Окраина империи и законы гор [ 3 ]
Алена Седлак, редактор отдела «Политика» «Эксперт Юг»
Качество региональной власти на Северном Кавказе приводит к попыткам заменить действующий закон традициями предков
События в Южной Осетии и Абхазии, а затем и громкие политические убийства выходцев с Кавказа породили общее обострение напряжённости в регионе. Оказались востребованными понятия, характерные для традиционного, а вовсе не демократического общества. Ярче всего эти тенденции видны сегодня в Ингушетии и Чечне — в тех территориях, где особенно явно применяется силовой метод управления, а закон и демократические институты отступают на второй план. Возникающий в итоге правовой вакуум и пытаются заполнить сходы тейпов, советы старейшин и кровная месть. Эксперты считают это своего рода сигналами — сложившуюся модель отношений «центр — особые регионы» пора менять, опираясь в республиках не на лояльные элиты, а на дееспособные демократические институты.
Кровь за кровь
«Никому не удастся нас запугать. Мы вели и будем вести дальше беспощадную борьбу с теми, кто хочет разрушить в республике обстановку межнационального, межконфессионального мира и согласия», — сказал глава МВД Ингушетии Муса Медов почти сразу после того, как на него было совершено покушение. Покушение было громким во всех отношениях. От взрыва, прогремевшего 30 сентября по пути следования министра на работу, у жителей окрестных домов вылетели стекла. От машины, в которой было заложено взрывное устройство (по оценкам взрывотехников — около 40 кг в тротиловом эквиваленте), и находившегося в ней террориста-смертника, по словам очевидцев, «почти ничего не осталось». Министр Медов, его водитель и охрана не пострадали — повреждения получил лишь автомобиль главы МВД. В тот же день, комментируя происшествие, Муса Медов назвал обстановку в республике «стабильной и контролируемой».
Сообщения, почти ежедневно приходящие из республики, противоречат этому заявлению. Только за одни сутки 4 октября в Ингушетии прогремело четыре взрыва, причём в двух случаях были заминированы машины работников правоохранительных органов. Ещё один взрыв прогремел на могиле Бекхана Зязикова — двоюродного брата президента Ингушетии, убитого 10 сентября в Назрани. 2 октября в станице Орджоникидзевской неизвестные убили начальника криминальной милиции Сунженского РОВД, обстреляв его автомобиль. В тот же день в Назрани был обстрелян пост милиции, а на трассе «Кавказ» погибли двое военнослужащих — их машина тоже была обстреляна неизвестными. В сентябре в Ингушетии произошло более десятка нападений на сотрудников правоохранительных органов. Особо пришлось вытерпеть республиканским чиновникам — нападениям подвергались начальник управления Пенсионного фонда, министр финансов Ингушетии, ректор ингушского вуза, имам Малгобекской мечети. Если учесть, что на сентябрь пришёлся священный для магометан Рамадан (время традиционного мусульманского поста), то картина тем более выглядит далёкой от какой бы то ни было стабильности.
Многие наблюдатели связывают это осеннее обострение с убийством известного оппозиционного лидера Магомеда Евлоева, владельца сайта «Ингушетия.ру», постоянно и весьма резко критикующего региональную власть в Ингушетии и лично президента Мурата Зязикова. Евлоев был убит 31 августа при задержании в аэропорту Магаса. Официальная версия — случайный выстрел при оказании задержанным сопротивления. Неофициальная, которую отстаивают оппозиция и та же «Ингушетия.ру» (в конце сентября превратившаяся в «Ингушетию.орг» — старый домен был отключен по решению суда, признавшего интернет-сайт виновным в распространении материалов экстремистского характера), — Евлоев был «заказан» Зязиковым и его окружением. Сайт опубликовал целый список лиц, по мнению друзей и сторонников Магомеда Евлоева, причастных к гибели оппозиционера. Первым в списке значится сам Мурат Зязиков, вторым — начальник его охраны и родной брат Русланбек Зязиков, третьим — глава МВД Муса Медов. Всего в списке 13 фамилий, почти все — сотрудники правоохранительных структур Ингушетии. Связать серию нападений на ингушских силовиков и чиновников с убийством Евлоева оказалось весьма удобно после того, как родственники погибшего во время похорон заявили, что отомстят за кровь Магомеда. Так в трактовке ингушских событий появилось понятие «кровной мести», уже давненько не использовавшееся.
