Андрей Кураев: «Мы все-таки не просто приматы узконосые!»
http://www.novayagazeta.ru/society/68391.html
О духовных скрепах и мракобесии, Pussy Riot и «Тангейзере», «голубом лобби» в РПЦ, святых мощах в Госдуме и ядерном конце человечества
14.05.2015

Фото: Анна Артемьева/ «Новая»


Вот уже несколько лет как российское общество говорит о духовных скрепах — кто с озабоченностью, кто с иронией, и считается, что первым об этом сказал Путин, обращаясь в 2012 году к Федеральному собранию: «Сегодня российское общество испытывает явный дефицит духовных скреп, дефицит того, что во все времена делало нас крепче, сильнее, чем мы всегда гордились, то есть таких явлений, как милосердие, сострадание, сочувствие. <…> Сложившаяся ситуация стала следствием того, что 15—20 лет назад были отвергнуты «идеологические штампы прежней эпохи». <…> К сожалению, тогда были утрачены многие нравственные ориентиры. Мы должны действовать не путем запретов и ограничений, а укреплять прочную духовно-нравственную основу общества».


А на самом деле первым о духовных скрепах заговорил патриарх Кирилл в июне 2012 года на проповеди в День Святителя Иоанна, митрополита Московского: «Церковь наша — это духовная скрепа, это линия самоидентификации нашей нации, это та общность, разрушив которую, мы разрушим свое Отечество».


Так что же такое — эти духовные скрепы? Об этом — диакон Андрей Кураев.


— Откуда ж мне это знать? Если этот термин настолько нов, что его нет в богословских словарях и энциклопедиях, то я не могу считаться специалистом по этому вопросу. Если говорить не о термине, а о сути, то общий вывод, с которым я не могу не согласиться, — это то, что именно идея создает человеческий социум и связывает людей. Мы все-таки не просто узконосые приматы! Да-да, такое официальное название у нашего отряда… Мы люди, то есть мы живем в мире метафизики, в мире культуры, в мире смыслов. И, конечно же, для понимания нами друг друга нам необходимо это общесмысловое пространство.


Вот на наших глазах страна по имени Украина оказалась на грани развала именно по этой причине. Там не было общих очков, через которые люди смотрели бы на мир, на свою историю, на современность. Современная Украина — это сложный пазл. Украина в границах 90-х годов — это территории с разными представлениями о героях и подлецах, о том, что такое хорошо и что такое плохо в историко-политическом смысле. И это сейчас испытывает страну на излом.


Я не люблю идеологий. Но без альтернативной идеологии — это просто способ социальной организации, это просто личная преданность вождю. Безыдейная. Просто консолидация в целях безопасности и добычливости.
В доидеологическую эпоху даже в наполеоновских кампаниях начала XIX века, например, считалось в порядке вещей, что офицер переходит служить от одного государя к другому. Это не считалось государственной изменой и никак не каралось. Когда русская армия пленила прусский корпус, который Наполеон оставил под Березиной, их отпустили с условием, что в ближайший год они не будут воевать против России. И никаких концлагерей для военнопленных!


Нечто подобное было в порядке вещей и в Киевской Руси. Более проблематично это уже было в Московском княжестве — здесь всегда напряженно относились к этим вещам: «Как это ты от меня уйдешь служить к другому князю, боярин?» Но даже в Москве такие «отпускные» случаи были.


Все изменилось, когда в XIX столетии появились национальные государства и выше конфессиональной идентичности и личных связей встала политическая идентичность. А сейчас дело зашло столь далеко, что, например, в западной социологии говорят о появлении гражданских религий и гражданских наций, когда не единство языка матери определяет твою нацию, а паспорт, и когда святынями, как в США, объявляются национальный флаг, гимн, президент (до некоторой степени).


— Но в России ведь нет такого?


— Мы к этому идем. Как ни странно, очень многое из того, что происходит сегодня, это перенос в Россию именно американских моделей.





Скрепы, скрепки, скрепочки…


— С одной стороны, поиск так называемых скреп — это нормально. Действительно, при всем нашем разнообразии, внешнем и внутреннем, есть некоторая система ценностей, то, что раньше, в горбачевское время, называли «общечеловеческими ценностями». Но кроме этого уровня есть еще и уровень ценностей общенациональных. И о нем забывать тоже нельзя. Полное забвение термина «национальные интересы» и многое другое, что было в ельцинские годы, во многом стало плодородной почвой для современной пропаганды, современной идеологии.


