых инструментов (дахчан-пандар, ч1ондарг). До сих пор музыкальные инструменты позднесредневековых ингушей мало изучены, что в значительной степени является следствием скудости наличной источниковой базы (прежде всего этнографических, фольклорных и иных материалов). Впервые достоверную фиксацию с кратким описанием музыкальных струнных инструментов и оружия в погребении двух ингушских воинов конца XVI-XVIII вв. произвел Л.П. Семенов в башнеобразном склепе в селе Эгикал (Аьгакхал).8
Более богатым комплектом оружия располагал погребенный в наземной усыпальнице Фалханского некрополя ингушский воин XVI-XVIII вв., с которым находился дахчан-пандар (музыкальный инструмент типа балалайки, под аккомпанемент которого мужчинами в одиночку или в сопровождении хора исполнялись илли), доспехи и оружие. В воинском захоронении XVI-XVH вв. в башнеобразной гробнице у высокогорного села Эрзи аналогичный струнный инструмент был отмечен вместе с ратным стеганым убором и оружием. Кроме того, эпизодические находки подобных музыкальных инструментов в уже разграбленных местных наземных коллективных склепах, также наряду с разнообразными предметами вооружения, были известны В.Ф. Миллеру, Л.П.как "ему стыдно перед своим мечом и конем", принимает бой и гибнет.
Ингушские илланчи, в отличие от, например, кабардинских джегуако или дагестанских ашугов, скорее всего, не были профессиональными певцами.
Как отмечают исследователи Д.Чахкиев и И.Джабраилова, археологические находки подтверждают сделанный на основе фольклорно- этнографических изысканий вывод о том, что в позднее средневековье в ингушских набеговых дружинах находился воин-певец (илланча). Он исполнял песни героического содержания, прославлявшие местных героев и предводителей, вдохновлявшие воинов на новые победы, на совершение новых подвигов.
Обычно непосредственно перед началом сражения он воодушевлял воинов, в первую очередь, - молодых, эмоциональным исполнением наиболее ярких героических песен предков. После же боя илланча слагал новые песни, прославляя ратные дела конкретных героев.7 Очевидно, что илланча всегда должен был иметь "в запасе" множество "заготовок": сюжетов, поэтических формул, типических мест и т.д. Было бы правильнее сказать, что певцы-илланчи лишь принимали участие в создании и развитии этого жанра, «автором» которого, наверное, следует считать весь народ, всю эпическую среду.
Первоначально илли исполнялись под аккомпанемент струнных и смычковых инструментов (дахчан-пандар, ч1ондарг). До сих пор музыкальные инструменты позднесредневековых ингушей мало изучены, что в значительной степени является следствием скудости наличной источниковой базы (прежде всего этнографических, фольклорных и иных материалов). Впервые достоверную фиксацию с кратким описанием музыкальных струнных инструментов и оружия в погребении двух ингушских воинов конца XVI-XVIII вв. произвел Л.П. Семенов в башнеобразном склепе в селе Эгикал (Аьгакхал).8
Более богатым комплектом оружия располагал погребенный в наземной усыпальнице Фалханского некрополя ингушский воин XVI-XVIII вв., с которым находился дахчан-пандар (музыкальный инструмент типа балалайки, под аккомпанемент которого мужчинами в одиночку или в сопровождении хора исполнялись илли), доспехи и оружие. В воинском захоронении XVI-XVH вв. в башнеобразной гробнице у высокогорного села Эрзи аналогичный струнный инструмент был отмечен вместе с ратным стеганым убором и оружием. Кроме того, эпизодические находки подобных музыкальных инструментов в уже разграбленных местных наземных коллективных склепах, также наряду с разнообразными предметами вооружения, были известны В.Ф. Миллеру, Л.П.
как "ему стыдно перед своим мечом и конем", принимает бой и гибнет.
Ингушские илланчи, в отличие от, например, кабардинских джегуако или дагестанских ашугов, скорее всего, не были профессиональными певцами.
Как отмечают исследователи Д.Чахкиев и И.Джабраилова, археологические находки подтверждают сделанный на основе фольклорно- этнографических изысканий вывод о том, что в позднее средневековье в ингушских набеговых дружинах находился воин-певец (илланча). Он исполнял песни героического содержания, прославлявшие местных героев и предводителей, вдохновлявшие воинов на новые победы, на совершение новых подвигов.
Обычно непосредственно перед началом сражения он воодушевлял воинов, в первую очередь, - молодых, эмоциональным исполнением наиболее ярких героических песен предков. После же боя илланча слагал новые песни, прославляя ратные дела конкретных героев.7 Очевидно, что илланча всегда должен был иметь "в запасе" множество "заготовок": сюжетов, поэтических формул, типических мест и т.д. Было бы правильнее сказать, что певцы-илланчи лишь принимали участие в создании и развитии этого жанра, «автором» которого, наверное, следует считать весь народ, всю эпическую среду.