«Люди просто не понимают, что это такое. Кровная месть не объявляется просто так, когда точно не установлен убийца. И никто не ходит совершать акт кровной мести с гранатомётами и килограммами взрывчатки. Тем более не использует для этого террористов-смертников», — рассказывает «Эксперту ЮГ» один из лидеров ингушской оппозиции Магомед Хазбиев. К тому же, по его словам, все последние события в Ингушетии — не «обострение», а развитие ситуации, которая существует в республике уже несколько лет. «Просто раньше об этом никто не говорил. И мы несколько лет назад не назывались оппозицией. Мы просто жили здесь, работали, занимались своими делами. Но что делать, когда у вас похищают родственника, а потом такие же вещи происходят с вашими соседями, знакомыми, когда убивают мирных жителей, а виновных не находят? Сейчас у нас убивают рядовых сотрудников милиции — а это тоже наши братья. Недавно погибли три молодых парня, милиционеры — это близкие друзья моего младшего брата! Как можем мы быть к этому причастны?», — недоумевает г-н Хазбиев.
Выстрел по стабильности
24 сентября в Москве был застрелен Руслан Ямадаев — старший брат бывшего командира батальона «Восток» Сулима Ямадаева, экс-депутат Госдумы РФ. И в Чечне, и в Москве активно обсуждалась версия о прямой или косвенной причастности президента Чечни к убийству на Смоленской набережной — о противостоянии братьев Ямадаевых и Рамзана Кадырова хорошо известно и в республике, и в российской столице. Кадыров, по словам людей из его окружения, был весьма расстроен этой смертью, пришедшейся аккурат накануне его собственного дня рождения (5 октября) и выборов в республиканский парламент (12 октября). И тут же выдвинул свою версию произошедшего. «Я на 80–90 процентов уверен в том, что убийство могли совершить по мотивам кровной мести. Сулим Ямадаев был причастен к многочисленным похищениям мирных граждан с целью получения выкупа, а тех, за кого не давали деньги, по оперативным данным, он расстреливал. У них очень много кровников в республике. В Чечне убийство человека не прощают никогда. Могут отомстить и через сто лет», — заявил Кадыров. В окружении Рамзана Кадырова предполагают, что кто-то мог воспользоваться его враждой с Ямадаевыми, чтобы дестабилизировать обстановку в Чечне, запустив механизм той же самой кровной мести. Если так, то этот «кто-то» почти достиг цели. «Люди в республике обеспокоены, настроение тревожное — многие боятся, что теперь начнутcя стычки между кадыровцами и ямадаевцами», — говорит эксперт «Московской Хельсинской группы» по Северному Кавказу Асламбек Апаев.
А возможные стычки двух этих сил — нечто большее, чем просто месть одного клана другому. Ямадаевы в Чечне при Кадырове-старшем были реальной силой (в то время как Рамзан всего лишь командовал личной охраной отца). Именно они сдали федеральным силам свою «вотчину» — Гудермес, не допустив разрушения города. Именно на них опирался муфтий, а потом президент Ахмат-Хаджи Кадыров, выстраивая отношения с Москвой. Когда на месте Ахмата-Хаджи оказался Рамзан, Ямадаевы — не без помощи Москвы — оставили за собой батальон «Восток», который в итоге оказался единственным силовым подразделением в Чечне, не подчинённым лично Кадырову. Формально «Восток» находится под юрисдикцией Минобороны РФ, фактически же одно из самых боеспособных чеченских подразделений подчинялось Сулиму Ямадаеву. До весны этого года, когда кортеж Бадруддина Ямадаева (младший брат Сулима) отказался уступить дорогу кортежу Кадырова. Тогда чеченский президент назвал «всех Ямадаевых» преступниками, а Бадруддин и Сулим были объявлены в федеральный розыск. Что не помешало последнему командовать «Востоком» в Южной Осетии.
Братья Ямадаевы всегда сохраняли влияние в Гудермесе — втором по величине городе Чечни. Сейчас в этом городе живут их многочисленные родственники, здесь же базируется и «Восток». В Гудермесе находится и одна из резиденций Кадырова, для которого авторитет опальных братьев в этом городе — явно лишний. Начав минувшей весной последовательное выдавливание Ямадаевых из республики и политического поля вообще, Кадыров, казалось бы, окончательно оставил Гудермес за собой. Но если теперь, как опасаются местные жители, в Чечне начнутся стычки кадыровцев с ямадаевцами, это может оказаться не просто актом кровной мести, а ещё и возобновлением борьбы за контроль над Гудермесом и Гудермесским районом.
Впрочем, ситуация в Чеченской Республике и до убийства Руслана Ямадаева была далека от благополучной — несмотря на жизнеутверждающие сообщения о подготовке празднования 420−летия дружеских отношений с Россией, о субботниках в Грозном и открытии новых заводов. Сообщения о нападениях на силовиков отсюда поступают не так часто, как из Ингушетии или Дагестана, но всё же достаточно регулярно. По данным правозащитного центра «Мемориал», за год в республике пропало без вести больше 20 человек. И если в Грозном ещё можно говорить о безопасности мирного населения, то в горных сёлах Чечни картина совсем другая.
