...Учитель разбирал письменные работы учеников. Трое не получили свои сочинения. Не получила свою работу и Боли. Их учитель оставил после занятий. Когда двое, после короткой консультации ушли, учитель, перелистав тетрадь Боли и пристально посмотрев в глаза девочки, произнес:
– Твоя работа, Боли, написана хорошо, я ее на «хорошо» и оценил. Но вот эта бумажка, что была заложена в твоей тетради, написана безграмотно.
Он протянул ей сложенный вдвое тетрадный лист. У девушки словно остановилось сердце – это был донос на самого учителя Сурхо, написанный ее рукой под диктовку отца. В ней староста Инал извещал больших хакимов* из Буро** о том, что Сурхо-учитель плохо говорит о власти Падчаха*.* Сурхо – опасный человек, а он, Инал, «верноподданный Его Величества, радеет за прочность основ Великого Трона».
Девушка застыла с полуоткрытым ртом. Ни говорить, ни двигаться сил не было. Если бы могла, она убежала б из класса.
– Такую важную бумагу ты написала безграмотно. Я исправил все ошибки. Перепиши набело, а то «важные хакимы* из Буро» подумают, что у дочери Инала плохой учитель.
Она вспомнила, как вложила эту бумагу в тетрадь. Хотела набело переписать и забыла… Ва, устаз!*...* Стыд неимоверным грузом придавил ее к скамье.
– Не бойся, я не сержусь. Донос ты написала по воле отца. Я знаю, что Инал – аькх*.* Все знают, аькха не спрячешь в народе, как не спрячешь головешку в стоге сена. Я не могу советовать тебе поступать вопреки воле родителей. Бумага эта секретная, она и останется такой. Даю тебе слово.
Положив перед ней лист, он вышел. А девочка, вослед, тупо уставилась на дверь.
В тот вечер отец потребовал эту бумагу. Боли отдала. На второй же день донос был отправлен в Буро.
Люди спали. Рассвет только занимался. Закукарекали первые шальные петушки.
Девочка ветром влетела на балкон учителя и забарабанила в дверь.
– Учитель! Вá,* учитель!
Заметила свет из окна в саду, понеслась туда. В спешке чуть не высадила стекло.
Сурхо отодвинул занавески и толкнул створки.
– Ты, Боли? Что с тобой?
– Тебя арестуют! Беги!
Он замер, подавил минутное смятение и пошел открывать ей.
– У нас жандармский офицер и полиция. Сейчас придут сюда. Тебя арестуют, в Сибирь отправят. Так отцу сказал офицер. Ты враг, говорят, Падчаха. Правда это?
– Правда, Боли.
– Но… Разве Падчах не от Бога?
– Нет.
– Пхиди-молла говорил, что Падчах от Бога. А почему он так сказал?
– Потому, что Пхиди служит не Богу, а Падчаху.
– А что ты хочешь сделать, учитель?
– Мы – свободный народ. Мы должны вернуть себе право на свободу. Я – вестник этой великой задачи.
Девушка опять засуетилась,
– Беги скорей, учитель...
– Мне некуда бежать. Можно бежать с чужбины на Родину, но с Родины некуда бежать, Боли.
– Но... но... – сказала она растерянно, – значит… я пришла напрасно?
– Нет, не напрасно: теперь я буду знать, что моя ученица честный человек, она не станет предательницей. Беги домой, торопись. Будь счастлива. Я рад за тебя.
У дверей она обернулась.
– Эту бумагу... ну что в тетради... в школе... ошибки Вы исправили... я отцу отдала. Прости меня, учитель!
– Да простит тебя Бог! Иди с чистой совестью.
На восходе солнца дом Сурхо окружила полиция.
– С обыском! – коротко бросил жандармский офицер, входя в дом.
За ним шел другой офицер-кавказец. Этот бросил беглый взгляд на хозяина дома. А тот ответил взглядом открытой ненависти, брезгливости, презрения.