Первоначально илли исполнялись под аккомпанемент струнных и смычковых инструментов (дахчан-пандар, ч1ондарг). До сих пор музыкальные инструменты позднесредневековых ингушей мало изучены, что в значительной степени является следствием скудости наличной источниковой базы (прежде всего этнографических, фольклорных и иных материалов). Впервые достоверную фиксацию с кратким описанием музыкальных струнных инструментов и оружия в погребении двух ингушских воинов конца XVI-XVIII вв. произвел Л.П. Семенов в башнеобразном склепе в селе Эгикал (Аьгакхал).8
Более богатым комплектом оружия располагал погребенный в наземной усыпальнице Фалханского некрополя ингушский воин XVI-XVIII вв., с которым находился дахчан-пандар (музыкальный инструмент типа балалайки, под аккомпанемент которого мужчинами в одиночку или в сопровождении хора исполнялись илли), доспехи и оружие. В воинском захоронении XVI-XVH вв. в башнеобразной гробнице у высокогорного села Эрзи аналогичный струнный инструмент был отмечен вместе с ратным стеганым убором и оружием. Кроме того, эпизодические находки подобных музыкальных инструментов в уже разграбленных местных наземных коллективных склепах, также наряду с разнообразными предметами вооружения, были известны В.Ф. Миллеру, Л.П.
Семенову, Е.И. Крупнову, В Б. Виноградову, М.Б.Мужухоеву.9
Все вышеизложенное убеждает нас в том, что эпический певец играл значительную роль в жизни средневекового ингушского общества. Он знал, чувствовал настроение, внутренний мир, психологию эпической среды. В его песнях звучало то, что она в данный момент хотела услышать.Сказитель непросто рассказывает о поступках эпических героев, но описывает их в своеобразной возвеличивающей манере, придающей значительность каждому движению, действию, слову и поступку героя.
Такой сложный жанр как илли требовал специальных навыков и способностей. Естественно при этом, что особо знаменитый илланча становился и почти профессиональным певцом-импровизатором, но большая часть илланчей, по мнению З.Мальсагова, простые крестьяне, "не считающие поэзию своей специальностью."10 Искусство илланчей, как правило, переходило от отца к сыну. Певцы-импровизаторы были выразителями народных идеалов. Известно, что илли исполнялись мужчинами, слушателями бывали все.
Описывая акт исполнения илли, Н. Семенов пишет, что певец «...не пел, а только говорил в тон балалайке. Это было вроде нашего речитатива. Каждая строфа кончалась долгим и быстрым перебором струн. Но певец до того углубился в положение воспеваемого героя, что казалось, будто он импровизирует. Что-то вдохновенное слышалось в его голосе, полном тоскливого созерцания павшего абрека. Да, он действительно импровизировал, иначе бы ему не удалось так цельно пропеть всю эту песню..."11
По ряду причин к концу XIX века началось исчезновение ингушской эпической среды и стремительное угасание жанра илли.
Известно, что одни формы хозяйствования благоприятствуют бытованию эпоса, другие не способствуют этому. До XIX века для ингушской эпической среды - с ее патриархальными родо-племенными нормами и обычаями, с традиционными формами хозяйствования и домашнего быта, с героическим характером повседневной жизни, связанной, прежде всего, с постоянной военно-политической напряженностью в крае, - эпос был органической частью традиционной культуры, подобно обычаям, обрядам, фольклору в целом. Для эпической среды не существует исторической, временной, событийной, культурной и психологической дистанции между нею и миром, воссоздаваемым в эпосе.12
Несмотря на начавшийся процесс затухания жанра даже в конце XIX-го и в начале ХХ-го в. в Ингушетии продолжало бытовать определенное количество классических образцов ингушских илли некоторые из которых удалось записать на русском и ингушском языках.
В 1895 году в газете «Кавказ» на русском языке была опубликована песня «Махкинан», записанная неизвестным русским офицером за 20 лет до этого со слов жителя села Гвилети Паци (фамилия певца не указана). Песни «Сурхо Адиев» и «Гази Алдамов» были записаны Магометом Джабагиевым (предположительно в селе Насыр-Корт со слов слепого певца Саи Чахкиева). Записанные позже и известные в настоящее время варианты этих песен сильно отличаются от записанных М. Джабагиевым текстов и носят явные следы затухания жанра.