Правозащитный центр «Мемориал», ведущий мониторинг ситуации на Северном Кавказе, приводит высказывание жителя одного из чеченских сел (имя не называется из соображений безопасности), которого при нападении на село сначала избили боевики, отобрав у него машину, а потом избили силовики, подозревая в пособничестве боевикам: «Это война по принципу “белые приходят — грабят, красные приходят — грабят”. Я не понимаю, что делать гражданским лицам, которые не имеют никакого отношения ни к тем, ни к другим. Ну, боевики — это те люди, которые убивают всех. Допустим, у них нет ничего святого, а что тогда официальная власть? А кто тогда представители силовых структур? Они же призваны защищать нас. А у нас гражданский человек всегда виноват. Вместо того чтобы по горячим следам попытаться найти нападавших и уничтожить их, “силовики” избрали самый упрощённый и самый безопасный для себя метод». Правда, о таких вещах в Чечне открыто почти не говорят. Светская оппозиция — та, что ходит на митинги и пишет письма президенту РФ, а не та, что сидит в лесу, устраивая нападения на горные сёла, — там отсутствует. «Просто для оппозиции там слишком велики риски, вплоть до физического — власть в Чечне действует слишком жёстко», — констатирует заведующий кафедрой политологии и политического управления КубГУ, эксперт «Южного регионального ресурсного центра», доктор политических наук Михаил Савва.
Закон и традиция
Кадыров в Чечне действует, опираясь на личный ресурс — он полностью контролирует республику, включая большинство силовых структур на её территории. В итоге он обеспечивает хотя бы видимый порядок и выигрывает информационную войну, а те, кто недоволен, молча уходят в горы. Зязиков в Ингушетии опирается на федеральных силовиков, чьи действия контролировать не может, а личного ресурса у него практически нет. «Закрутить гайки», нейтрализовать оппозицию, как тот же Кадыров, ингушский президент не в состоянии. В итоге порядка нет — даже видимого, информационная война проиграна.
В обеих республиках власть фактически способствует воспроизводству экстремистов. «Там, где мало современных, цивилизованных механизмов во взаимоотношениях между властью и населением, задействованы механизмы нецивилизованные — то есть сила оружия используется не для охраны общества, а для того, чтобы заработать себе на кусок хлеба с икрой. Соответственно этому проявляется ответная реакция населения, которое тоже не ищет цивилизованных способов противодействия власти», — поясняет Михаил Савва. По его мнению, сегодняшний экстремизм на Северном Кавказе имеет довольно мало общего с «ваххабизмом», идеями радикального ислама, как, например, в 90−е годы. «Те люди, которые сейчас там воюют в горах — это не принципиальные борцы за какую-то идею. Это просто люди, которые мстят. Мало кто в республиках Северного Кавказа сегодня борется за идею — этого нельзя сказать ни о власти, ни об оппозиции. Там идёт сведение счётов — это абсолютно традиционалистский механизм, ему тысяча лет», — говорит эксперт.
Традиционализм — характерная черта национальных республик с большинством мусульманского населения. В современной Чечне тот же Рамзан Кадыров волен запретить девушкам выходить замуж в платьях европейского покроя, а сотрудницам госучреждений — появляться на работе без головного платка. В ряде республик на время священного месяца Рамадан вполне официально запрещается продажа спиртных напитков. Все это, конечно, вступает в некоторое противоречие с действующим российским законодательством, но большого вреда не наносит. До поры до времени.
В этом году недовольные результатами выборов в Ингушетии провели сходы тейпов (родов) и выбрали Мекх-Кхел (совет страны) — традиционный совет старейшин, со времён родоплеменных отношений решавший на Кавказе жизненно важные для народа вопросы. Официальные власти Ингушетии создание подобного органа проигнорировали, не признав его даже как общественную организацию. Однако Мекх-Кхел существует, недавно был переименован в «Народное собрание Ингушетии» и консолидирует вокруг себя ингушскую оппозицию.
Следующим из традиционных атрибутов кавказского общества на повестке дня оказывается уже упомянутая кровная месть, которая вообще не вписывается ни в какие рамки действующих законов. Причём говорят о ней не просто некие горячие головы на Кавказе, а вполне официальные лица.
«Классической кровной мести, как и классических советов старейшин, не существует», — утверждает завотделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа Сергей Маркедонов. По его мнению, в северокавказских республиках подобные традиционалистские понятия давно утратили прежнюю силу и значение. Теперь это — не более чем способ отстоять собственную «инаковость», показать свой особый путь. «Эти конструкции используются, во-первых, как инструменты для формирования политического имиджа и даже для устрашения конкурентов. Во-вторых, это попытка в условиях кризиса легитимности региональной власти найти точку опоры в прошлом. Эту точку ищут как отдельные люди, так и общественные структуры», — говорит г-н Маркедонов.
