Х.УМХАЕВУ И Н.НУХАЖИЕВУ
которые в ПОИСКАХ НАЦИОНАЛЬНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ

РЕЦЕНЗИЯ профессора И.М.Сампиева.
( сокр. в)
Анчабадзе Г.З. Вайнахи (чеченцы и ингуши). /На рус. и анг. яз. - Тбилиси: Издательство "Кавказский дом", 2001. - 328 с; илл.
.....Тема эта требует специального рассмотрения; в данном случае мы ставим своей целью показать на конкретном материале несуразность и научную несостоятельность попыток рассматривать историю и культуру двух совершенно разных народов в "обобщающем" ключе, который означает только одно - идеологическое обоснование уничтожения этих уникальных историй и культур двух совершенно различных наций. С этих предварительных замечаний начнём обзор работы Г.З.Анчабадзе "Вайнахи (чеченцы и ингуши)".

Автора не смущает, что такого термина, как "вайнах", нет ни в ингушском, ни в чеченском языке. На чём основано утверждение Анчабадзе, что "вайнахи" в переводе (интересно, с какого языка? - И.С.) означает "наши люди", не ясно. На ингушском языке слово "вайнах" переводится как "эй, люди", что в рассматриваемом контексте звучит нелепо. Чисто ингушский термин "вейнах", употреблявшийся для обозначения ингушами в быту, т.е. не в этническом смысле, до восьмидесятых годов вообще не был знаком чеченцам. Причём, специалистам хорошо известно, как, кем и по чьему заданию этот же - ингушский бытовой термин начал внедряться в научный обиход, как ему придавали с конца 20-х годов XX века этническое звучание. Известно также, для каких целей проводился комплекс мероприятий по унификации алфавитов, внедрению чуждых слов, звуков, унифицированных так называемых чечено-ингушских грамматик и т.п. Последствия этой антиингушской политики ощущаются до сих пор. Чеченцы же вообще "освоили" термин "вайнах" только в конце 80-х годов XX века, но он так и не стал сколько-нибудь употребителен в массовом сознании.

Видимо, и сам автор чувствует некоторую неуверенность в употреблении термина "вайнахи", почему и вынужден расшифровывать в скобках, что речь идёт именно об ингушах и чеченцах. Отметим, что здесь применён один из излюбленных приёмов конструктивизма - внедрение в сознание читателя нового понятия через уже ему знакомое.

Нелепо звучит утверждение автора о том, что "чеченцы и ингуши имеют общее происхождение и схожие языки и культуру, но в силу исторически сложивщихся обстоятельств сформировались как отдельные народы, чётко осознающие, однако, своё единство". Общее происхождение чеченцев и ингушей не подтверждается ни археологическими данными!! (общеизвестно, что ингуши наследники кобанской культуры, а чеченцы - коякентско-харачоевской), ни данными физической антропологии, ни данными фольклористики и т.д. Нет об общем происхождении данных не в приданиях ингушей, не в приданиях чеченцев. Что касается древнегрузинской этногенетической традиции, на которую не совсем корректно ссылается автор, то и здесь речь всегда идёт об общем происхождении всех кавказских народов, а не обособленно о тех или иных из них. Схожесть языков и культуры - не аргумент единства этих народов. Израильтяне и арабы имеют больше сходства в своих языках и культупе и единстве происхождения, чем ингуши и чеченцы, однако никто не берётся описывать "историю и культуру" единого народа "семитов" (арабов и евреев).

Утверждение же о том, что чеченцы и ингуши "помимо национальных самоназваний - нохчи (чеченцы) и галгаи (ингуши), имеют также общее самоназвание "вайнахи", не выдерживает никакой критики. Не может нация иметь несколько самоназваний, это иные народы могут дать одному и тому же народу разные имена. Исторически сформировавшись как разные народы, что признаёт и автор, не имея общей истории, ингуши и чеченцы вдруг с подачи Анчабадзе заимели общее самоназвание ( в чём это проявляется? - И.С.) и, помимо собственных различных этнонимов, ещё и общий этноним, смысла которого на языке этих народов понять невозможно - вот уж поистине яркий образчик конструктивизма, при котором испарилась социальная и этническая реальность и остались в свободном полёте только субъективные ощущения, символы соченённые "элитой", причём чужеродной, да ещё объекты для социальных манипуляций.

