Показано с 1 по 1 из 1

Тема: Стихотворения Тургенева в прозе

  1. #1
    Старожил форума
    Регистрация
    27.02.2008
    Сообщений
    6,422
    Поблагодарил(а)
    1,121
    Получено благодарностей: 781 (сообщений: 547).

    Стихотворения Тургенева в прозе

    Иван Сергеевич Тургенев.

    Милостыня

    Вблизи большого города, по широкой проезжей дороге шел старый, больной человек.
    Он шатался на ходу; его исхудалые ноги, путаясь, волочась и спотыкаясь, ступали тяжко и слабо, словно чужие; одежда на нем висела лохмотьями; непокрытая голова падала на грудь… Он изнемогал.
    Он присел на придорожный камень, наклонился вперед, облокотился, закрыл лицо обеими руками – и сквозь искривленные пальцы закапали слезы на сухую, седую пыль.
    Он вспоминал…
    Вспоминал он, как и он был некогда здоров и богат – и как он здоровье истратил, а богатство роздал другим, друзьям и недругам… И вот теперь у него нет куска хлеба – и все его покинули, друзья еще раньше врагов… Неужели ж ему унизиться до того, чтобы просить милостыню? И горько ему было на сердце и стыдно.
    А слезы всё капали да капали, пестря седую пыль.
    Вдруг он услышал, что кто-то зовет его по имени; он поднял усталую голову – и увидал перед собою незнакомца.
    Лицо спокойное и важное, но не строгое; глаза не лучистые, а светлые; взор пронзительный, но не злой.
    – Ты всё свое богатство роздал, – послышался ровный голос… – Но ведь ты не жалеешь о том, что добро делал?
    – Не жалею, – ответил со вздохом старик, – только вот умираю я теперь.
    – И не было бы на свете нищих, которые к тебе протягивали руку, – продолжал незнакомец, – не над кем было бы тебе показать свою добродетель, не мог бы ты упражняться в ней?
    Старик ничего не ответил – и задумался.
    – Так и ты теперь не гордись, бедняк, – заговорил опять незнакомец, – ступай, протягивай руку, доставь и ты другим добрым людям возможность показать на деле, что они добры.
    Старик встрепенулся, вскинул глазами… но незнакомец уже исчез; а вдали на дороге показался прохожий.
    Старик подошел к нему – и протянул руку. Этот прохожий отвернулся с суровым видом и не дал ничего.
    Но за ним шел другой – и тот подал старику малую милостыню.
    И старик купил себе на данные гроши хлеба – и сладок показался ему выпрошенный кусок – и не было стыда у него на сердце, а напротив: его осенила тихая радость.
    Май, 1878

    Камень

    Видали ли вы старый серый камень на морском прибрежье, когда в него, в час прилива, в солнечный веселый день, со всех сторон бьют живые волны – бьют и играют и ластятся к нему – и обливают его мшистую голову рассыпчатым жемчугом блестящей пены?
    Камень остается тем же камнем – но по хмурой его поверхности выступают яркие цвета.
    Они свидетельствуют о том далеком времени, когда только что начинал твердеть расплавленный гранит и весь горел огнистыми цветами.
    Так и на мое старое сердце недавно со всех сторон нахлынули молодые женские души – и под их ласкающим прикосновением зарделось оно уже давно поблекшими красками, следами бывалого огня!
    Волны отхлынули… но краски еще не потускнели – хоть и сушит их резкий ветер.
    Май, 1879

