Л. Фрейдлин
ЛИНИЯ ЖИЗНИ
Эта дружеская компания сложилась еще в молодости: кинодокументалисты, театроведы, литераторы, врачи. Все обожали театр. В 50-е-60-е годы спектакель давали в три четыре действия, и заканчивался он ближе к полуночи. После премьеры шли пешком к Браиловским. Дом их был хлебосольным. Жена и теща Леонида Григорьевича привычно жарили и шкварили на всю ватагу. По выходным пекли три непременных пирога: с мясом, капустой и сладкий.
Рассаживались за столом, и тут звонил кто-нибудь из акте¬ров поговорить о премьере. Кончалось все яростным спором. На том конце провода не соглашались, горячились, бросали трубку. Не успевала она остыть, как снова звонили - доругиваться.
Все это я знаю по рассказам. Мы же познакомились в 70-е. Театральный критик Браиловский приносил к нам в газету рецензии. Держался он с подчеркнутым достоинством, несколько холодновато, как звезда медицины. Соблюдал дистанцию с собеседником. Одет был с иголочки, носил редкий в те времена щегольский зонт на длинной ручке, бросалось в глаза широкое кольцо.
Была во всем его облике вальяжность и даже некоторая барственность. Чем чаще заходил Леонид Григорьевич в редакцию, тем вернее рассыпалось это впечатление. При ближайшем рассмотрении он оказался совсем другим: контактным, доброжелательным, словоохотливым. Я знала, что он преподает историю и теорию театра в Ростовском училище искусств, на нескольких факультетах университета, возглавляет секцию критики ВТО, устраивает творческие вечера актеров, сотрудничает со многими изданиями. А вел себя так, словно это не труд, а увлекательное времяпровождение, сплошное удовольствие. Сидя в редакции никогда не спешил, не поглядывал на часы, не подчеркивал своей занятости. Напротив-любил обстоятельно поговорить. Веско, с повторами и вариациями (педагогическая привычка). Слово подкреплял характерным жестом: приподнимал руку, округляя пальцы, точно держал пиалу. На знаменгитых "капустниках" в Доме актера цепкие артисты смешно пародировали и эту манеру, и голос критика, и его повадку. Ни один вечер не обходился без куплета в адрес Леонида Григорьевича. С комическим надрывом пели артисты про то, что как ни играй, как ни старайся, все равно "критик Браиловский саданет под сердце финский нож". А он сидел в центре немыслимо переполненного зала и довольно похохатывал: ценил остроумие и был слишком умен, чтобы обижаться. Случалось, по-детски восторженно спрашивал: "Вы видели, как меня Гриша показывает? Невероятно смешно!" Речь шла об актере Григории Яковлевиче Марковиче, который, действительно, пародировал друга очень похоже, ядовито, для убедительности приклеив кустистые брови - суровую деталь браиловской внешности.
Леонид Григорьевич в эти минуты излучал добродушие. И вообще от него веяло несомненным благополучием. Никаких проблем, никакой головной боли - казалось, все его поведение подчеркивает это. Никто и догадаться не мог, как трагична была его жизнь.
В прежние годы ВТО владело микроавтобусом, который возил нас на спектакли в Таганрог, Новочеркасск и Шахты (были такие благословенные времена!). Дорога и темнота обратного пути располагали к доверительным разговорам. Тут я слышала поразительные истории.
Леонида Григорьевича призвали в армию с последнего курса истфака пединститута. Обучили в артиллерийском училище и - на фронт. Изюм-Барвенковское направление стало первым кошмаром. Изнурительные бои, бессонные ночи, про¬визия на исходе. Окружение. Офицеры спорили, как выходить: лощиной или по открытой местности. Верхом пошло только отделение лейтенанта Браиловского-он был уверен, что немцы не станут поджидать их на незащищенной дороге. Так и вышло. Пробиваясь из круга, они видели, как внизу страшно по¬гибали их товарищи. И собственная удача еще висела на волоске. Солдаты оглаживали коней, и те, казалось, все понимали:
тащили артиллерийские орудия изо всех сил и не издали ни звука. Уже в безопасном месте, пересчитав последние запасы мазей и бинтов, решили истратить их на лошадей, в кровь разбивших бока и спины. Леонид Григорьевич говорил, что никогда не забудет, как смотрели лошади в глаза людям, терпели боль и стояли смирно.
То там, то тут натыкаясь на немцев, отделение прорывалось к своим. Леонида Григорьевича контузило. "Меня спасли мои старики", - вспоминал он. "Старикам" было около сорока, чуть больше сорока. Они возили его, полуживого, на пушечном лафете больше десяти дней, поили травяными отварами. Первое, что он услышал, едва очнулся - разрывы гранат, немецкую речь. Плен.
Этот кошмар казался ему последним. Без долгих слов по¬вели всех на расстрел. У ямы автоматчики подтолкнули Браи-ловского, и он, озлившись, локтем двинул своего палача. Сам прыгнул в яму, выстрел догонял его. Это, видимо и спасло. Со сквозным ранением в спине Леонид Григорьевич выбрался из трупной ямы с наступлением темноты. Доковылял до ближайшего дома. У женщины, открывшей ему, было спокойное лицо, почти равнодушное. Он подумал, что люди, живущие посреди войны, ко всему привыкли. Вместе с дочкой-подростком они обработали рану, перевязали, нашли кое-какую одежду. Даже чуть поулыбались, глядя, как смешно торчат брючины выше щиколоток рослого Браиловского. Накормили кукурузной за-тирухой - ходовой и почти единственной едой оккупационного времени. Прятать же надолго опасались. Переночевал здесь Леонид Григорьевич, и начались новые скитания. До нового плена.
И сразу же - кошмар немецкого концлагеря. Здесь донесли на него: мол, еврей не имеет права жить за колючей проволо¬кой. Истребовал Леонида Григорьевича комендант лагеря, но пленный отрекся: "Я ингуш". Позвали ингуша. "Поговори, - приказывают . - Кто такой?" Леонид Григорьевич со школьных лет бредил сценой, играл в знаменитом любительском театре Дома учителя, но подобная роль и в страшном сне не снилась. Вот такие "предлагаемые обстоятельства". Ингуш - здоровый, жилистый, как и Браиловский; смотрит диковато, неприязнен¬но. Кажется , надеяться не на что, но и терять нечего. Заговорил Леонид Григорьевич - кто б ему самому сказал, на каком языке. Ингуш замер, и вдруг лицо его преобразилось улыбкой. Поток слов, короткий ответ, и снова водопад возгласов, похлопывание по плечу. Голос, мимика, жесты-все выражало неподдельный восторг. "Из соседнего села", - заключил он по-русски - для переводчика. Эта была лучшая театральная сцена, в которой когда-либо участвовал Браиловский. В награду он получил на короткое время должность переводчика в лазарете...
(Фрейдлин Людмила. Линия жизни. ЛГ-Юг России.
11(41) 8 июня 2000г.)
Б.ГАЗИКОВ "СБОРНИК СВЕДЕНИЙ ОБ ИНГУШАХ" НАЗРАНЬ 2010Г