Автору видится причина политического радикализма чеченцев в некоторых значимых моментах истории "вайнахов". Однако если была единая история, то почему следствия из неё именно для чеченцев характерны политическим радикализмом, а для ингушей нет? Задавлся ли автор вопросом, почему менталитет этого якобы единого народа совершенно различен, чему яркую иллюстрацию даёт проявление национальных менталитетов в политической сфере, что признаёт, хоть и косвенно, Анчабадзе. Если у ингушей и чеченцев общая история, и они один народ (одна психология, ментальность), то и следствия из этого, в том числе и в политической сфере, должны быть идентичными. Если же менталитет, национальный характер, психология ингушей и чеченцев различны, то тогда из общей истории (которой никогда и не было), могли быть разные следствия для этих народов. Но тогда о каком едином народе идёт речь?

Попытка автора дать географическую характеристику "страны вайнахов" следует рассматривать как территориальный конструктивизм, как будто субъектами истории являются "территории", а не народы; вообще автор вольно обращается с терминами, в частности, понятие "страна" может им применяться и к "стране вайнахов", и к Кавказу ("Кавказ: страна и население" (С.167).

При описании кавказской языковой семьи автор выделяет "восточную или вайнахо-дагестанскую группу", что несколько отдаёт анохранизмом. Да и раньше название группы звучало как нахско-дагестанская, и включала в себя язык цова-тушин, который имеет чисто ингушское (вабуа) происхождение. В современном языкознании нахские языки выделяются в отдельную ветвь кавказской языковой семьи. Однако принадлежность к одной лингвистической группе вовсе не позволяет говорить о тождестве народов, и тем более не может свидетельствовать о едином происхождении (генетическом родстве).

На странице 173 Анчабадзе приписывает автору XI века Леонтию Мровели составление гениалогического древа народов Кавказа, в том числе "вайнахов". Однако Л.Мровели, при всей его учёности, не мог предвидеть, что через 900 лет большевики придумают и внедрят термин "вайнахи", а по сему писал о Кавказе и его сыне Дзурдзуке. Если автору хотелось указать генетических потомков Кавказа и Дзурдзука, то ему следовало сопоставить мифологические представления древних авторов с археологическими культурами того периода, и тогда он понял бы, что прямыми наследниками Кавказа являются именно ингуши.

Говоря об антропологических типах кавказцев, автор относит к кавкасионскому типу карачаевцев, балкарцев, осетин, западных дагестанцев, гоцев-грузин и преславутых "вайнахов". Однако в исторической науке давно доказано, что у грузиноязычных горцев, тюркоязычных балкарцев и карачаевцев и ираноязычных осетин единая субстратная основа, через каторую они мимеют кавкасионский тип. Наиболее полно среди всех кавказских народов кавкасионский тип выражен у ингушей, что совпадает и с данными археологии. Почему-то автор обощёл вниманием и тот общеизвестный факт, что ареал расселения носителей кавкасионского антропологического типа совподает в основном с границами кобанской (древнеингушской культуры).

В части первой своей работы Анчабадзе Г.З. описывает географию страны (снова страны!) "вайнахов", демонстрируя, как вопреки элементарному здравому смыслу иные сочинители наполняют реальным содержанием объекты, существующие только в их воображении ("страна вайнахов").

По ходу автор пытается посеять семена межнациональной вражды между ингушами и чеченцами. Только инсинуациями автора можно объяснить утверждение Анчабадзе о том, что якобы часть территории Сунженслого и Малгобекского районов Республики Ингушетия является спорной, и что "стороны отложили окончательное решение этого вопроса на будущее" (С.187). Ни ингуши, ни чеченцы не имели территориальных претензий и споров в отношении друг друга. Что касается высказываний отдельных чеченских шовинистов, какие бы посты они не занимали, то они носят единичный характер и осуждаются самим чеченским народом. Но Анчабадзе пытается выдать бредовые выдумки этих отщепенцев за "территориальные споры сторон", в то же время ни словом ни обмолвившись о действительной территориальной проблеме Пригородного района и части города Владикавказа.