С другой стороны, велико искушение использовать безусловно высокое для сиюминутных манипуляций. Возьмем для примера георгиевскую ленточку — замечательный символ, лента Святого Георгия. В годы Великой Отечественной войны она появилась на колодке ордена Славы. Черно-желтый имперский флаг — когда-то был еще и частью династической символики Дома Романовых. Не триколор с торговых судов, а именно имперский династический — черно-золотая лента. Но сегодня эта ленточка предлагается в качестве знака лояльности к современной политике, в том числе внешней политике московских властей. И это заставляет более осторожно к этому относиться. Я с восторгом цеплял эту ленточку к своей сумке где-то лет пять назад, когда она только возродилась. Мне казалось, что это гениальная находка, — так емко, сжато связующая разные эпохи нашей истории. А сейчас я этого, пожалуй, уже не сделаю именно потому, что появился не благородный исторический, а актуально-политический контекст. Это уже профанация.


— А вас раздражает, когда вы сейчас видите эту ленту?


— Нет, не раздражает, но мне всегда не нравились сектанты, которые рекламно, публично говорят одно, а при этом подразумевают другое. Это называется reservatio mentalis (мысленная оговорка. — Е. М.) — когда я произношу некий тезис, некое слово, о котором я заранее знаю, что вы поймете его так, а я-то с ним связываю другие ассоциации, но я вас об этом не предупреждаю.


И вот сегодня с георгиевскими лентами явно связывается тема донецкой «Новороссии», причем в ее телевизионно-новостном понимании. Получается, носишь ленту — согласен с Киселевым и его клонами.
Ведь одно дело — реальная потребность людей и даже общества в общем языке ценностей, а другое дело — превращение проповеди высоких ценностей в идеологическую пропаганду. И вот сегодня именно это происходит. Четверть века я очень боялся, что православие перейдет на язык идеологической обработки мозгов. Один из важнейших признаков идеологии — это разрешение себе права на ложь: историческую, фактографическую. То есть не важно, как было. Важно — как должно быть, важно, что вы должны думать об этом. Такое циничное отношение к быдлу. К сожалению, такого рода манипулятивное отношение к фактам я вижу у министра культуры Мединского, у наших высших церковных иерархов, в официальной пропаганде.


Мы с вами беседуем, а в это время по телевидению идет замечательный советский фильм «Огненная дуга» из цикла «Освобождение». Он совершенно потрясающе снят. Но при этом, особенно в кульминационном моменте битвы на Прохоровском поле, там лжива фактически каждая фраза. Не важно, что на самом деле танковая армия Ротмистрова была разбита на этом поле, не важно, что через два дня немцы там же окружили наш 48-й стрелковый корпус… Но — «так надо!»


Это пренебрежение к исторической правде создает условия для построения очень кастового общества, в котором некая часть этого общества — правящая — признает за собой право и даже своим гражданским долгом считает создание «министерства правды». А вот это как раз очень пугает.




Фото: Анна Артемьева/ «Новая»





«Я не хочу, чтобы мою святыню использовали»


— Мне кажется, что власть пытается сделать православие идеологическим базисом для населения, поскольку никакой другой идеологии нет, никакой другой идеи нет, ну если только патриотизм.


— Знаете, я с этим не соглашусь. Недавно я был в Праге и в гостинице единственный канал, который можно было смотреть на русском языке, был Первый (причем в его экспортной, немецкой версии, то есть без политики). И получилось так, что я смотрел некоторые передачи, которые здесь никогда не смотрел. У меня возникло очень странное впечатление, что в целом массовые, самые смотрибельные и популярные передачи для домохозяек несут отнюдь не духовные скрепы.


— А что они несут?


— Поток советов «бери от жизни все», «долой скрепы семьи», давайте флиртовать, изменять, искать сексуальный опыт, менять партнеров… Примитивнейший физиологизм — передача, как правильно какать, — сменяется передачами про сватовство, затем идут астрологические гороскопы и т.д. Увидеть тут отблески православия и христианских ценностей совершенно невозможно. Это одна из причин, почему я не считаю искренним декларируемый поворот правительства именно к православной основе нашей жизни.


— Но православие всюду очень сильно навязывается.


— Это другой вопрос. Я сейчас говорю о том, что я не очень верю в то, что это искренне. А раз это неискренне, то означает, что нас используют, и тут у меня уже совершенно понятный мужской протест. Я не хочу, чтобы мою святыню использовали.


