"Тихий Дон" и политическая цензура
...Из других национальностей самая крупная купюра доста¬лась офицеру-ингушу, который в составе депутации от 1-й Дон¬ской и Туземной дивизий прибыл в сотню Ивана Алексеевича, чтобы убедить казаков продолжать корниловский поход на Пет-роград. В 15-й главе 4-й части ингуш выступает перед ними со страстной речью, содержащей и угрозу суровой кары в случае неподчинения высшему начальству. Потапов выкинул всю речь длиною в треть страницы не столько за ее содержание, сколько за принадлежность оратора к народу, поголовно депортирован¬ному в 1944 году из родимого края по обвинению в сотрудниче¬стве с немецкими оккупантами. В 1956 году купюру восстано¬вили. Судьбу ингушей разделили татары, выселенные из Кры¬ма и подвергнутые цензуре в "Севастопольской страде" (худ. лит. 1948; 1950) с целью освобождения острова от их наследия и скрытия притеснений их царской властью.
(Ермолаев Герман "Тихий Дон" и политическая цензура. 1928-1991. М. 2005. с. 159-160)

Тихий Дон. Часть четвертая
XV

Сутки тащился эшелон, приближаясь к станции Дно. Ночью его вновь задержали, пропуская эшелоны уссурийцев и Дагес¬танского полка. Казачий состав перевели на запасный путь. Мимо, в опаловой ночной темноте, поблескивая огнями, пробе¬гали вагоны Дагестанского полка. Слышался удаляющийся гор¬танный говор, стон зурны, чуждые мелодии песен.
Уже в полночь отправили сотню. Малосильный паровоз дол¬го стоял у водокачки, от топки падал на землю искрящийся свет огней. Машинист, попыхивая цыгаркой, поглядывал в окошко, словно чего-то ожидал. Один из казаков ближнего к паровозу вагона высунулся в дверь, крикнул:
- Эй, Гаврила, крути, а то зараз стрелять будем!
Машинист выплюнул цыгарку, помолчал, видимо, следя за
дугообразным ее полетом; сказал, покашливая:
- Всех не перестреляете, - и отошел от окна.
Спустя несколько минут паровоз рванул вагоны, лязгнули буфера, зацокотали копыта лошадей, потерявших от толчка рав¬новесие. Состав поплыл мимо водокачки, мимо редких квадра¬тиков освещенных окон и темных, за полотном, березовых куп. Казаки, задав лошадям корм, спали, редко кто бодрствовал, по¬куривая у полуоткрытых дверей, глядя на величавое небо, думая о своем.
Иван Алексеевич лежал рядом с Королевым, глядел в двер¬ную щель на текучую звездную россыпь. За минувший день, об¬думав все, твердо решил он всячески противодействовать даль¬нейшему продвижению сотни на Петроград; лежа, размышлял, каким образом склонить казаков к своему решению, как на них подействовать...
Иван Алексеевич рассчитывал, что, убеждая казаков не идти с Корниловым, он встретит со стороны некоторых возражения, но утром, когда в своем вагоне осторожно заговорил о том, что надо потребовать возвращения на фронт, а не идти на Петрог¬рад драться со своими же, казаки охотно согласились и с боль¬шой готовностью решили отказаться от дальнейшего следова¬ния на Петроград. Захар Королев и казак Чернышевской стани¬цы Турилин были ближайшими сообщниками Ивана Алексееви¬ча. Весь день они, перебираясь из вагона в вагон, говорили с казаками, а к вечеру, на каком-то полустанке, когда поезд за¬медлил ход, в вагон, где был Иван Алексеевич, вскочил уряд¬ник третьего взвода Пшеничников.
- На первой же станции сотня сгружается! - взволнованно
крикнул он, обращаясь к Ивану Алексеевичу. - Какой ты пред¬седатель комитета, ежели не знаешь, что казаки хотят? Будет из нас дурачка валять! Не поедем дальше!.. Офицерья на нас удав¬ку вешают, а ты ни в дудочку, ни в сопелочку. Для этого мы
тебя выбирали? Ну, чего скалишься-то?
- Давно бы так, - улыбаясь, проговорил Иван Алексеевич.
На остановке он первый выскочил из вагона. В сопровожде¬нии Турилина прошел к начальнику станции.
- Поезд наш дальше не отправляй. Сгружаться тут зачнем.
- Как это так? - растерянно спросил начальник станции. - У меня распоряжение... путевка...
- Замкнись! - сурово перебил его Турилин.