Антиингушская направленность сочинения Анчабадзе проявляется и в следующем утверждении. "В 1992 году Ингушетия вышла из состава общего (чечено-ингушского) государства и с республиканским статусом непосредственно вошла в Россию". Но позвольте, Чечено-Ингушетия никогда не была самостоятельным государством, да и Ингушетия никуда не выходила - она была и осталась в составе России. При этом ингуши добились воссоздания собственной национальной государственности и избавились от "Чечено-Ингушетии", которая не была государством ни чеченцев, ни тем более ингушей.

Во второй части под абсурдным по своей сути названием "Очерк истории вайнахских народов" Анчабадзе Г.З. приводит предания чеченцев о своём происхождении, почему-то пытаясь распростронить их и на ингушей. Ингушские же предания напрочь игнорирует, вероятно, по причине их "неудобности" для идеологии "вайнахизма". Вводя в заблуждение читателей, Анчабадзе важнейшее место в решении вопроса о "происхождении вайнахов" придаёт принадлежности ингушей и чеченцев к кавказской этнолингвистической семье. Собственно, на этом же факторе основано утверждение автора, что на Северо-Восточном Кавказе сложился "вайнахский этнос, много позднее разделившийся на чеченский и ингушский народы". Мы уже говорили о том, что основываясь только на лингвистическом сходстве совершенно невозможно судить о происхождении народов. Необходимо привлечение в первую очередь объективных данных антропологии, арзхеологии, генетики, этнопсихологии, культурологии, фольклорных и этнографических данных. Однако Анчабадзе устраивает только лингвистический фактор, поскольку только он (да и то относительно) укладывается в прокрустово ложе "вайнахства". Заметим, между прочим, что автор исключает из ареала древнего формирования "вайнахов" Центральный и Южный Кавказ, хотя именно там и локализовалось ядро протоингушской общности. Несколько ниже Анчабадзе признаёт всё-таки, что на территории Северного Кавказа в конце II и в первой половине I тысячелетия до нашей эры проживали две группы местных кавказских племён, которые учёные условно именуют племенами кобанской и каякентско-харачоевской культуры. Первые занимали территорию Западной Чечни и Ингушетии и далее на Запад, до верховьев Кубани, вторые обитали в Восточной Чечне и Дагестане. Спрашивается, о какой тогда "вайнахской" этнической общности в древности можно говорит?

Совершенно очевидно, что с древнейших времён имелись два совершенно разных этноса и две разные культуры, что в целом сохранилось и до наших дней. Исторически сближение в лингвистическом плане этих двух различных этносов объясняется политическим доминированием укреплённых поселений кобанцев, выселявшихся в отдельные районы каякентско-харачоевской культуры (территорию нынешней Ичкерии), что подтверждается археологическими данными и преданиями чеченцев о миграции их предков с запада на восток.

При описании военно-политической истории Кавказа Анчабадзе допускает постянную подмену термина "дзурзуки" древнегрузинских летописей на "вайнахов". Между тем, хорошо известна географическая локализация дзурзуков, а при сопоставлении с данными археологии и сведений древнегреческих и римских историков не вызывает сомнений, что прямыми потомками дзурзуков являются именно современные ингуши.

Не вдаваясь в особую аргументацию, отметим, что Анчабадзе вряд ли стоило однозначно утверждать об ираноязычности алан, поскольку этот вопрос долеко не разрешён на объективной основе и весьма подвержен идеологическому влиянию. Попытка же Анчабадзе объяснить параллельное упоминание в "Армянской географии" нескольких "вайнахских" терминов этнополитической раздробленностью предков чеченцев и ингушей вызывает жалость к древним авторам, которые не знали о том, что когда советские конструктивисты придумают политику "слияния наций и народностей" и сконструируют "вайнахскую общность", а авторы типа Анчабадзе станут сочинять под эту конструкцию некую общую историю, то их свидетельства будут неудобным фактом и их придётся как-то интерпретировать.