— А что вы можете противопоставить этому?


— Веру как частное дело частного человека. Если властям нужна идеология — то пусть она не называет себя православной.


— Мне кажется, что период всеобщего оскорбления начался с Pussy Riot. Я бы хотела вам напомнить, что говорила судья Сырова, спрашивая очередного душевно пострадавшего: «Они крестились, как все граждане крестятся?» — «Они крестились пародийно, сатирически. Люди должны креститься с благоговением, не быстро, а они крестились резко. Они делали поклоны, платье задралось, и она попу показала алтарю, а в алтаре Господь. Моя душа разорвалась, меня это оскорбило», — отвечала судье сборщица пожертвований Аносова из храма Христа Спасителя. Скажите мне, Андрей Вячеславович, действо, когда девушка случайно, не специально показывает попу алтарю, может оскорбить истинно верующего человека?


— Вопрос установки. Человек ни на что не смотрит просто так, всегда есть некая предзаданность. Человек видит то, что он ожидает видеть, или что ему хочется видеть. Это часть того, что замыкает нас в «герменевтическом круге». Это касается и воспоминаний тоже. Вот в связи с той же Прохоровской битвой сколько таких «наведенных воспоминаний» ветеранов, которые начинают вспоминать, как «я подбил «Пантеру», когда ни одной «Пантеры» на Прохоровском поле просто не было. И потом они уже в это свято верят, потому что они убеждены, что это так и должно быть. Я думаю, что что-то очень похожее и с этой продавщицей из храма Христа Спасителя. Все это событие происходило 20 секунд, не больше. Все эти сложные соображения — где алтарь, кто кому чего показывает…


Я убежден, что у нее тогда и времени на это не было, и не до оскорблений было как таковых, а просто нужно было навести порядок, позвать охранников, не более того, не до сложных рефлексий было — ах, что с моими чувствами, куда они взбунтовались… Так что это перед нами чисто литературные мемуары.
— На том процессе адвокат Павлова, представляя интересы пострадавших, говорила: «Русская православная вера является наиболее свободной верой. Прощать, чтобы над нами издевались? Нет, мы будем требовать реального срока. Христианское милосердие — такая дефиниция, если милосердия требуют, а не просят, то потерпевшие могут не быть милосердными». Права ли была адвокат Павлова, говоря такое?


— Пусть она мне сначала покажет свою кандидатскую работу по кафедре нравственного богословия Московской духовной академии, потом я признаю за ней право так радикально менять принципы христианской жизни. Вопросы милосердия и прощения — это вопросы моей личной внутренней гигиены. Если я чувствую, что что-то нехорошее произошло или меня оскорбили, я должен прежде всего в себе искать средство, чтобы погасить пожар, разрастающийся во мне самом. Я должен потушить свой гнев, свою жажду мести. Я не могу ставить вопрос моего спасения и моей чистоты в зависимость от поведения другого человека — попросит он прощения или нет.


Есть замечательная фраза в Псалтыре: «Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже!» Этот образ связан с тем, что у народов Ближнего Востока на уровне народной зоологии было представление, что между оленями и змеями идет война. Олень топчет своими острыми копытцами змею, разрубает ее, а змея его жалит, но у оленя нет противоядия от укуса змеи. Шанс выжить, как считалось, лишь в том, если олень сможет выпить много воды и вымыть из себя этот змеиный яд. Вот отсюда предположение о том, что ужаленный олень стремится к водному источнику, чтобы спасти себе жизнь в случае змеиного укуса. Понятно, сколь велико такое стремление такого оленя. Ему уже не желанны самки и не страшны волки. Вот так должна моя душа действовать: если почувствовал в себе жало греха, я должен мгновенно бежать к источнику спасения, к источнику водному, — к таинству церкви, покаянию, молитве, чтобы эту грязь из себя вылить.


Знаете, что меня поразило в той истории 2012 года, пока длилось это судилище?! Меня поразило именно отсутствие профессионального церковного цинизма. Тысячелетний опыт учит нас, церковников, определенному цинизму, как у инквизиторов. Да, мы инквизиция, но никого не сжигаем, мы квалифицированно с помощью нашего ученого совета экспертов постановили, что товарищ учит ереси (такой Джордано Бруно). Мы отлучаем его от церкви (то есть он просто не может причащаться), а дальше, если это интересно светским властям, вы разбирайтесь с ним сами. Мы только просим одно — без пролития крови. То есть эти церковники таким образом пробовали снять с себя нравственную ответственность. Мы же, мол, просили гражданский суд проявить милосердие, а он, видите ли, приговорил к смертной казни. А мы тут совершенно ни при чем. И многие апологеты инквизиции до сих пор любят вспоминать об этом. Однако в деле Pussy Riot ничего такого сказано не было.