Они разыскали станционный комитет, председателю, плот¬ному рыжеватому телеграфисту, объяснили, в чем дело, и через
несколько минут машинист охотно повел состав в тупик.
Спешно подмостив сходни, казаки начали выводить из ваго¬нов лошадей. Иван Алексеевич стоял у паровоза, расставив длинные ноги, вытирая пот с улыбающегося смуглого лица. К нему подбежал бледный командир сотни...
Час спустя сотня без единого офицера, но в полном боевом порядке выступила со станции, направляясь на юго-запад. В го¬ловном взводе рядом с пулеметчиками ехали принявший коман¬дование сотней Иван Алексеевич и помощник его, низенький Турилин.
С трудом ориентируясь по отобранной у бьюшего командира карте, сотня дошла до деревни Горелое, стала на ночевку. Об¬щим советом было решено идти на фронт, в случае попыток за¬держания - сражаться.
Стреножив лошадей и выставив сторожевое охранение, каза¬ки улеглись позоревать. Огней не разводили. Чувствовалось, что у большинства настроение подавленное, улеглись без обычных разговоров и шуток, скрытно тая друг от друга мысли.
На рассвете сотня выступила в поход. Прошли деревню Го¬релое, вслед им долго смотрели бабы и ребятишки, выгонявшие коров. Поднялись на кирпично-красный, окрашенный восходом бугор. Турилин, оглянувшись, тронул ногой стремя Ивана Алек¬сеевича.
- Оглянись, верховые сзади бегут...
Три всадника, окутанные розовым батистом пыли, миновав деревню, стлались в намете.
- Со-о-отня, стой! - скомандовал Иван Алексеевич.
Казаки с привычной быстротой построились серым квадра¬том. Всадники, не доезжая с полверсты, перешли на рысь. Один из них, казачий офицер, вынул носовой платок, помахал им над головой. Казаки не сводили глаз с подъезжавших. Офицер, оде¬тый в защитный мундир, ехал передним, двое остальных, в чер¬кесках, держались немного поодаль.
- По какому делу? - выезжая навстречу, спросил Иван Алек¬сеевич.
- На переговоры, - прикладывая руку к козырьку, ответил офицер. - Кто из вас принял сотню?
-Я.
- Я уполномочен от Первой Донской казачьей дивизии, а это - представители Туземной дивизии, - офицер указал глазами на горцев и, туго натягивая поводья, погладил рукой мокрую глян¬цевую шею взмыленного коня. - Если желаете вести перегово¬ры, прикажите сотне спешиться. Я имею передать устное рас¬поряжение начальника дивизии генерал-майора Грекова.
Казаки спешились. Сошли с коней и приехавшие представители. Нырнув в толпу казаков, они выплыли на середине. Сотня расступилась, очистив небольшой круг.
Первым заговорил казачий офицер:
- Станичники! Мы приехали для того, чтобы уговорить вас одуматься и предотвратить тяжелые последствия вашего по¬ступка. Вчера штаб дивизии узнал о том, что вы, поддавшись чьим-то преступным уговорам, самовольно покинули вагоны, и сегодня направил нас передать вам распоряжение о немедлен¬ном возвращении на станцию Дно. Войска Туземной дивизии и остальные кавалерийские части вчера заняли Петроград - сегод¬ня получена телеграмма. Наш авангард вступил в столицу, за¬нял все правительственные учреждения, банки, телеграф, теле¬фонные станции и все важные пункты. Временное правитель¬ство бежало и считается низложенным. Одумайтесь, станични¬ки! Ведь вы идете на гибель! В том случае, если вы не подчини¬тесь распоряжению командира дивизии, против вас будут на¬правлены вооруженные силы. Ваш поступок расценивается как измена, как невыполнение боевого задания. Вы можете только беспрекословным подчинением предотвратить пролитие братской крови...
Когда подъехали представители, Иван Алексеевич, учитывая настроение казаков, понял, что избежать переговоров нельзя, так как отказ от переговоров неминуемо должен был вызвать обратные результаты. Подумав, он отдал распоряжение сотне спешиться, сам, неприметно мигнув Турилину, протиснулся по¬ближе к представителям...
Иван Алексеевич понял, что в настроении казаков назрел пе¬реломный момент: еще несколько минут - и краснобаю-офицеру удастся повернуть сотню на свой лад. Во что бы то н
требовалось разрушить впечатление, произведенное словами офицера, поколебать невысказанное, но уже сложившееся в умах казаков решение. Он поднял руку, обвел толпу расширен¬ными, странно побелевшими глазами.