Говоря о древних религиозных культах, Анчабадзе совершенно безосновательно распрстраняет ингушский пантеон богов на чеченцев, хотя ни в письменных источниках, ни в преданиях, ни в материальной культуре чеченцев нет ни единого свидетельства о бытовании этих богов и богинь. Поэтому несерьёзно звучит обозначение ингушских богов "вайнахскими"; что касается влияния миссионерской деятельности грузинского царства в XII веке, то и оно носило чисто религиозный характер: утверждение автора о политическом влиянии Грузии на горские народы вплоть до контроля над проходами через Большой Кавказ - то это явный плод фантазии автора.

Говоря о боевых и жилых башнях, Анчабадзе отмечает своеобразие и отличие "вайнахских башен" от укреплённых поселений доугих народов (С. 209). Однако умалчивает тот общеизвестный факт, что и по числу башенных комплексов, и по совершенству строительной техники, и по уникальности башенных комплексов центром средневековой кавказской башенной архитектуры является именно Ингушетия. Кстати, автор обходит молчанием склеповую и храмовую архитектуру ингушей, и не зря: последняя отсутствует у чеченцев.

Не соответствует истине утверждение автора, что вначале чеченские, а затем ингушские племена стали осваивать равнину. Достаточно сказать, что первопоселенцами равнин Чечни был тейп агишбатой - выходцы из ингушского аула Эги - кхал. Профессор Генко зафиксировал у аккинцев Дагестана предания о том, что они выселились на равнину из ингушских гор, а именно аккинцы первыми заселили равнину на востоке Чечни. Только неосведомлённостью автора можно объяснить его утверждение о том, что начало многих казачьих родов дано "вайнахами": в отличие от чеченцев, нет ни одного случая, чтобы ингуши дали начало какому-либо казачьему роду.

Заголовок главы 5: "Чеченцы и ингуши в Кавказской войне" явно не соответствует её содержанию. С таким же успехом её можно было бы озаглавить как "ингуши и русские в Кавказской войне", "ингуши и кумыки в Кавказской войне" и т.д. Реализуя свою антиингушскую установку, автор искажает историю вхождения ингушей в Россию, умалчивая о договоре 1770 года, историю построения на ингушской земле крепости Владикавказ, а события 1810 года, когда ингуши выступили на защиту своей территории и Владикавказской крепости, выдаёт как провокацию русских властей. Вся глава в дальнейшем посвящена чеченской истории, вернее истории Дагестано-Чеченского имамата, к которому ингуши не имеют никакого отношения.

В следующей главе: "Чечня и Ингушетия в составе Российской империи" Анчабадзе вновь пытается смешать мало в чём соприкасавщуюся историю двух народов. Доходит до того, что он называет чеченской ингушскую песню со ссылкой... на работу А.Н.Генко "Из культурного прошлого ингушей"! (С.236).

Автор исподволь подводит к мысли о том, что ингуши в дореволюционный период тяготели к Грозному. Анчабадзе пишет: "Этническая дискриминация дошла до того, что в 1891 г. Начальник Терской области, генерал Коханов, издал постановление, запрещающее проживать в черте города всем чеченцам и ингушам, не состоящим на государственной службе. Вайнахи были изгнаны из Грозного". Но ингуши до 1934 года не жили в Грозном, так что постановление об их изгнании из города - выдумка Анчабадзе. Зато он упорно скрывает тот общеизвестный факт, что ингуши жили в городе Владикавказе и вокруг него. Зачем?
Затем же, зачем в своё время была запушена идеология "вайнахства".

На странице 245 автор пишет о появлении у "вайнахов" в начале XX века национальной интеллегенции (как будто есть накая нация - "вайнахи"), что стали развиваться письменность и искусство, основанное на самобытной "чечено-ингушской" культуре (как будто в природе есть такая культура). Эти утверждения показывают полнейшее незнание автором ни ингушской, ни чеченской культуры, либо сознательную зловредную пропаганду преступных эксперементов 20-30-х годов по слиянию совершенно разных культур и конструированию новой так называемой "чечено-ингушской культуры".

Даже при описании событий периода сталинской депортации автор не замечает, что кроме "общей" республики, созданию которой ингуши сопротивлялись как могли (об этом автор скромно умалчивает), ничего общего в истории двух народов не было! А стоило бы задуматься, почему всё, что "объединяет" ингушей и чеченцев, всегда исходит извне (высылки, геноцид, объединение в одном национально-государственном образовании).