    Морское плавание

    Я плыл из Гамбурга в Лондон на небольшом пароходе. Нас было двое пассажиров: я да маленькая обезьяна, самка из породы уистити, которую один гамбургский купец отправлял в подарок своему английскому компаньону.
    Она была привязана тонкой цепочкой к одной из скамеек на палубе и металась и пищала жалобно, по-птичьи.
    Всякий раз, когда я проходил мимо, она протягивала мне свою черную, холодную ручку – и взглядывала на меня своими грустными, почти человеческими глазенками. Я брал ее руку – и она переставала пищать и метаться.
    Стоял полный штиль. Море растянулось кругом неподвижной скатертью свинцового цвета. Оно казалось невеликим; густой туман лежал на нем, заволакивая самые концы мачт, и слепил и утомлял взор своей мягкой мглою. Солнце висело тускло-красным пятном в этой мгле; а перед вечером она вся загоралась и алела таинственно и странно.
    Длинные прямые складки, подобные складкам тяжелых шелковых тканей, бежали одна за другой от носа парохода и, все ширясь, морщась да ширясь, сглаживались наконец, колыхались, исчезали. Взбитая пена клубилась под однообразно топотавшими колесами; молочно белея и слабо шипя, разбивалась она на змеевидные струи, – а там сливалась, исчезала тоже, поглощенная мглою.
    Непрестанно и жалобно, не хуже писка обезьяны, звякал небольшой колокол у кормы.
    Изредка всплывал тюлень – и, круто кувыркнувшись, уходил под едва возмущенную гладь.
    А капитан, молчаливый человек с загорелым сумрачным лицом, курил короткую трубку и сердито плевал в застывшее море.
    На все мои вопросы он отвечал отрывистым ворчанием; поневоле приходилось обращаться к моему единственному спутнику – обезьяне.
    Я садился возле нее; она переставала пищать – и опять протягивала мне руку.
    Снотворной сыростью обдавал нас обоих неподвижный туман; и погруженные в одинаковую, бессознательную думу, мы пребывали друг возле друга, словно родные.
    Я улыбаюсь теперь… но тогда во мне было другое чувство.
    Все мы дети одной матери – и мне было приятно, что бедный зверок так доверчиво утихал и прислонялся ко мне, словно к родному.
    июнь, 1879

    Монах

    Я знавал одного монаха, отшельника, святого. Он жил одною сладостью молитвы – и, упиваясь ею, так долго простаивал на холодном полу церкви, что ноги его, ниже колен, отекли и уподобились столбам. Он их не чувствовал, стоял – и молился.
    Я его понимал – я, быть может, завидовал ему, – но пускай же и он поймет меня и не осуждает меня – меня, которому недоступны его радости.
    Он добился того, что уничтожил себя, свое ненавистное я; но ведь и я – не молюсь не из самолюбия.
    Мое я мне, может быть, еще тягостнее и противнее, чем его – ему.
    Он нашел, в чем забыть себя… да ведь и я нахожу, хоть и не так постоянно.
    Он не лжет… да ведь и я не лгу.
    Ноябрь, 1879

    Молитва

    О чем бы ни молился человек – он молится о чуде. Всякая молитва сводится на следующую: «Великий боже, сделай, чтобы дважды два не было четыре!»
    Только такая молитва и есть настоящая молитва – от лица к лицу. Молиться всемирному духу, высшему существу, кантонскому, гегелевскому, очищенному, безобразному богу – невозможно и немыслимо.
    Но может ли даже личный, живой, образный бог сделать, чтобы дважды два не было четыре?
    Всякий верующий обязан ответить: может – и обязан убедить самого себя в этом.
    Но если разум его восстанет против такой бессмыслицы?
    Тут Шекспир придет ему на помощь: «Есть многое на свете, друг Горацио…» и т. д.
    А если ему станут возражать во имя истины, – ему стоит повторить знаменитый вопрос: «Что есть истина?»
    И потому: станем пить и веселиться – и молиться.
    Июнь, 1881

    Мне жаль…

    Мне жаль самого себя, других, всех людей, зверей, птиц… всего живущего.
    Мне жаль детей и стариков, несчастных и счастливых… счастливых более, чем несчастных.
    Мне жаль победоносных, торжествующих вождей, великих художников, мыслителей, поэтов.
    Мне жаль убийцы и его жертвы, безобразия и красоты, притесненных и притеснителей.
    Как мне освободиться от этой жалости? Она мне жить не дает… Она, да вот еще скука.
    О скука, скука, вся растворенная жалостью! Ниже спуститься человеку нельзя.
    Уж лучше бы я завидовал, право!
    Да я и завидую – камням.