Наши церковные руководители могли бы приватно договориться с кем надо: «Вы там впаяйте им побольше, построже накажите», но при этом сами бы публично говорили: «Мы просим их простить. Мы на них зла не держим». Но почему-то была так легко утрачена эта, с точки зрения пиара, выгодная позиция жертвы.
— По-моему, Чаплин говорил, что если они принесут публичные извинения…


— Там был акцент на слове «если». Кроме того, всегда чувствуется, когда человек юлит. А Чаплин совершенно откровенно юлил.


— Мне думается, что РПЦ ни разу не милосердна. Взять, к примеру, недавнюю историю с оперой «Тангейзер» в Новосибирске, где именно митрополит Новосибирский Тихон начал травлю спектакля. Причем сам митрополит постановку не видел, но ему рассказали, и он оскорбился, а дальше прокурорская проверка, запрет постановки, и вот крикливый так называемый православный активист Энтео уже пишет у себя в твиттере: «Мединский, на «Тангейзер» потрачены большие государственные деньги. Почему богохульство было оплачено из наших налогов?» Вообще, мне кажется, что часть православных священников с удовольствием бы надели на оскорбляющих (по их мнению) покаянные рубашки Санбенито с красными крестами времен инквизиции и заставили бы в них ходить.


— Это болезненная тема для самой церкви, для самого духовенства, потому что нас самих ломают через колено. От нас патриархия требует воплей об оскорбленности, понимаете?


— Как она требует этих воплей?


— Ну вот такими заявлениями, такими примерами. Я уверяю вас, что многие люди из духовенства как раз не согласны с тем, что это стало мейнстримом… Но церковная реакция — это лишь часть проблемы, которую все же не церковь создала. Видят ли берега сами эти экспериментаторы в искусстве? К сожалению, не видят. И опыт это показывает: и в западном мире, и наш опыт 90-х годов.


— Мне кажется, на такие вещи не стоит обращать внимания, и это само собой уйдет.


— Да нет, к сожалению, это само собой не уходит, потому что есть мощная группа поддержки, которая все это пиарит, которая дает на это гранты, которая за это дает премии...


— Хорошо, если это кого-то оскорбляет, не ходите и не смотрите…


— Не всегда это возможно, потому что зачастую это происходит более чем публично и в публичных местах. Мы эту логику прекрасно знаем, не надо друг друга обманывать. По этой логике оттоптались хоть православные, хоть гомосексуалисты. Выход из тени начинается с тезиса: «Не вмешивайтесь в то, что человек делает без вас, у себя дома или у себя в храме». А кончается требованием публичного поклонения, аплодисментов и согласия. С чего гей-движение начиналось в 80-х годах? «Государство не должно наказывать за то, что два человека делают приватно и по согласию». Сегодня уже требуют им аплодировать.


— Кто требует аплодировать?


— В западном обществе попробуйте сказать что-нибудь против них, получите реальный тюремный срок. Это новый фашизм, и не надо иначе это называть. С православным миром то же самое. Начиналось — «ну дайте бабушкам спокойно молиться в храме». А сейчас получается новый тип полиции нравов. Если не будет сдержек, любая такая система стремится к безграничному разрастанию. Поэтому сдерживания нужны. Их может дать только сложное плюралистическое общество. Не надо никакую группу выделять и говорить — вот они безгрешны.


Те же экспериментаторы от искусства небезгрешны, среди них много сволочей, людей совершенно бессовестных, для которых главное деньги и пиар на чужой боли, чужой святыне, чужих заслугах и именах. Там тоже люди безбашенные, без границ. А с нашей стороны — хоругвеносцы всякие… Аплодировать только одной стороне невозможно. Но и видеть угрозу или проблему только в одной стороне — тоже нечестно.
— Но если мы возьмем российское общество, то публичных сторонников гей-движения, кто был бы реально альтернативен борцу с геями Милонову, в России просто нет.


— Мы живем в довольно прозрачном и глобальном мире. Из того, что этого нет сейчас, не означает, что этого не будет вскоре. Если чего-то нет в стране, это не означает отсутствие импорта. Есть Америка, есть Голландия, скандинавские страны. Вы видели, как постепенно это разъедает все и вся? Проблема есть.