Весьма тенденциозно описана Анчабадзе и история так называемой "чеченской революции". Впрочем, поскольку эти события не имеют отношения к Ингушетии, оставим их для критики самих чеченцев. Поэтому рассмотрим главу 1 части третьей, где говорится об осетино-ингушском конфликте. Утверждение автора о том, что "обе стороны развернули подготовку боевых формирований, запасались оружием" не соотвествует истине в отношении ингушской стороны, что подтверждается документальными материалами, в том числе опубликованными материалами следственной группы Генеральной прокуратуры РФ, о которых автор либо не имеет понятия, либо сознательно игнорирует. Анчабадзе ставит с ног на голову весь ход так называемого осетино-ингушского конфликта. Имеется огромное количество опубликованных материалов по этому конфликту, однако Анчабадзе, судя по его интерпретации, не имеет о них понятия, либо злостно искажает историю конфликта.

Весьма подробно Анчабадзе описывает русско-чеченские отношения последнего десячтилетия. Однако если уж автор взялся писать об ингушах и чеченцах как об общности, то, очевидно, следовало бы писать только об общем в их истории, если таковое есть. Между тем, автор смешивает совершенно несхожие исторические судьбы двух народов даже в период времени, которому является свидетелем. Поэтому в результате получается некая мозаика из отдельных фрагментов, мало связанных между собой, и только издали и для совсем уж некомпетентного или заинтересованного взгляда кажущаяся целой картиной.

Общее поверхностное отношение к теме автор демонстрирует и в списке иллюстраций в конце книги. Так, знаменитые ингушские башни замкового комплекса "Эрзи" Анчабадзе почему-то называет "вайнахскими", а ингушский же замок Вовнушки (рис.4) назван "чеченским". Неясно, какое отношение имеет к ингушам имам Шамиль (рис.7). И если уж помещён портрет Д.Дудаева, то этично было бы поместить и портрет Р.Аушева. Впрочем, автор не скрывает своих прочеченских позиций и, слава богу, писал бы себе книгу о чеченцах. Но, видимо, социальный заказ требует от автора укладываться в конструктивистскую парадигму "вайнахизма", и тут уже не до элементарного здравого смысла и тем более не до этических требований - нужно отработать заказ.

Рассмотренные нами конкретные примеры из книги Г.З.Анчабадзе позволяют сделать общую характеристику рассмотренной книги.
В новейший период ингушской истории сделано столько много по уничтожению подлинной истории и культуры ингушского народа, что появление ещё одного "труда" мало что меняет в общей картине. Беда не в том - в конце концов, все эти идейки о "вайнахах" исходят извне, и рано или поздно будут развенчаны. Дело в другом - надо ли ждать, пока сгинут политические обстоятельства и силы, сконструировавшие и транслирующие антиингушскую идеологию "вайнахства", а следом и сама эта пагубная идеология, либо нужно уже сейчас показывать её нигилистическую антинациональную сущность?

К сожалению, уже в самой ингушской учёной среде и в массовом сознании дали всходы ядовитые семена гнилой идеологии "вайнахизма", ставящей ингушскую национальную культуру, историю и самосознание с ног на голову.
Кончно, силы, заказавшие эту политику и проводящие её в жизнь и до сих пор, слишком велики и опасны. Но они могут что-либо только тогда, когда находят своих сторонников в среде самих же ингушей, в массовом сознании так называеиых "вайнахов" - по сути, "совков", утративших национальную идентичность. Знаем, что именно они в первую очередь воспримут данную рецензию в штыки. Но это их проблема. Мы же завершаем наш краткий обзор следущим выводом: книга Г.З.Анчабадзе "Вайнахи (чеченцы и ингуши)" представляет собой антинаучное и антиингушское произведение современной конструктивистской идеологии ассимиляторско-колониального типа по "слиянию наций и народностей".

С научной точки зрения работа несостоятельна, с политической - вредна, с этической - аморальна, какими бы благими мотивами не руководствовался автор.