- Братцы! Погодите трошки! - и обращаясь к офицеру: - Телеграмма при вас?
- Какая телеграмма? - изумился офицер.
- Об том, что Петроград взяли.
- Телеграмма?.. Нет. При чем тут телеграмма?
- Ага! Нет!.. - единой грудью облегчающе вздохнула сотня. И многие подняли головы, с надеждой устремили глаза на
Ивана Алексеевича, а он, повысив сиповатый голос, уже насмешливо, уверенно и зло кричал, властно греб к себе внимание.
- Нету, говоришь? А мы тебе поверим? На мякине хочешь подсидеть?
- Об-ман! - гулом вздохнула сотня.
- Телеграмма не мне адресована! Станичники! - офицер убеждающе прижимал к груди руки.
Но его уже не слушали. Иван Алексеевич, почуяв, что симпа¬тии и доверие сотни вновь перекинулись к нему, резал, как ал¬мазом по стеклу:
- А хучь бы и взяли, - нам с вами не по дороге! Мы не жела¬ем воевать со своими. Против народа мы не пойдем! Стравить хотите? Нет! Перевелись на белом свете дураки! Генеральскую власть на ноги ставить не хотим. Так-то!
Казаки дружно загомонили, толпа качнулась, расплескалась криками.
- Вот это да!
- В разрез вогнал! -Правильна-а-а!..
- Гнать их, этих благородий, взашей!
- Сваты приехали, тоже. .
- В Петербурге вон три полка казачьих, а что-то они сомне¬ваются против народа выходить.
- Слышь, Иван! Налаживай их по чем попало мешалкой! Не-хай уезжают!
Иван Алексеевич глянул на представителей; казачий офицер, поджав губы, терпеливо выжидал; позади него плечо к плечу стояли горцы, - статный молодой офицер-ингуш, скрестив на нарядной черкеске руки, поблескивал из-под черной кубанки ко¬сыми миндалинами глаз, другой - пожилой рыжий осетин - сто¬ял, небрежно отставив ногу; положив ладонь на головку гнутой шашки, он насмешливыми, щупающими глазами оглядывал ка¬заков. Иван Алексеевич только что хотел прервать переговоры, но его опередил казачий офицер; пошептавшись с офицером-ингушом, он зычно крикнул:
- Донцы! Разрешите сказать слово представителю Дикой ди¬изии?
Не дожидаясь согласия, ингуш, мягко ступая сапогами без каблуков, вышел на середину круга, нервно поправил узенький наборный ремешок.
- Братья казаки! Зачим такой балшой шум? Надо говорить без ожистачения. Вы нэ хотите генерала Корнилова? Вы хотите войны? Пожалуйста! Мы будем воивать. Ни страшна! Зовсим ни страшна! Сегодня же мы вас разыдавим. Два полка горцев идут за нашим спином. Ва! Какой может быть шум, зачим шум? -Вначале он говорил с видимым спокойствием, но под конец уже с повышенной страстностью кидал горячие фразы; в гортанную ломаную речь его вплетались слова родного языка. - Вас сму¬щает вот этот казак, он - балшевик, а вы идете за ним! Ва! Что я нэ вижу! Арэстуйте его! Абэзаружти его!
Смелым жестом указывал он на Ивана Алексеевича и метал¬ся по тесному кругу, побледневший, страстно жестикулирую¬щий, с лицом, облитым коричневым румянцем. Товарищ его, пожилой рыжий осетин, хранил ледяное спокойствие; казачий офицер теребил изношенный темляк шашки. Казаки вновь при¬умолкли, вновь замешательство взволновало их ряды. Иван Алексеевич глядел неотрывно на ингуша-офицера, на зверино-белый оскал его зубов, на косую серую полоску пота, перерезав¬шую левый висок, с тоскою думал, что напрасно упустил мо¬мент, когда можно было словом одним кончить переговоры и увести казаков. Положение выручил Турилин. Он прыгнул на средину круга, отчаянно взмахнул руками, обрывая на вороте

рубахи пуговицы, захрипел, задергался, пенясь бешеной слю¬ной:
-Гады ползучие!.. Черти!.. Сволочи!.. Вас уговаривают, а вы ухи развесили!.. Офицерья вам свою нужду навязывают!.. Что вы делаете? Что-о-о вы делаете?! Их рубить надо, а вы их слу-хаете?.. Головы им с плеч, кровину из них спустить. Покеда вы тут муздыкаетесь, - нас окружут!.. Из пулеметов посекут... Под пулеметом не замитингуешь!.. Вам нарошно очки втирают, по¬кеда ихнее войско подойдет... А-а-а-а-э-эх, вы, казаки! Юбош-ники вы!