Эпических певцов уже в первой половине двадцатого века было настолько мало, что к ним относились как к чему-то экзотическому. Вот что, к примеру, писала газета «Грозненский рабочий» в 1938 году об Эсмурзе Куриеве, «...которому скоро исполнится 100 лет. Старик бодр, хорошо сохранил слух и память. В памяти Эсмурзы Куриева сохранилось много событий... Эсмурза Куриев любит музыку. В часы отдыха он играет на горской «чондырг». Самодельная скрипка в руках столетнего скрипача поет о счастливой и радостной жизни ингушского народа».13 Известный ингушский писатель А.-Г. Гойгов описывает случай, происшедший приблизительно в 1907 году в селе Гамурзиево: «Люди говорили, что Гермихан играет на самодельной скрипке «чондриг» и неплохо поет... - Сыграй и спой нам, Гермихан, о днях минувших, попросил Сулумбек. - Мы с тобой ещу не раз умчимся за терские степи.
Гермихан молча сидел, опустив седую голову на грудь, будто ничего не слыша. Наконец он поднялся, достал смычок из конского волоса и стал его чистить полой своей черкески. Не торопясь, налаживал он свой «чондриг».
Играл Гермихан хорошо, но пел своим низким вибрирующим голосом еще лучше. О бурном Тереке, о сыпучих песках ногайских степей, о табунах диких коз, о погоне за ними, о единоборстве с полковником и о гибели друга он пел. Пела и плакала старая скрипка и плакал, роняя обильные слезы, старый наездник -абрек».
Одной из характерных особенностей эпической среды является массовая популярность эпических песен в народе. Можно утверждать, что в период с XVI по начало XIX в. все ингушское общество составляло эпическую среду. Социальная дифференциация в ингушской эпической среде становится заметным и влиятельным фактором лишь во второй половине XIX века. В настоящее время процесс затухания ингушской героико-эпической традиции близится к завершению. В ходе фольклорных экспедиций в ингушские села удается записать крайне ограниченное количество песен В основном, это или прозаическое изложение
забытой сказителем песни или «вторичный фольклор», т.е., попытка устного пересказа опубликованных ранее песен.
Во время записей героико-эпических песен в ингушских селах, произведенных нами в период с 1996 по 2003 годы, ни один из народных исполнителей не называл себя автором или соавтором песни. Каждый из них говорил, что старается в точности передать ее содержание таким, каким он услышал от другого исполнителя, чаще всего своего отца. Исполнителями обычно являются люди преклонного возраста. В указанный период нам удалось зафиксировать несколько случаев исполнения песен героического характера в сопровождении дахчан-пандара. При этом исполнители лишь несколько раз, эпизодически, наигрывали на дахчан-пандаре грустную мелодию, излагая текст песни речитативом. В наши дни по форме исполнения к илли наиболее близки религиозные песни назам, которые до сих пор являются очень популярными. Исполняются они обычно солистом в сопровождении хора мужчин, без какого бы то ни было музыкального сопровождения.
Тексты илли опубликованы, они изучаются в школах и вузах, но с исчезновением ингушской эпической среды навсегда исчез и институт выразителей ее чаяний, народных певцов-илланчей.
Примечания:
I Путилов Б.Н. Об историческом изучении русского фольклора. // Русский фольклор. Вып. 5. М.-Л., 1960. С. 59; Гутов A.M. Поэтика и типология адыгского нартского эпоса. М., 1993. С. 21
? Путилов Б.Н. Героический эпос черногорцев. Л., 1982. Об.
3 Пропп В.Я. Фольклор и действительность. \\ Поэтика фольклора. М , 1998. С.83.
4 Онежские былины, записанные А.Ф.Гильфердингом. Изд.4 М.-Л., 1949. Т.1. С.36.
5 Дахкильгов И.А. Исторический фольклор чеченцев и ингушей. Грозный,1978. С. I00.
6 Ингушский фольклор. (На инг. яз.). Сост. Танкиев А.Х. Грозный,1991. С.221-234.
7 Джабраилова И , Чахкиев Д. Музыкальные инструменты в воинских захоронениях XVI-XVII вв. в горной Ингушетии. // Газ. „Народное слово", Малгобек, 28.03.1998.
8 Там же.
9 Там же.
10 Мальсагов 3 Избранное. Нальчик, 1998. С.57.
II Семенов Н Туземцы северо-восточного Кавказа. СПБ., 1895.
С.67
12 Путилов Б.Н. Героический эпос черногорцев. Л., 1982. С.
13 «Скрипач из Назрани». // Газ. «Грозненский рабочий», 23
ноября 1938 года. Материал из архива Б. Газикова.
14 Гойгов А-Г.С. Пробуждение. Повести и рассказы. Грозный,
1981. С.79.