    Без гнезда

    Куда мне деться? Что предпринять? Я как одинокая птица без гнезда… Нахохлившись, сидит она на голой, сухой ветке. Оставаться тошно… а куда полететь?
    И вот она расправляет свои крылья – и бросается вдаль стремительно и прямо, как голубь, вспугнутый ястребом. Не откроется ли где зеленый, приютный уголок, нельзя ли будет свить где-нибудь хоть временное гнездышко?
    Птица летит, летит и внимательно глядит вниз.
    Под нею желтая пустыня, безмолвная, недвижная, мертвая.
    Птица спешит, перелетает пустыню – и всё глядит вниз, внимательно и тоскливо.
    Под нею море, желтое, мертвое, как пустыня. Правда, оно шумит и движется – но в нескончаемом грохоте, в однообразном колебании его валов тоже нет жизни и тоже негде приютиться.
    Устала бедная птица… Слабеет взмах ее крыл; ныряет ее полет. Взвилась бы она к небу… но не свить же гнезда в той бездонной пустоте!…
    Она сложила наконец крылья… и с протяжным стоном пала в море.
    Волна ее поглотила… и покатилась вперед, по-прежнему бессмысленно шумя.
    Куда же деться мне? И не пора ли и мне – упасть в море?
    Январь, 1878

    Чья вина?

    Она протянула мне свою нежную, бледную руку… а я с суровой грубостью оттолкнул ее.
    Недоумение выразилось на молодом, милом лице; молодые добрые глаза глядят на мня с укором; не понимает меня молодая, чистая душа.
    – Какая моя вина? – шепчут ее губы.
    – Твоя вина? Самый светлый ангел в самой лучезарной глубине небес скорее может провиниться, нежели ты.
    И все-таки велика твоя вина передо мною.
    Хочешь ты ее узнать, эту тяжкую вину, которую ты не можешь понять, которую я растолковать тебе не в силах?
    Вот она: ты – молодость; я – старость.
    Январь, 1878

    Житейское правило

    Хочешь быть спокойным? Знайся с людьми, но живи один, не предпринимай ничего и не жалей ни о чем.
    Хочешь быть счастливым? Выучись сперва страдать.
    Апрель, 1878

    С кем спорить…

    Спорь с человеком умнее тебя: он тебя победит… но из самого твоего поражения ты можешь извлечь пользу для себя.
    Спорь с человеком ума равного: за кем бы ни осталась победа – ты по крайней мере испытаешь удовольствие борьбы.
    Спорь с человеком ума слабейшего… спорь не из желания победы; но ты можешь быть ему полезным.
    Спорь даже с глупцом; ни славы, ни выгоды ты не добудешь; но отчего иногда и не позабавиться?
    Не спорь только с Владимиром Стасовым!
    Июнь,1878

    песочные часы

    День за днем уходит без следа, однообразно и быстро.
    Страшно скоро помчалась жизнь, – скоро и без шума, как речное стремя перед водопадом.
    Сыплется она ровно и гладко, как песок в тех часах, которые держит в костлявой руке фигура Смерти.
    Когда я лежу в постели и мрак облегает меня со всех сторон – мне постоянно чудится этот слабый и непрерывный шелест утекающей жизни.
    Мне не жаль ее, не жаль того, что я мог бы еще сделать… Мне жутко.
    Мне сдается: стоит возле моей кровати та неподвижная фигура… В одной руке песочные часы, другую она занесла над моим сердцем…
    И вздрагивает и толкается в грудь мое сердце, как бы спеша достучать свои последние удары.
    Декабрь, 1878

    Когда я один… (Двойник)

    Когда я один, совсем и долго один – мне вдруг начинает чудиться, что кто-то другой находится в той же комнате, сидит со мною рядом или стоит за моей спиною.
    Когда я оборачиваюсь или внезапно устремляю глаза туда, где мне чудится тот человек, я, разумеется, никого не вижу. Самое ощущение его близости исчезает… но через несколько мгновений оно возвращается снова.
    Иногда я возьму голову в обе руки – и начинаю думать о нем.
    Кто он? Что он? Он мне не чужой… он меня знает, – и я знаю его… Он мне как будто сродни… и между нами бездна.
    Ни звука, ни слова я от него не жду… Он так же нем, как и недвижен… И, однако, он говорит мне… говорит что-то неясное, непонятное – и знакомое. Он знает все мои тайны.
    Я его не боюсь… но мне неловко с ним и не хотелось бы иметь такого свидетеля моей внутренней жизни… И со всем тем отдельного, чужого существования я в нем не ощущаю.
    Уж не мой ли ты двойник? Не мое ли прошедшее я? Да и точно: разве между тем человеком, каким я себя помню, и теперешним мною – не целая бездна?
    Но он приходит не по моему веленью – словно у него своя воля.
    Невесело, брат, ни тебе, ни мне – в постылой тишине одиночества!
    А вот погоди… Когда я умру, мы сольемся с тобою – мое прежнее, мое теперешнее я – и умчимся навек в область невозвратных теней.
    Ноябрь, 1879