- На конь!.. - громовым голосом рявкнул Иван Алексеевич. Крик его лопнул над толпой шрапнельным разрывом. Казаки
кинулись к лошадям. Через минуту рассеянная сотня уже строи¬лась во взводные колонны.
- Послушайте! Станичники! - метался казачий офицер. Иван Алексеевич сдернул с плеча винтовку; твердо уложив
пухло-суставчатый палец на спуске, вонзая в губы заигравшего¬ся коня удила, крикнул.
- Кончились переговоры! Теперь ежели доведется гутарить с вами, так уж будем вот этим языком. - И он выразительно по¬тряс винтовкой.
Взвод за взводом выехали на дорогу. Оглядываясь, казаки видели, как представители, сев на коней, о чем-то совещаются. Ингуш, сузив глаза, что-то горячо доказывал, часто поднимал руку, шелковая подкладка отвернутого обшлага на рукаве его черкески снежно белела.
Иван Алексеевич, глянув в последний раз, увидел эту осле¬пительно сверкающую полоску шелка, и перед глазами его по¬чему-то встала взлохмаченная ветром-суховеем грудь Дона, зе¬леные гривастые волны и косо накренившееся, чертящее кон¬цом верхушку волны белое крыло чайки-рыболова.
XVII
Кинутые на Петроград части 3-го конного корпуса и Тузем¬ной дивизии эшелонировались на огромном протяжении восьми железных дорог: Ревель, Везенберг, Нарва, Ямбург, Гатчина, Сомрино, Вырица, Чудово, Гдов, Новгород, Дно, Псков, Луга и все остальные промежуточные станции и разъезды были заби¬ты медленно передвигавшимися, застревавшими эшелонами. Полки находились вне всякого морального воздействия старше¬го командного состава, расчлененные сотни теряли меж собой связь. Путаница усугублялась тем, что корпус с приданной ему Туземной дивизией на походе разворачивался в армию; требо¬вались известное перемещение и сборка разбросанных частей, перегруппировка эшелонов. Все это создавало неразбериху, бес¬толковые, зачастую несогласованные распоряжения, накаляло и без того напряженно-нервную атмосферу.
Встречая на своем пути противодействие рабочих и служа¬щих железнодорожников, преодолевая препятствия, эшелоны корниловской армии тихо стекали к Петрограду, копились на узлах, вновь рассасывались.
В красных клетушках вагонов, у расседланных полуголодных лошадей, толпились полуголодные донские, уссурийские, орен¬бургские, нерчинские и амурские казаки, ингуши, черкесы, ка¬бардинцы, осетины, дагестанцы. Эшелоны, ожидая отправки, часами простаивали на станциях, всадники густо высыпали из вагонов, саранчой забивали вокзалы, толпились на путях, пожи¬рали все съедобное, что оставалось от проходивших ранее эше¬лонов, под сурдинку воровали у жителей, грабили продоволь-ственные склады.
Желтые и красные лампасы казаков, щеголеватые куртки драгун, черкески горцев... Никогда не видела скупая на цвета северная природа такого богатого сочетания красок.
29 августа около Павловска 3-я бригада Туземной дивизии, под командой князя Гагарина, уже вошла в соприкосновение с противником. Наткнувшись на разобранный путь, Ингушский и Черкесский полки, шедшие в голове дивизии, выгрузились и походным порядком пошли по направлению на Царское Село. Разъезды ингушей проникли до станции Сомрино. Полки замед¬ленным темпом развивали наступление, теснили гвардейцев, выжидая, пока подтянутся остальные части дивизии. А те в Дно ожидали отправки. Некоторые не доехали еще и до этой стан¬ции.
Командир Туземной дивизии князь Багратион находился в имении неподалеку от станции, ожидая сосредоточения осталь¬ных частей, не рискуя идти походным порядком до Вырицы...
Багратион все же не решился идти походным порядком и от¬дал распоряжение о погрузке в вагоны штаба корпуса.

("Тихий Дон" Роман в четырех книгах. Книга вторая. Часть четвертая. 1957. с. 141-1

Газета «Сердало» за №85 от 2 июня 2009 года.
Рубрику ведёт Б.Д. Газиков –главный специалист Гос. архивной службы Республики Ингушетия