— Я с вами не соглашусь, ну гомосексуалисты… ну и ладно, кому они мешают?!


— А у меня перед глазами судьба шведского пастора, который за свои деньги в газете объявлений купил осьмушку странички и просто опубликовал цитату из Нового Завета, из Библии: «Не обманывайтесь, мужеложники Царство Божие не наследуют». Он получил реальный тюремный срок, который отсидел. И это было еще в начале 2000-х годов.







Фото: Анна Артемьева/ «Новая»


«Ад с нами!»


— И тем не менее совсем недавно вы написали в соцсетях: «И лишь местный горе-митрополит (митрополит Новосибирский и Бердский Тихон. — Е. М.) опять нашел повод, чтобы оскорбиться и осудить. Причем он заранее предвидит, что 90% плакатов на «Монстрации» — гейского содержания».


— Думаю, что это проблема плохого окружения и плохих советчиков митрополита — то, что они подсовывают ему избранные картинки с пестрого мероприятия и подначивают на такие мнения и высказывания.


Кстати, эту реплику «Ад с нами» (главный лозунг новосибирской «Монстрации»-2015 — «Ад наш». — Е. М.), может быть, я и породил. Потому что за несколько недель до этого у себя в блоге я написал, что в Петербурге на мой диспут с Гельфандом пришел молодой человек, очевидно, представитель местного ЛГБТ-движения, который спросил: «Что бы вы хотели сказать нам, геям?» Мой ответ был именно таков: «Для вас у меня только одно слово — до встречи в аду!» И это разнеслось по Сети…


— А почему «до встречи в аду?» Вы тоже себя видите в аду?


— Я же не имею права кого-то посылать в ад, а себя определить для рая. Это как-то не по-христиански.


— То есть вы вместе будете в аду?


— У нас могут быть разные грехи, но в Библии очень длинный перечень тех, кто не наследует Царствие Божие…





Распятый Гагарин


— Андрей Вячеславович, хочу спросить вас по поводу «распятого Гагарина» в Перми. Там тоже страшно оскорбились, проверку проводили и МВД, и прокуратура. Прокуратура даже попросила епархию РПЦ проверить граффити с распятым Гагариным на предмет оскорбления чувств верующих. Художник Александр Жунев сказал, что это была попытка диалога на тему многовекового противостояния науки и религии: «Гагарин — это современный Иисус от науки, добровольно принявший на себя первые космические муки человечества». В соцсетях вы написали, что «распятый Гагарин» никак не оскорбил ваши чувства. Объясните, почему вы, верующий человек, не оскорбились?


— Потому что, во-первых, это некое элементарное знание истории. Казнь распятием — это достаточно принятая казнь в Римской империи. И если мы во всяком распятии будем видеть Христа и будем по этому поводу преклоняться или, напротив, возмущаться, то что нам делать с учебниками истории для 5-го класса, в которых есть картинки спартаковцев, распятых вдоль Аппиевой дороги?! Кстати говоря, даже когда христианство стало государственной религией Римской империи, распинать людей перестали далеко не сразу. Это значит, что в «золотую эпоху святоотеческой письменности» не всякое распятие вызывало ассоциации с Крестом Христа.


Второе. Закон Ньютона говорит, что действие равно противодействию.


Если ты хочешь влиять на все, все будет влиять на тебя. То есть если у церкви действительно есть амбиции войти во все и вся, то тогда надо понимать, что это обернется неизбежной профанацией. Потому что зерно, бросаемое в землю, оно именно в грязь и бросается…
В этой миссионерской диффузии христианства многие слова, символы и обычаи выходят из чисто богословского контекста и становятся общеупотребительными. Например, слово «спасибо» (происходит от православного «съпаси богъ». — Е. М.). Тоже можно было бы оскорбиться и уточнять: «А вы какого Бога имеете в виду?» (Староверы, например, избегают слова «спасибо», видя в нем «спаси бай», где «бай» — название языческого бога. — Е. М.) А за что вас спасти? Неужели вы полагаете, что если вы передали мне солонку в ресторане, то это достаточно для вашего спасения?


— Ерунда какая-то.