    Путь к любви

    Все чувства могут привести к любви, к страсти, все: ненависть, сожаление, равнодушие, благоговение, дружба, страх, – даже презрение.
    Да, все чувства… исключая одного: благодарности.
    Благодарность – долг; всякий честный человек плотит свои долги… но любовь – не деньги.
    Июнь,1881

    Фраза

    Я боюсь, я избегаю фразы; но страх фразы – тоже претензия.
    Так, между этими двумя иностранными словами, между претензией и фразой, так и катится и колеблется наша сложная жизнь.
    Июнь, 1881

    Простота

    Простота! простота! Тебя зовут святою… Но святость – не человеческое дело.
    Смирение – вот это так. Оно попирает, оно побеждает гордыню. Но не забывай: в самом чувстве победы есть уже своя гордыня.
    Июнь, 1881

    Ты заплакал…

    Ты заплакал о моем горе; и я заплакал из сочувствия к твоей жалости обо мне.
    Но ведь и ты заплакал о своем горе; только ты увидал его – во мне.
    Июнь, 1881

    Любовь

    Все говорят: любовь – самое высокое, самое неземное чувство. Чужое я внедрилось в твое: ты расширен – и ты нарушен; ты только теперь зажил «?» и твое я умерщвлено. Но человека с плотью и кровью возмущает даже такая смерть… Воскресают одни бессмертные боги…
    Июнь, 1881

    Истина и правда

    – Почему вы так дорожите бессмертием души? – спросил я.
    – Почему? Потому что я буду тогда обладать Истиной вечной, несомненной… А в этом, по моему понятию, и состоит высочайшее блаженство!
    – В обладании Истиной?
    – Конечно.
    – Позвольте; в состоянье ли вы представить себе следующую сцену? Собралось несколько молодых людей, толкуют между собою… И вдруг вбегает один их товарищ: глаза его блестят необычайным блеском, он задыхается от восторга, едва может говорить. «Что такое? Что такое?» – «Друзья мои, послушайте, что я узнал, какую истину! Угол падения равен углу отражения! Или вот еще: между двумя точками самый краткий путь – прямая линия!» – «Неужели! о, какое блаженство!» – кричат все молодые люди, с умилением бросаются друг другу в объятия! Вы не в состоянии себе представить подобную сцену? Вы смеетесь… В том-то и дело: Истина не может доставить блаженства… Вот Правда может. Это человеческое, наше земное дело… Правда и Справедливость! За Правду и умереть согласен. На знании Истины вся жизнь построена; но как это «обладать ею»? Да еще находить в этом блаженство?
    Июнь, 1882

    Куропатки

    Лежа в постели, томимый продолжительным и безысходным недугом, я подумал: чем я это заслужил? за что наказан я? я, именно я? Это несправедливо, несправедливо!
    И пришло мне в голову следующее…
    Целая семейка молодых куропаток – штук двадцать – столпилась в густом жнивье. Они жмутся друг к дружке, роются в рыхлой земле, счастливы. Вдруг их вспугивает собака – они дружно, разом взлетают; раздается выстрел – и одна из куропаток, с подбитым крылом, вся израненная, падает – и, с трудом волоча лапки, забивается в куст полыни.
    Пока собака ее ищет, несчастная куропатка, может быть, тоже думает: «Нас было двадцать таких же, «как» я… Почему же именно я, я попалась под выстрел и должна умереть? Почему? Чем я это заслужила перед остальными моими сестрами? Это несправедливо!»
    Лежи, больное существо, пока смерть тебя сыщет.
    Июнь, 1882

  2. 3 пользователей сказали cпасибо Магомедовна за это полезное сообщение:

    berkut001 (07.04.2013),Ovod (10.05.2013),Инфанта (07.04.2013)

Ваши права

  • Вы не можете создавать новые темы
  • Вы не можете отвечать в темах
  • Вы не можете прикреплять вложения
  • Вы не можете редактировать свои сообщения
  •