Пять полицейских начали бесцеремонный обыск. Учителю приказали сесть в угол на скамью.
– Вы можете пользоваться услугами переводчика, — сказал жандарм-кавказец. – Вы имеете на это право.
– А где же переводчик? – спросил учитель.
– Я. Я прекрасно владею русским и нашим языками. Не верите?
– Верю. Раб должен говорить на языке своего господина.
Жандарм подавил свой вскипевший гнев: он был бесполезен.
– Однако же, – сказал он, прищурив глаза, – нам доподлинно известно, что Вы являетесь учителем русской словесности и прекрасно справляетесь с работой. Что Вы на это скажете?
– Для меня он является языком общения со всемирной цивилизацией. Так сложились обстоятельства. Для Вас – язык господ. Как видите, наши познания в одном и том же языке оказываются радикально противоположными по назначению.
Скандал нарастал. Но его пресек старший из группы.
– Господин Домбаров! Прошу Вас отставить разговоры на вашем языке. Они неуместны. Выполняйте свой долг.
В доме перевернули все, вскрыли пол, рылись в золе. Тщательно просматривали книги. Все бумаги, написанные от руки, были запечатаны в пакеты. Обыск в двух комнатах длился до самого вечера. Село всполошилось.
– К Сурхо-учителю приехала полиция! Арестовали!
– За что?
– Против власти, говорят, Сурхо.
– Ва-а-ай!**
У дома собралась большая толпа. Людям было непонятно: тихий, чистый, обходительный Сурхо против самого Падчаха? А что он сможет сделать? Наибы Шамиля ничего не смогли. А разве они плохо дрались? Это знает весь мир. Правильно, давно пора прогнать отсюда этих слуг Дьявола. Но как это сделать? Вот тебе и Сурхо, чистый, тихий учитель, любимец детей! Разное говорили люди. Кое-кто не мог понять одного: человек пришел в село и стал учить детей русскому языку. Хорошо учит. И этот человек – против русской власти? Другие утверждали, что ему дано откровение. Что только не говорили.
Когда вывели Сурхо, народ недовольно зароптал. Жандармы струсили. Горская толпа обхватила их кольцом.
– Не говорите, пожалуйста, – сказал старший. Он, видимо, очень боялся.
Учитель поднял слегка руку, по профессиональной привычке, как в классе, когда волнуются дети. Стало тихо.
– Господин офицер! Сейчас не мое время говорить. Я заговорю в свой час. Не бойтесь, сегодня…
– Пожалуйста! Пожалуйста! Мы служим. Вы понимаете, долг…
Вот плотные ряды его учеников. Угрюмо, исподлобья смотрят юноши, девочки плачут. На Боли задержал свой взгляд, улыбнулся с теплотцой. Девушка ответила горькой полуулыбкой.
Садясь в карету, он окинул взглядом народ, и сказал приветствие, которое произносили предки, а сейчас уже почти не употреблялось:
– Быть нам свободными!
– Дяла* да поможет тебе! – ответил народ.
Учителя увезли. Улеглась пыль, поднятая колесами. Люди разошлись. Они забудут его? Да! Всех забывают. Время стирает все с памяти людей
Волны судьбы мечут тебя по страданиям, Мир Обновляющий. Но ты иди. Иди, если даже люди скажут, что это путь глупцов. Они говорят, потому что не ведают. Не вини их. Не презирай их. Иди для них.
С улыбкой на устах переселился Великий Сократ… Средь гула сражений вознеслась мятежная душа Спартака… К своему костру шла Жанна Д'Арк… В пороховом дыму скрылся в Вечности Шандор Петефи. Ушел в бессмертие… Святые они. Без них человечество превратилось бы в стаи бессильных жертв и жестоких хищников. Дикость и Тирания боятся их, ибо они излучают Свет, они гонят прочь от человечества Тьму Невежества.
А ты иди. И да будет Бог с тобой на этом пути!..