— Понимаете, жизнь нас учит, что в нашем театре абсурда возможно все. То есть если есть, как у той продавщицы из ХХС, установка оскорбиться, даже небольшая богословская эрудиция легко вам поможет это сделать. Мне всегда памятен любимый анекдот Юрия Никулина про мужика, который пожаловался в райисполком на то, что напротив его дома в здании поликлиники сделали ремонт и теперь у него перед окнами комната женской консультации. Просто подойти к окну невозможно, потому что там такое… Как только эта жалоба пришла в райисполком, вся мужская составляющая этой организации срочно поехала на проверку. Заходят к нему в комнату: «Показывайте, где?» — «Вот, видите, вот там». Те говорят: «Да нет, простите, там занавесочка, там не видно…» — «Да, не видно. А вы со шкафа взглянуть не пробовали?» Так что был бы шкаф и желание на него залезть, и много чего можно увидеть, а затем возмутиться и оскорбиться.


— А как вы считаете, почему в нынешней России так много оскорбленных? Каждый новый день — новые оскорбленные.


— Есть такая печальная фраза: «Фарш невозможно провернуть назад». И то, что людям дана отмашка — оскорбляйтесь, возбуждайтесь, ищите поводы, — это страшная вещь, потому что прекратить эту волну будет гораздо тяжелее. И кроме того, это ведь крайне неприятная вещь — постоянное сутяжничество. Здесь и церковная пропаганда, и светская — все вместе на это работают. И что меня здесь особенно удивляет, это то, что реальные-то поводы для оскорбления сплошь и рядом игнорируются. Да, это правда, есть религиозные чувства. Да, есть вещи, которые вызывают глубочайшее возмущение религиозных людей.


Но, уверяю вас, самое глубокое возмущение у религиозных людей вызывают не чьи-то картинки или посторонние словечки и инсталляции, а свинство, которое происходит внутри нас самих, внутри самих религиозных общин.
Вот вчера в храме подходит ко мне мужик: «Что мне делать? Работодатель отказывается мне оплачивать выполненную работу!» Я молчу, потому что позавчера ровно с такой же жалобой на своего настоятеля ко мне подходил священник…


— А «голубые скрепы» какие чувства вызывают в религиозных общинах?


— Когда откровеннейшее свинство, беспардонность, всепрощение для приближенных, коррупция творятся от имени Христа и якобы во благо церкви, этот дикий контраст между словами и реальностью в самой церковной жизни — вот это на самом деле веру оскорбляет и даже убивает. Если кто-то посторонний плюнул на мою веру и мою икону, так моя вера только стала горячее от этого. Но вот когда плюющий сам облачен в высокий церковный сан, и своими делами он именно плюет в церковные заповеди и правила, когда ты слышишь и горькие исповеди его юных иподиаконов, и его же проповеди с гневными обличениями Гейропы…


Один богослов очень жестко сказал, что гомосексуализм в нашей церкви — это продукт потребления премиум-класса. Его разрешают употреблять только верхушке, элите, а низы за это же отлучают и проклинают…
— Уже года полтора вы достаточно жестко критикуете церковников за «голубизну», есть какая-то отдача от этих разоблачений?


— Я надеюсь, что отдача есть хотя бы в том, что, возможно, кто-то из этой публики перестал чувствовать себя совсем уж безнаказанно. Нет, никого не сняли, никого всерьез не наказали. У этих персонажей все хорошо. Они свои ряды умножают, все у них замечательно. Но все же я надеюсь, что если эти публикации спасли от неприятных приключений хотя бы одного молодого человека, или мальчика, или девочку, я уже очень этому рад.


— А как вы думаете, ФСБ собирает данные на «голубых» священников?


— Да, конечно. Они знают все. О чем недавно батька Лукашенко заявил вслух. («Что за дремучесть — священник большого уровня не должен иметь детей?! Вот уверен — втихую что-то где-то «косячит». Я вам больше скажу: я знаю это!» — сказал в конце апреля Александр Лукашенко во время оглашения послания к белорусскому народу и Национальному собранию. — Е. М.). Я тоже знаю, что ему на стол кладут всю информацию о сексуальной жизни его епископов. И у нас так же.