Недавнее покушение на главу МВД Ингушетии Мусу Медова стало одним из самых громких среди покушений на ингушских чиновников
Сегодня попытки сделать «прошлое» актуальным — следствие низкого качества власти, соглашается Михаил Савва. «Целый ряд властных структур и правоохранительных органов фактически противопоставили себя населению. И противопоставили не потому, что принципиально отстаивают какие-то важные для России в целом позиции — просто они глубоко коррумпированы, используют своё положение для решения личных вопросов. При фактическом отсутствии закона традиционалистские механизмы начинают работать как механизм самозащиты, стремясь заполнить создавшийся правовой вакуум. Когда закон исполняется, эти механизмы ослабевают, отодвигаются на обочину. Сейчас, к сожалению, они снова набрали силу и оказались посреди дороги», — поясняет г-н Савва.
От личностей к институтам
Низкое качество власти в ряде северокавказских республик — следствие той самой особости, которая закрепилась за этими территориями с 90−х годов прошлого века. Схема управления, когда глава региона назначается центром и назначает всех остальных вплоть до глав сельских поселений (выборы в региональные парламенты почти не в счёт — их результаты легко прогнозируются задолго до дня голосования), делает структуры власти недостаточно работоспособными. Они решают задачи, которые ставит перед регионом центр — лояльность, обеспечение внешней стабильности, высокий процент нужных голосов на выборах — но совершенно не способны работать в интересах населения этих регионов.
Традиционный рецепт повышения качества власти — смену лидера — вот уже второй год пытается подсказать федеральному центру ингушская оппозиция. Предлагали даже кандидатуру — первого президента Ингушетии Руслана Аушева. Инициатива видимой поддержки не нашла. Оппозиция не успокоилась: «Пусть будет федеральный чиновник, пусть будет прямое президентское правление — лишь бы навели порядок», — говорит Магомед Хазбиев. Но у федерального центра — своя логика. Во-первых, он никогда не идёт на поводу у оппозиции, поскольку иначе управляемость регионов может быстро свестись к нулю. Во-вторых, сегодня совершенно очевидно: одной сменой фигур проблемы северокавказских республик не решить.
«Дело не в личности руководителя. Мно*гое ли изменилось в Дагестане после того, как убрали Магомедали Маго*медова (председатель Госсовета Дагестана. — «Эксперт Юг»)? Сейчас там точно так же существует этнический экстремизм. И если в Ингушетии сейчас убрать Зязикова, это не решит проблем. Нужны не личностные, а системные подходы. А пока что у нас пытаются управлять регионами, опираясь на лояльные элиты, не вникая в ситуацию в целом, не выстраивая социальных связей с этими регионами», — убеждён Сергей Маркедонов. В качестве примера выстраивания социальных связей эксперт называет рекрутирование наиболее «продвинутых» представителей региона в российскую элиту: «Сейчас у молодёжи на Кавказе два пути — участие либо в российских проектах, либо в других, которые для неё выглядят не менее заманчивыми. После событий в Южной Осетии Россия получила определённый кредит доверия на Северном Кавказе — центр показал, что действительно может защитить маленький кавказский народ. Важно воспользоваться этим кредитом доверия и не упустить шанс».
«Особые» регионы надо включать в правовое поле России на общих основаниях — иначе власть там так и останется ориентированной только на центр, считают эксперты. «И в Чечне, и в Ингушетии необходимо в полном объёме проводить административную реформу. По стране она ведётся с большим или меньшим успехом, а в этих республиках дело пока не идёт дальше подписанных постановлений и планов. Там, как и везде, нужны разработка и принятие регламентов оказания государственных услуг, имеющих для любого чиновника силу закона», — убеждает Михаил Савва. О муниципальной реформе говорить пока не приходится — реформировать ещё нечего. Институты местного самоуправления лишь предстоит создать. И не только для того, чтобы вписать проблемные регионы в российское правовое поле. На Северном Кавказе легитимные муниципальные институты могут стать довольно действенным инструментом «спускания пара» для местных элит. Возможность влиять на ситуацию в регионе изнутри — весьма эффективный стимулирующий механизм для тех, кто сегодня борется за власть традиционными для Северного Кавказа способами. Кроме того, местные институты власти вполне могут стать своего рода буфером между традиционалистскими и правовыми способами разрешения возникающих противоречий. Во времена советской власти, кстати, при сельсоветах на Северном Кавказе существовали специальные комиссии, в функции которых входило, помимо прочего, примирение кровников. Выглядело, конечно, экзотично, но ведь действовало же.
Сегодня силовые методы управления проблемными регионами не перестали быть необходимыми, но стали недостаточными. За наведением порядка на любой территории логически следуют усилия по созданию комфортных условий для жизни — иначе сам порядок перестаёт иметь смысл.