Идолы — это дурновкусие


— Андрей Вячеславович, наверняка вы слышали, что в ночь на 15 апреля в парке «Сосновка» в Выборгском районе, под Петербургом, спилили корейских идолов Чансын, которые были подарены Южной Кореей к 300-летию Санкт Петербурга для удачи, финансового благополучия и охраны от злых духов. Тогда, в 2003 году, на церемонии открытия посол Южной Кореи, стоя перед идолами на коленях, зачитал обращение к россиянам о добрососедских отношениях и сотрудничестве. И вот спустя 12 лет часть идолов спилили. И когда местные жители спросили у спиливающих: «Что это вы делаете?» — те им ответили: «Это у нас спецоперация. У нас православное государство, нам это не нужно». Это самый настоящий вандализм, но никакого уголовного дела нет, никто не наказан. А вот если бы спилили, например, православный крест, наверняка скандал был бы уже неимоверный.


— А я уверен, что вряд ли нашему министру иностранных дел или премьер-министру пришло бы в голову ехать устанавливать кресты и иконы в городском пространстве какой-то чужой страны. Дурновкусие проявили сначала корейцы.


— Тем, что они подарили нам идолов?


— Конечно. Здесь есть проблемка. Знаменитый Сёко Асахара, лидер и основатель японской секты «Аум Синрикё», заходил в музеи Московского Кремля, в кремлевские соборы и разбрасывал там какую-то, по его мнению, освященную соль и после этого заявлял, что теперь это его храмы. С этим дальневосточным язычеством вообще все сложно. То, что со стороны может казаться чисто культурным проектом, инсталляцией, с их точки зрения, может быть религиозной акцией. Кстати, я убежден, что они (идолы) там были поставлены без всех надлежащих административных согласований с какой-нибудь архитектурной комиссией города.


— Ну стояли они, ну и пусть стоят.


— Ну и не стоят они там, ну и пусть не стоят, в чем проблема? Петербург 300 лет простоял без идолов Чансын, блокаду перенес, проживет и дальше.




Фото: Анна Артемьева/ «Новая»





«Мы вас духовненько обслужим»


— Хочу вернуться к вопросу о неискренности, о чем вы говорили. Перед Пасхой в Думе выставлялся ковчег из Афона с частицами мощей святого Георгия Победоносца, святого Иоанна Русского, святого великомученика и целителя Пантелеймона и святого Иоанна Златоуста. Но думцы почему-то не выстраивались в очередь преклониться мощам. А кто-то просто делал селфи и быстренько уходил. Для чего нужно было привозить эти мощи в Госдуму России, когда, по большому счету, в Думе это никому не нужно? Причем инициатива этого мероприятия исходила из патриархии.


— Ну здесь совершенно понятно. Это как советские города-побратимы, помните? Вот зачем это было нужно? Что от этого имели горожане? Ничего. Это был повод для траты денег на банкет для гостей (и для принимающих чиновников), а также повод этим чиновникам самим съездить за границу. Точно так же сегодня у патриархии куча договоренностей, соглашений со всеми ведомствами, в том числе и с силовыми.


— О сотрудничестве?


— О сотрудничестве. Причем сплошь и рядом сотрудничество чисто на бумаге. Ну как церковь может сотрудничать, например, с налоговой инспекцией? Чем мы можем помочь в сборе налогов? Но иногда надо изображать какую-то активность, что мы что-то вот такое сделали. Вот и Думе что-то привезли. Зачем? Рядом, в шаговой доступности от здания Государственной Думы, есть храмы. И это было бы большей пользой для самих депутатов, если бы они предприняли пешее паломничество хоть на триста шагов.


— А разместить мощи в Государственной Думе — это не оскорбительно для церкви, для истинно верующих?


— Я думаю, что само по себе нет. Мощи могут и по улицам продвигаться, ведь есть Крестные ходы и т.д. Но здесь все-таки был явный жест политической лести, он тут явно прочитывался — мы вас духовненько обслужим. Это, знаете, как спеццены в думской и в кремлевской столовых, вот точно так же и здесь — спецдуховное обслуживание, ну прямо с доставкой на дом вам привезли святого великомученика.





«На собачках, батюшка, попробуй сначала, на собачках»


— В начале апреля Общественный совет при Министерстве образования вернулся к давно обсуждаемой теме изучения религии в школе. Сейчас преподается предмет «Основы религиозных культур и светской этики» в четвертых классах. А представители Русской православной церкви предложили распространить преподавание этого курса на вторые-девятые классы, изменить содержание предметов гуманитарного цикла, добавив сведения о роли традиционных религий в истории и культуре России и ввести в регионах факультативы по духовному краеведению. Совет категорически не рекомендовал принимать предложение патриархии. Но, думаю, патриархия на этом не остановится. Фактически идет просто насильственное навязывание православия в школы.


— Я лично против того, чтобы этот предмет делать общешкольным со второго по девятый класс. Потому что это очень серьезно и очень ответственно. По большому счету, это означает пересмотр всей школьной программы. Я прекрасно понимаю, что Министерство образования против, поэтому только путем политического давления с самого верха здесь можно что-то изменить.


— А зачем РПЦ это предлагает и продавливает?


— Я здесь вижу банальный паразитизм. Пусть, мол, государство наши функции возьмет на себя. Мы сами с детьми возиться не хотим, но государство пусть делает это по нашему заказу вместо нас.


Мне кажется, что лучше было бы тратить деньги не на строительство епископских резиденций, не на роскошные облачения, а именно на церковную педагогику.
Докажите в своих собственных приходских общинах, что вы умеете заинтересовывать детей, подростков! А мы пока этого не доказали в идеальных вроде бы условиях у самих себя, в своих общинах, в своих приходах. Мы же из поколения в поколение теряем подростков, конкурс в семинарии уже падает. Так чего мы хотим? Чтобы государственная школа вместо нас поставляла нам молодежь?


— Глава Синодального отдела Чаплин предложил создать в России политическую систему, сочетающую элементы монархии и социализма. «Державность, справедливость и солидарность — это три ценности, на основе которых нам нужно строить систему, которая бы объединила монархию и социализм». Как вам кажется эта идея Чаплина?


— Вы знаете, здесь имело бы смысл ее обсуждать, если бы мы знали, что это не Чаплин. Если бы было понятно, что за этим стоят какие-то серьезные кремлевские политтехнологи, тогда еще можно было бы что-то обсуждать.


— А Чаплин — это несерьезно?


— Нет, конечно. С точки зрения аналитики абсолютно несерьезно.


— Вы его недавно вообще назвали тайным атеистом.


— Но дело даже не в этом, а в том, что, ну простите, я не знаю такого ученого, социолога, историка по фамилии Всеволод Чаплин. Наше общество достаточно настрадалось от всяких социальных реформ и экспериментов. Я скажу отцу Всеволоду словами старого советского анекдота: «На собачках, батюшка, попробуй сначала на собачках» — социалистическую монархию строить православную.


— Собачек жалко.


— А людей не жалко? А Россию не жалко?





«Слишком неинтересный сюжет»


— На недавней лекции в Праге вы сказали: «К нам пришел Советский Союз, и поэтому оценивать действия надо по советским критериям. Сегодня даже не слишком громкие аплодисменты там, где должна быть овация, это уже поступок». В чем вы видите приход Советского Союза? В «одобрямсе»? В чем это проявляется?


— Очень много таких примет и прежде всего — это идеологически-пропагандистский энтузиазм.


— Но в отличие от Советского Союза этот энтузиазм какой-то искренний?


— Думаю, что как раз в советские времена он был более искренний у чиновников.


Вот что меня и поражает, что вся эта антизападная истерика, которая сейчас является такой государственно-модной, она же вся осуществляется устами людей, у которых за рубежом счета, недвижимость, которые прекрасно знают, как на самом деле живет Европа. И поэтому тут даже тени искренности быть не может.
— То есть это для народа?


— Это для начальства.


— Хорошо. Вот здесь я просто даже испугалась за вас, прочитав вашу запись в соцсетях: «Когда лидер экономически слабой, но ядерной страны говорит, что пойдет до конца, это означает, что он готов идти до ядерного конца человечества. <…> Еще 40 лет назад казалось, что в мире людей есть консенсус вокруг тезиса о том, что никакие цели не могут оправдать гибель человечества в атомном огне. Теперь мы знаем, что такая цель есть, человечество можно извести за право крымчан не учить украинский язык». Вы думаете, что Путин угрожает по-серьезному, не просто ради красного словца?


— Он и его окружение не могут не понимать, что если ты переходишь на такой уровень аргументов, то потом не удивляйся, что тебя считают каким-то опасным приматом. Это как-то странно: с одной стороны, вы заявляете, что готовы отправить всех в ядерную могилу, а с другой стороны, удивляетесь: а чего это нас не любит никто?


— А Православная церковь может как-то повлиять в этой ситуации?


— Наверное, может, но патриарх не хочет. Поскольку эта тема трижды возникала за год и ни разу никакой реакции, по крайней мере публично, мы не слышали, значит, патриарх, видимо, считает, что угроза ядерной войны — это слишком неинтересный сюжет для его диалога с президентом ядерной державы ...